Дмитрий Илугдин:
Мой первый инструмент был барабан. Что касается музыки, я абсолютно всем обязан своей маме, которая по одному из своих образований музыкант, она прекрасная пианистка. И она меня учила этому инструменту практически до раннего подросткового возраста, 12-13 лет, моя мама сидела со мной рядом за фортепиано. Первый, самый главный мой педагог была моя мама.
Ирина Матысяк:
Четыре года – совсем нежный возраст, я не думаю, что это было осознано. Это была любовь к музыке? Или это мама?
Дмитрий Илугдин:
Думаю, что я проявлял влечение. Я Вас удивлю, но по нынешним меркам четыре года – это уже не так рано. Сейчас бывает, что детей начинают учить музыке еще раньше. Должно быть абсолютное тяготение человека к восприятию звука и ритма. И любой мало-мальски внимательный родитель сразу это заметит.
Ирина Матысяк:
Но многие дети занимаются, потому что родители этого хотят. Мне интересен тот момент, когда человек внутренне, сам для себя, понимает, что музыка – это его профессия, что он ничего другого не хочет, он хочет заниматься музыкой. Вы помните у себя такой момент?
Дмитрий Илугдин:
Дело в том, что я всю жизнь живу с этим ощущением. У меня был юношеский протест, когда я очень устал от занятий академической музыкой, но это было кратковременно. А так с детства я на всем стучал, легко подбирал любые мелодии. Мне было уже в раннем детстве интересно что-то играть без нот, по слуху. И это было заметно невооруженным взглядом. Поэтому у меня другого жизненного выбора быть просто не могло.
Ирина Матысяк:
У Вас долгий период обучения. Сначала мама дома, потом музыкальная школа, училище, академия Гнесиных.
Дмитрий Илугдин:
Я прошел абсолютно стандартный путь для любого профессионального музыканта. Музыкант – это как врач, надо учиться полжизни. И когда ты заканчиваешь высшее учебное заведение, тогда все продолжается, ты должен совершенствоваться постоянно.
Ирина Матысяк:
Во время учебы Вы еще и работали в «Арсенале», Вам 19 лет. Но в Гнесинке это был факультет академической музыки?
Дмитрий Илугдин:
Я уже учился тогда, когда в академии Гнесиных появился абсолютно джазовый курс и джазовый факультет. В то время деканом был мой учитель, профессор Игорь Михайлович Бриль, и уже много лет к тому моменту, когда я учился, джазовое образование у нас было поставлено на достаточно высокий уровень, поэтому я абсолютно профильно получал обучение как джазовый музыкант.
Ирина Матысяк:
То, что Вы работали вместе с обучением, помогало или отвлекало, или давало иллюзию «а зачем мне дальше тут учиться»?
Дмитрий Илугдин:
Когда мне было, как Вы заметили, 19 лет, абсолютно зеленый студент, и будучи на втором курсе академии я попал в именитый джазовый коллектив «Арсенал» Алексея Козлова. Это было огромным искушением всячески забросить учебу, но я удержался, хотя концертная практика, которая у меня начала появляться вместе с Козловым, мои первые большие гастроли с этим коллективом, это был американский тур по восточному побережью, то есть для студента это было что-то невообразимое. И отчасти это очень сносило неокрепшую психику и казалось, что ты уже все умеешь, зачем эта академия, высшее образование. Но Игорь Михайлович Бриль меня немножко держал в рукавицах, и я закончил академию и продолжил дальше работать с Алексеем Козловым уже как человек с базовым профессиональным образованием.
Ирина Матысяк:
Джаз в 19 лет – это не рано? Мне кажется, что джаз – это музыка для человека, который уже что-то прожил, что-то понял, она более интеллектуальная, нежели эмоциональная.
Дмитрий Илугдин:
Музыка интеллектуальная не зависит от жанра, джаз в 19 лет либо академическая. Академическая музыка в 15 лет – это не рано? Конечно, рано. Но одно и то же произведение в 10, в 15 и в 50 лет сыграешь совершенно по-разному, хотя ты можешь уже в малолетнем возрасте технически быть настолько совершенным, особенно сейчас поколение молодых музыкантов с точки зрения музыкального ремесла образовано невероятно мощно, особенно в нашей стране. И академические, и джазовые музыканты в 15-16 лет играют так, как я не играл, и мое поколение не играло. Это замечательно, но тут же самое главное другое. Музыкант должен прежде всего быть интеллектуалом. И главное не как сыграть, а о чем сыграть, это не зависит от жанра, занимаешься ты академической либо джазовой музыкой.
Ирина Матысяк:
Скажите нам, простым зрителям, что такое джазовая импровизация? Это вопрос, который меня много лет волнует, потому что я не музыкант, я воспринимаю, что это так и должно быть. Может быть, я не чувствую, где партитура, а где пошла импровизация.
