Олег Алехин:

Добрый день, дорогие друзья, с вами Мediametrics, программа «Мой друг художник и поэт» и ее ведущие Ольга Шкабер и Олег Алехин. Сегодня у нас потрясающий гость — непревзойденный Вадим Эйленкриг, российский трубач, первая джазовая труба России, по совместительству педагог и ведущий телеканала «Россия Культура».

Известный персонаж из оперы Гуно «Фауст» утверждал, что, дескать, люди гибнут за металл. Мы позволили себе в этом усомниться и поставили в конце фразы вопросительный знак. Начнем с детства, почему-то мне представляется этакий еврейский мальчик, вундеркинд с фортепиано, из музыкальной семьи, и вдруг труба, не самый простой инструмент. Или все-таки детство не было розовым, а скорее сложным, мучительным периодом становления, определения себя в этой нелегкой, нелепой и одновременно удивительной жизни?

Вадим Эйленкриг:

К счастью, я не был вундеркиндом, все-таки вундеркиндов, маленьких гениев мне всегда было очень жалко, они плохо заканчивают. Если реально сейчас проследить судьбу уже взрослых детей, которые были вундеркиндами, они не всегда выглядят, как психически или физически здоровые люди. Поэтому мне в этом отношении повезло, у меня были способности, некоторые называли это талантом, но гением я никогда не был.

Детство у меня было не розовым, абсолютно московское детство в коммунальной квартире с двумя семьями соседей-алкоголиков, которые устраивали дебоши, и только мой папа, приезжая с гастролей, будучи человеком очень спортивным, сильным, их успокаивал, но когда он уезжал, алкоголь делал свое дело. У музыканта вообще детства нет, потому что с 4 лет по 4 часа в день надо было заниматься на фортепиано, а труба возникла совершенно случайно. Папа хотел, чтобы я был саксофонистом, он сам саксофонист, но есть такая вещь, как судьба, до сих пор непонятно, почему я не выбрал саксофон, а трубу, сейчас я понимаю, что просто повезло, но тогда мне казалось, что это ад. Труба появилась, как любовь приходит к человеку, ты может быть к этому готов, можешь быть не готов, можешь быть циничным, романтичным, ждать, но она либо приходит, либо не приходит. Видимо, в жизни должны сложиться обстоятельства, чтобы что-то появилось, у меня появилась труба.

Ольга Шкабер:

Почему именно джаз, ведь это достаточно сложное искусство?

Вадим Эйленкриг:

Я учился на академическом и абсолютно не жалею, потому что мне кажется, что у любого музыканта, независимо от пола, возраста, вероисповедания и уж тем более жанра музыки должна быть академическая школа, а потом уже можно играть рок, поп, фолк, этно, джаз, я считаю, что классическое академическое образование музыкант должен получить, как некий базис. А джаз, потому что это музыка свободы, начиная с того, как ты излагаешь музыкальный материал, и заканчивая тем, как ты себя ведешь на сцене и как ты выглядишь. В жизни практически все является отражением нашего внутреннего мира, то, что мы говорим, как мы выглядим, как мы одеты, и даже автомобили, на которых мы ездим, и наша манера вождения, если ты обладаешь определенной глубиной, то глядя на человека ты можешь понять, кто он и что он, исходя из того, как он разговаривает, как одет и чем занимает.

Ольга Шкабер:

А можно выделить критерий настоящего музыканта? Ты говоришь, что можно понять о человеке по внешним атрибутам, а можно понять о человеке, что он настоящий музыкант, послушав его произведение, если он профессионал.

Вадим Эйленкриг:

Даже если ты не профессионал, все очень просто. Играет музыкант, и ты понимаешь, что он играет здорово. Для того чтобы понять, что он играет здорово, необязательно быть профессиональным даже слушателем, это всегда понятно. Человек может никогда не смотреть фигурное катание, но он все равно поймет, что вот этот катается здорово, а этот встал на коньки три года назад. С музыкой то же самое, там обмануть очень трудно.

Но есть музыкант, а есть артист. Артист — это тот, кто завораживает публику. Что такое музыка? Не было ничего, и вдруг из воздуха, из звуков возникла магия, и если эта магия возникла, то это большой артист и большой музыкант. Музыкант и артист — это две разные профессии. Если артист без музыканта, то он клоун, то, что он делает, просто шарлатанство, а если музыкант без артиста, то он просто крепкий, хороший профессионал, который, по большому счету, никому не интересен, особенно публике, даже коллегам своим неинтересен. Все величайшие музыканты собирали публику, в музыке непризнанных гениев практически нет, у каждого есть своя аудитория.

Олег Алехин:

Когда у тебя возникло стойкое убеждение, что ты настоящий музыкант?

Вадим Эйленкриг:

Первый раз серьезно это возникло, когда был концерт «Биг бэнд» Игоря Бутмана и Ларисы Долиной «Триумф джаза», и я, скорее, был сайдменом, нежели солистом в бэнде Бутмана, и совершенно неожиданно Игорь мне доверил соло в «Georgia on my mind», пела Лариса Александровна, очень коротенькое, его можно посмотреть на Youtube, и оно получилось очень удачное, солнечное, правильное. До сих пор есть суперпрофессионалы, такие как Анатолий Кролл, которые обижают моих коллег, говоря: «Сыграй соло, как Эйленкриг». Это было мое первое удачное джазовое соло за все время, когда я работал в бэнде, до этого и долгое время после. Я горжусь этим соло, единственное, последняя нота немножко неудачная, но, с другой стороны, это как китайцы, когда они сделали не совсем совершенную вазу, специально ее обжигали, что были трещины, потому что боги не любят совершенства, они ревнуют, уничтожают совершенство. Поэтому в самой совершенной вазе есть хоть одна трещинка. И если бы у меня и последняя нота была идеальная, то надо было уже откладывать трубу, понимая, что уже все сыграно. Я шучу, конечно, я очень люблю шутить. Это было удачное соло, я им горжусь, но это была ступенька, и тогда я почувствовал, что я музыкант.

Ольга Шкабер:

И с этого момента ты понял, что можно зарабатывать профессионально только музыкой и ничем другим.

Вадим Эйленкриг:

Я еще до этого зарабатывал только музыкой, но с этого моментя я понял, что можно не только зарабатывать, а что я могу гордиться тем, что я это делаю.

Олег Алехин:

Помнишь свой первый гонорар и как ты его потратил?

Вадим Эйленкриг:

Конечно, я все помню. Первый гонорар был, когда мне было 7 лет, Театр эстрады, группа «Самоцветы», программа «Открытая комсомольская», и с Владимиром Пресняковым младшим, который был старше меня на 3 года, мне было 7, ему 10, мы вели программу и пели вместе с «Самоцветами». 14 концертов в Театре эстрады, я получил гонорар 67 рублей с копейками, и я уже примерно понимал, как их потрачу, но почему-то родители — я считаю, что это была страшная педагогическая ошибка — у меня эти деньги забрали. Если бы они их оставили и дали потратить, я был бы более материальным человеком, понимал, что ты можешь заработать деньги и их потратить, а так как я эти деньги фактически не видел, только за них расписался, формально их забрали на новый цветной телевизор, но так как после программы «Время» мне все равно не давали его смотреть, я считаю, что у 7-летнего ребенка просто отняли деньги. Не каждый помнит свой первый гонорар, а у меня была такая моральная травма.

Олег Алехин:

Как покорить зал — виртуозным исполнением, эффектной подачей, или слушателя надо вовлекать в процесс сопереживания, постепенно разогревая и подготавливая его, или же с первых тактов порвать?

Вадим Эйленкриг:

Завораживать слушателя можно чем-то одним, можно комплексом, но удивительным образом настоящие артисты, даже когда они выглядят, как городские сумасшедшие, выходят, и ты почему-то сразу понимаешь, что это настоящий артист.

Ольга Шкабер:

Ты умеешь держать публику?

Вадим Эйленкриг:

Надеюсь, что умею. Очень важно выстроить все — свое соло, программу концерта, жизнь свою выстроить. И мне на ум приходит абсолютно академическая вещь, которая называется сонатная форма. В сонатной форме есть экспозиция, разработка, кульминация и реприза. Всю свою жизнь, все свои соло и концерты человек должен выстраивать именно так. Экспозиция — это заявка, разработка — ты должен нагнетать, кульминация — ты должен поразить, а реприза — ты должен эффектно уйти. Кстати, мне кажется, эффектно уйти из жизни — это круто. Вспоминаю фильм с Томом Крузом «Коктейль», он был барменом, работал в колледже, и им задали сочинение на тему «Напишите свой некролог». И я подумал — так глубоко, то есть человек должен подвести итог, чего бы он хотел добиться в жизни. Герой Тома Круза написал, что вчера в возрасте 90 с чем-то лет умер известный меценат и миллиардер в постели с двумя молодыми любовницами.