Дмитрий Илугдин:
Эта грань может быть очень размыта даже в самых классических видах джаза. Джазовая импровизация – это абсолютно самостоятельный язык, как любой лингвистический язык. Есть некая иллюзия и сформировавшийся штамп, что джазовая импровизация – это невероятная свобода, играешь, что хочешь, особенно у многих даже академических музыкантов есть странное восприятие, что в джазе, если импровизация, значит ты можешь играть все, что тебе приходит в голову. Нет, на самом деле это очень структурированная, очень научная штука, которой ты должен овладевать нисколько не меньше, чем той же самой композицией, потому что импровизация – это сочинение музыки в реальном времени. Но чтобы сочинять эту музыку, ты должен обладать неким словарем, вокабуляром, музыкальным словарным запасом.
Почему я привожу аналогию с языком, здесь все точно так же. Сначала ты учишь алфавит, затем эти буквы складываешь в слоги. Дальше эти музыкальные слоги образовываются в некие музыкальные фразы, ты их нарабатываешь. Потом целые предложения, более крупные формы, и из этих фрагментов строятся музыкальные импровизации, потому что чем больше ты мастер и большой профессионал в своем деле, тем у тебя больше этот внутренний вокабуляр. И кажется, что человек очень свободно что-то сочиняет сию минуту, на самом деле у него гигантский внутренний музыкальный арсенал, запас, которым он просто пользуется согласно своему вкусу, внутреннему образованию и пониманию музыки. И очень важно ощущение стиля, потому что ты не можешь сыграть диксиленд 1920-х годов, применяя музыкальный язык импровизатора конца XX-го века, это будет китч. Китч тоже может быть отдельным стилем, но тут должно быть все глубоко осознанно и с глубоким подходом. Поэтому любая импровизация для меня вещь очень осознанная, осмысленная, этому также учатся, как и любой другой музыкальной науке.
Ирина Матысяк:
Вы помните свой первый концерт?
Дмитрий Илугдин:
У меня детские воспоминания по поводу первых концертов, потому что, как любой ученик музыкальной школы, а я учился в очень хорошей московской школе имени Шапорина, мне мои педагоги устраивали выступления. Первый концерт, может быть, он был не самый первый, но я его запомнил очень хорошо, потому что я напрочь забыл музыкальный текст. Я играл классическое произведение Баха, и мне пришлось первый раз открыто применить навыки импровизации, потому что я понял, что у меня вылетел текст из головы, и начал сочинять на ходу в стиле, как мне тогда казалось, того, что написано. Я помню, что за креативную часть меня очень похвалили, а за профессиональную не очень похвалили, но концерт запомнил.
Ирина Матысяк:
Сколько Вам лет было?
Дмитрий Илугдин:
Мне было лет 10.
Ирина Матысяк:
Сочетание образования и данности в каком приблизительно процентном соотношении должно быть у музыканта? У человека должны быть способности как минимум.
Дмитрий Илугдин:
Не я первый сказал, что талант – это 2-3-5%, а все остальное – это труд. Неважно, насколько большой росточек дара у тебя есть, конечно, чем больше, тем лучше. Но ты можешь быть очень одаренным человеком, можно даже сказать гениальным, но ты настолько это не разовьешь, это же как алмаз, который нужно огранить. Он может превратиться в бриллиант, а может вообще не превратиться и остаться таким же просто красивым неотесанным кусочком. И главное чутье хорошего педагога – распознать в ребенке потенциал, чтобы дальше можно было его развить. Очень много талантливых детей, у меня было немало знакомых вундеркиндов, которых я наблюдал еще до училища. И, к сожалению, не все сейчас остались не просто в профессии, а вообще в музыке.
Ирина Матысяк:
Но тогда был такой период, 1990-е годы, очень мало кто оставался в искусстве, потому что там не было денег.
Дмитрий Илугдин:
1990-е было то еще время, но музыка – это та самая сфера, где выходят в реализовавшиеся структуры очень немногие, хотя в музыке учатся все, и это прекрасно.
Ирина Матысяк:
А почему?
Дмитрий Илугдин:
Потому что это достаточно избранная профессия, и чтобы дойти до по-настоящему реализованного уровня музыканта, ты должен быть личностью прежде всего. А личность – это тот, кто оставляет след, который до него никто не оставлял. Я ставлю высокую планку, но, по большому счету, это так.
Ирина Матысяк:
В музыке, в композиторском искусстве, если рассуждать как математик, количество сочетаний из нот достаточно конечное. Может быть, все великое уже написали?