Ольга Шкабер:

Когда я слушаю твои концерты, мне кажется, что ты определенный фокусник, доводишь аудиторию до оргазма и продолжаешь дальше играть, еще крещендо пошло. Душа с сердцем резонирует в это время, очень красивые произведения. На самом деле ты фокусник?

Вадим Эйленкриг:

В слове фокусник есть какое-то шарлатанство, лучше слово волшебник. Я очень долго шел к тому, чтобы держать публику, я к этому шел сам, многим вещам меня учил папа, каким-то вещам я научился у Игоря Бутмана, именно артистическим, правильным, потому что он для меня является серьезным ориентиром в плане артиста. Какие-то я подсматриваю у своих коллег, как правило, речь идет о видеозаписях великих и концертах, на которые я хожу.

Ольга Шкабер:

На какие концерты ходишь?

Вадим Эйленкриг:

Я был в Нью-Йорке на чудном концерте, который играл Рой Харгров, американский трубач, из молодых, очень продвинутый, и он настоящий артист, все было выстроено, публика была просто в восторге, абсолютный экстаз. И он выходил в непонятном спортивном костюме, весь в блестках, как шар на дискотеке, потом выяснилось, что через несколько дней его полиция задержала в аэропорту, он нюхал кокаин прямо на парковке, но судья сказал, что вы так много делаете для культуры, что на первый раз я вам выношу просто предупреждение.

Ольга Шкабер:

Что в нем понравилось?

Вадим Эйленкриг:

Он завораживал публику, то, как он двигался, как себя преподносил и даже то, как он играл. Тут очень тонкий момент, во-первых, это вкус, ты должен понимать, что ты играешь, ведь очень много хороших музыкантов, которые не обладают вкусом, и они очень много могут и иногда слишком много показывают, а это просто не нужно. Каждый случай можно разбирать по-разному, но в конкретном случае это тончайший музыкальный вкус, потому что одна нота здесь будет красиво, а другая нет, а две ноты может быть слишком много, меньше одной слишком мало. Надо понять, где сделать паузу, потому что мы же не говорим без пауз, мы все равно делаем акценты паузами: раз, и замолчали, дали собеседнику возможность задуматься.

Музыка — это изложение, как речь, за что люблю джазовую музыку, мы рассказываем историю, причем не читаем ее по бумажке, мы не выучили стихотворение, которое сейчас будем сдавать учителю в школе. Есть, конечно, замечательные стихи, которые надо учить наизусть, которые актеры прекрасно читают, но мне всегда было интересно, как человек мыслит, как он реагирует на каждую ситуацию: оп, и появилась шутка, или не родилась, иногда удачная, иногда менее удачная, но тебе понятно его абстрактное мышление. Что такое чувство юмора? Это абстрактное мышление. Почему обезьяна — это не человек? Потому что у обезьяны нет абстрактного мышления, они ни о чем не мечтают, и чувство юмора у обезьяны такое, что она взяла фекалии, бросила во врага, попала, и ей сразу смешно, или человек упал, образно обезьяны собрались, показывают пальцем и смеются. А чувство юмора — тонкая вещь, это абстрактное мышление, когда у человека возникают ассоциации. Джаз я люблю именно за то, что понятно не только, как человек чувствует, но как он мыслит.

Олег Алехин:

Современный джаз насчитывает огромное количество стилей и направлений.

Вадим Эйленкриг:

Я  не очень люблю, когда начинают делить музыку и джаз по стилям.

Олег Алехин:

Но все равно есть базовые направления.

Вадим Эйленкриг:

Я даже не люблю, когда лично меня позиционируют, как джазового музыканта. Просто скажите — музыкант, не надо говорить джазовый. Я считаю, что это очень большая условность, это надо оставить критикам или музыкантам, которые думают, что хотят сказать что-то новое, хотя новое после Дэвиса Колтрейна и всех остальных сказать очень сложно, пусть они думают, как это называется, мне кажется, надо играть музыку.

Олег Алехин:

Мы знакомы давно, около 20 лет, и всякий раз бывая на твоих концертах,  вижу, с какой колоссальной самоотдачей ты их отыгрываешь, причем неважно, что это за аудитория — малюсенький зал или огромный Светлановский зал Московского международного дома музыки, всякий раз это на полную катушку. Энергетические затраты, как физические, так и моральные, колоссальные, я всегда стараюсь сесть поближе к сцене, поскольку в детстве играл на скрипке, я люблю смотреть, как музыкант играет. Не остается ли ощущения пустоты после концерта, и если да, как ты этот дефицит восполняешь?

Вадим Эйленкриг:

Конечно, остается, и самое грустное, что может быть — только что вокруг тебя все прыгали, на тебя все смотрели, тебя все слушали, потом подходили и говорили спасибо, брали автографы, вокруг тебя было столько эмоций, а концерт — это же обмен эмоциями, ты видишь, как на тебя реагируют, начинаешь играть лучше, и только что вокруг тебя было столько жизни, и вдруг бац — и все это выключается. Я собираю инструменты уже в одиночестве, у меня эмоциональное и физическое истощение и еще плюс рядом никого нет. После этого едешь домой, открываешь дверь, а там никого нет, темно, как черная дыра засасывает тебя. Конечно, это непросто, невозможно сразу лечь спать, надо либо посидеть с кем-то из коллег, просто пообщаться либо приехать домой и залезть в социальную сеть, посмотреть сериал, просто тебя сразу так колотит, что невозможно сразу лечь спать и отключиться. А потом утром встаешь, новый день.

Момент серьезный и непростой, причем чем больше приходит успех, тем сильнее разница между тем, что только что было вокруг тебя, и как это все исчезает, и ты остаешься один. Когда был последний концерт в Доме музыки (я не люблю слова крайний, считаю, что по-русски последнее — это последующее, что идет одно за другим, а край — это совсем беда, но каждый решает сам, сейчас русский язык гибкий), и то же самое было, только что подписал кучу пластинок, сфотографировался с кем только можно, иду по лестнице, уже никого нет, ни одного человека, только мой ассистент-стажер, хороший трубач Виталий, и я говорю: «Смотри, только что вокруг тебя прыгали, а вот ты уже один и никому не нужен, вот это судьба музыканта».

Ольга Шкабер:

Тогда откуда вдохновение на следующий концерт?

Вадим Эйленкриг:

Вдохновение приходит не извне, оно приходит изнутри. Есть люди, которым для хорошего настроения надо постоянно менять картинку перед глазами — давайте съездим куда-нибудь, или идет дождь, настроение плохое, завтра выглянет солнышко, и настроение хорошее. Люди не могут находиться сами с собой, и у них неуемная жажда путешествий. Гоголь никогда не мог сидеть на одном месте, потом психиатры сказали, что это дромофобия, когда не можешь сидеть на одном месте, это психическое расстройство.

Все идет изнутри — и кураж, и энергия, и вдохновение, и любовь, человек либо может любить, либо не может, и от того, что перед ним будут прыгать самые привлекательные существа другого пола, это все неважно. Если ты внутренне не готов к чему-то, отдавать или любить, ведь было бы так просто — поехал, посмотрел Венецию и сразу написал оперу, тогда бы любой мог так сделать. Тут все гораздо проще, ты должен внутри себя это найти.

Ольга Шкабер:

Говорят, что музыка — это ревнивая госпожа, не прощает измены. Сколько времени ты уделяешь занятиями ежедневно?

Вадим Эйленкриг:

Недостаточно, 4 часа даже не помню, когда последний раз занимался, стараюсь ежедневно 2-3 часа играть, но не в день концерта, и иногда я в трубу засовываю сурдинку и тихо играют чуть ли не до часу ночи, позже часа еще ни разу не играл.

Ольга Шкабер:

У нас в гостях была психолог, она говорила, что если ты творческий человек, художник или музыкант, ты должен каждый день что-то писать, это обязательно.

Вадим Эйленкриг:

Психологу, наверное, виднее, что надо делать артисту. С большой долей скептицизма я отношусь с психологам, в идеале психологи занимаются наукой, большинство из них очень странные люди. На Западе все психотерапевты — это люди, которые изначально имеют серьезное психиатрическое образование. Психиатр — это человек, который 5 лет изучал анатомию и физиологию, потом психиатрию, был в ординатуре, еще где-то и потом начинает лечить, а у нас могут закончить курсы при институте культуры, и они уже психологи. Девочки, прочитав какую-то книжку, на основе каких-то тестов начинают ставить диагнозы. Я уверен, что у вас был другой психолог, настоящий.

Олег Алехин:

Импровизация — это основа основ джаза, можно сказать, что без нее джаза как такового не существует. Но какой бы стилистически разнообразной ни была импровизация конкретного музыканта, с моей точки зрения, это набор заготовленных стандартов, музыкальных фраз, приемов, суммируя которые музыкальные критики говорят о стиле того или иного мастера. Так ли это на самом деле, как это происходит?

Вадим Эйленкриг:

У тебя очень правильное представление, но тут есть нюанс. Мы сейчас общаемся и оперируем своим словарным запасом, фразами, которые мы уже говорили или где-то слышали, иногда можем вставить цитату, но у нас все равно происходит импровизация. Для того чтобы импровизировать, надо знать музыкальный, стилистический язык, но просто тупо собирая, как Лего, это будет скучно. Если взять человека, который всегда очень интересно говорит и который говорит неинтересно, их словарный запас будет различаться несущественно, но смысл будет колоссальным. В импровизации примерно то же самое, сейчас мы импровизируем, можем кого-то процитировать, тут очень важно, что у нас за этим в голове и в сердце, и с импровизацией все то же самое. Надо знать ноты, надо очень много послушать, точно так же, чтобы хорошо разговаривать, надо прочитать много книг, и чтобы хорошо говорить, очень важно, кого ты слушаешь и с кем ты общаешься. Потом в идеале люди начинают писать себе соло.

Олег Алехин:

Мы затронули тему творческой свободы. Что для тебя свобода в смысле творческого переживания? Для одних свобода некая заветная цель, а для других практически угроза.

Вадим Эйленкриг:

Для меня свобода — это состояние.

Олег Алехин:

Ты себя считаешь свободным человеком?

Вадим Эйленкриг:

Безусловно, для меня свобода — это внутреннее состояние, это сердце, это разум, и либо человек свободен внутри, либо он не свободен, либо у него сознание плюс-минус рабское. Антоним слова свобода — это рабство, и есть два крайних состояния — здесь ты свободен, здесь ты раб. И люди могут быть где-то ближе к одному состоянии или к другому, но свобода — это состояние сознания, и несвобода — тоже состояние сознания, потому что выбор быть несвободным — это выбор сознания.

Олег Алехин:

Как ты подбираешь музыкантов в свой коллектив, в частности меня интересует дуэт Баронин и Эйленкриг, совершенно потрясающий дуэт, всякий раз, когда я вас слушаю, для меня это катарсис.

Вадим Эйленкриг:

Для меня тоже, как раз на примере Антона я могу объяснить, как складываются музыкальные союзы. Меня завораживает, как Антон мыслит, он музыкант без слабых мест, он артист, мой друг, что тоже немаловажно, то есть какие-то человеческие качества и мое к нему отношение. Он профессионал, меня завораживает, как он мыслит, как он играет, он умнейший, глубочайший человек, с которым мне очень комфортно не только на сцене, но и в жизни, и я надеюсь, что это хоть в какой-то степени взаимно. Вот так рождаются хорошие проекты, потому что если убрать любой из этих моментов, взаимность, например, или профессионализм, или уважение на сцене, и не только на сцене, в жизни тоже, то хороший проект не сделаешь.

Олег Алехин:

Каково твое отношение к оценкам, нервничаешь, когда тебя журят, или ты уже забыл, когда такое было?

Вадим Эйленкриг:

Смотря кто оценивает, наверное, это было раньше, когда я не прошел этот путь. В какой-то момент ты понимаешь, что даже самые серьезные музыканты, такие как Уинтон Марсалис или Рэнди Брекер (я не случайно назвал их, потому что это два моих кумира, они были богами для меня, это просто твои коллеги, которые очень талантливы, многого добились), что это люди, а не боги, и у них есть свои недостатки. И в этот момент ты понимаешь, что мы все на пути и просто надо играть чуть лучше, чуть хуже, но стремиться и становиться спокойнее. Когда понимаешь, что даже они ошибаются, самому ошибаться легче.

Олег Алехин:

Дюк Эллингтон говорил, что если кого-нибудь и следует назвать господин джаз, так это Луи Армстронг. Кто твои кумиры?

Вадим Эйленкриг:

Армстронга я безумно уважаю, это человек, который для нашего жанра сделал больше, чем кто бы то ни был, и до сих пор он остается самым популярным, самым узнаваемым, это безусловно лицо джаза, невозможно сыграть и четырех тактов, чтобы не звучал Армстронг. Но в свободное время специально я его не слушаю, понятно, что никогда не переключу радио, если будет играть, получу удовольствие, но если слушать, то из трубачей это Фредди Хаббард, Рэнди Брекер, Марсалис, всех остальных я слушаю периодически.

Олег Алехин:

С Брекером у тебя была записана пластинка.

Вадим Эйленкриг:

Он там просто начитал рэп, это была поддержка моей карьеры, причем абсолютно безвозмездная. По просьбе Игоря Бутмана он начитал рэп, колоссальный человек, для меня он сделал очень много хотя бы потому, что когда я был одним из голосов в Биг бэнде Игоря Бутмана, Игорь с Рэнди приехали на какую-то халтуру, где просто играли частную вечеринку, и вдруг Рэнди услышал, как я играл, причем играл какую-то фигню, ну что играют на частной вечеринке — ерунду развлекательную. Рэнди меня послушал и сказал: «Знаешь, Игорь, это очень хороший трубач». Для меня это была потрясающая оценка, точно так же, как спустя долгие годы он однажды прислал мне письмо, что он слышал, как я играю в Линкольн-центре в Нью-Йорке и что ему очень понравилось. Рэнди — это просто бог, для меня было важно его признание.

Олег Алехин:

Какие качества в людях тебя задевают, раздражают, и вообще, ты человек раздражительный?

Вадим Эйленкриг:

Очень раздражительный, в последнее время стал немножко спокойнее, потому что это все внутри. Ты раздражительный, когда у тебя нет внутренней свободы и нет внутренней гармонии, ты воспринимаешь какие-то вещи, которые тебя раздражают, как данность, от которой ты можешь отгородиться. Например, зависть коллег, такое тоже есть в нашем мире, Игорь Бутман сказал, что это неизменный спутник успеха, зависть и негатив от коллег, и завистливые люди — это люди, которые не реализовались сами, у них столько внутренних изъянов. А какой смысл спорить, пытаться что-то доказывать или даже эмоционально реагировать на человека, у которого есть эти очень тяжелые внутренние изъяны? Нормальный человек, психически здоровый, у которого есть такое понятие, как доброта, не может быть завистливым, зависть — это совсем низменное чувство. И в какой-то момент ты понимаешь, какой смысл тратить на этого человека силы. Если в личной жизни что-то не складывается, и вдруг ты понимаешь, что дело не в тебе, я вообще жутко не люблю формулу, что виноваты всегда оба. Уйдем из личных отношений в профессиональные, один музыкант успешный, второй ему завидует, и причем тут оба виноваты, виноват, что он успешен? И в личных отношениях тоже кто-то виноват, всегда кто-то что-то делает неправильно. Зачем переживать, просто не надо тратить свою жизнь на человека, который этого не достоин. Есть какие-то вещи, которые меня раздражают, но я сейчас настолько живу в равновесии с самим собой, что этого уже все меньше и меньше.

Олег Алехин:

Неслучайно говорят, что в жизни любого человека, в жизни художника в особенности, всегда наступает такой момент, когда он может себе позволить общаться с теми, с кем он хочет общаться.

Вадим Эйленкриг:

Абсолютно точно, самое основное мое достижение — это то, что я оградил себя в жизни от всего того, что меня раздражает или приносит дискомфорт, и окружил себя тем, что я люблю.

Олег Алехин:

Сегодня у нас в гостях была мегазвезда на небосклоне мирового джаза Вадим Эйленкриг. Помните, был такой фильм «В бой идут одни старики», где главный герой сказал: «Ребята, все проходящее, а музыка вечна». Особенно, если этот джаз. Спасибо всем, до новых встреч.