Дмитрий Илугдин:
Может быть, но Вы не представляете, какие триллионные степени комбинаций существуют. Музыка – это семь нот, для тех, кто знает бемоль и диез, может быть 12, но очень много всего существует, и все великое уже написано, я такую фразу очень часто слышу. Но при этом музыканты не останавливаются, и все равно появляются и шедевры, и очень талантливая музыка. Я думаю, что этот арсенал исчерпать невозможно.
Ирина Матысяк:
Не зря Козлов назвал свой коллектив «Арсеналом», потому что это действительно наш арсенал.
Дмитрий Илугдин:
Ансамбль «Арсенал» – это была кузница очень хороших музыкантов, начиная с конца 1970-х годов, когда этот ансамбль образовался. Невероятное количество российских блестящих инструментальных исполнителей прошли через эту школу. И мне тоже повезло, я 10 лет проиграл с Алексеем Козловым.
Ирина Матысяк:
Почему трио? Из чего оно родилось?
Дмитрий Илугдин:
Можно начать отсчет существования с 2010 года, когда я начал играть первые публичные концерты в новом составе. Для меня это очень универсальный состав, потому что я всегда больше тяготею к фортепианному звучанию, именно акустическому. До трио я много увлекался разной музыкой с использованием синтезаторов, более электронное звучание. Мне всегда импонировала музыка Fusion, я ее и сейчас люблю. Но основной мой инструмент – фортепиано, и меня очень тянуло к акустическому звучанию всего состава. А трио – это универсальный состав тем, что тебе подвластны любые краски и любые фактуры. Для меня это был естественный поворот, много музыки, которую у меня получалось тогда написать и потом, в трио реализуется очень легко.
Ирина Матысяк:
Вы утром проснулись, посмотрели в окно и сказали: «Надо сделать трио»? Как это произошло?
Дмитрий Илугдин:
Нет, это был достаточно естественный процесс. Я ушел из «Арсенала» в 2008 году, потом придумал проект, который назывался «Vision of Sound». Это был фьюжн-проект с большим количеством электроники, и с напарником по ансамблю «Арсенал» Евгением Шариковым записали два альбома, ездили в Лос-Анджелес, в прекрасных студиях выпустили два альбома фьюжн-музыки. А потом у меня переключилось внутреннее восприятие того, что хочется слышать из своих рук, и я подумал, что мне комфортнее существовать в камерном составе, но обладая большим звуковым арсеналом. Поэтому трио для меня сразу было естественным: фортепиано, контрабас и ударные.
Ирина Матысяк:
Я, как зритель, больше люблю камерный формат любой музыки.
Дмитрий Илугдин:
Я Вас приглашаю на концерт.
Ирина Матысяк:
Спасибо, напросилась. Просто такое впечатление, что музыкант играет только для тебя. Ты проникаешься внутрь того действия, которое происходит на сцене, и так как камерный формат немножко в других залах, не в колонном зале, а поменьше, там иногда даже теряется расстояние, что ты сидишь все-таки в зале, а не на сцене. Почему без вокала ваш камерный формат? Обычно есть лидер-вокалист или лидер-вокалистка в джазовых коллективах, а у вас нет.
Дмитрий Илугдин:
Для меня содержание в инструментальной музыке, как ни странно, намного больше, чем в вокальной, потому что широта образов намного больше, и уровень абстрактного мышления в инструментальной музыке намного выше. Я ничего не имею против вокальной музыки, но там ты в любом случае очень сильно зависишь от текста и текстом погружаешь человека в некую конкретную идею. Если это хорошая музыка, если хорошие тексты, если хорошие смыслы, то ты в любом случае погружаешь человека в очень конкретную смысловую линию. В инструментальной музыке этих смысловых линий намного больше. Это самый образный вид искусства, потому что восприятие людей инструментальной музыки может быть очень разное, но у каждого оно может быть по-своему разное, и в этом есть прелесть. И то, что композитор, музыкант, исполнитель, импровизатор закладывает в своих импровизациях, в своих сочинениях, это каждого человека может тронуть по-разному. И это большое преимущество инструментальной и современной импровизационной музыки.
Ирина Матысяк:
Тем не менее, Вы сотрудничаете с вокалистками. В чем оно выражается? Это как аккомпанемент или внедрение в процесс творчества? У Вас есть проект с Варварой Визбор.
Дмитрий Илугдин:
Я играл с Варварой Визбор и очень ее люблю. С Варварой я больше участвовал как приглашенный музыкант и напарник, как пианист, потому что это ее музыка, ее программа, и я себя внедрял как профессиональный пианист, музыкант. Не люблю слово аккомпаниатор, потому что в творческой истории аккомпаниатор всегда должен быть таким же соучастником, чтобы музыка от этого выигрывала. Музыка инструментальная, не только моя, для меня, как для музыканта, намного более интересна и дает куда больше творческого полета и возможности для музыкального рассказа.
Ирина Матысяк:
Желание творить свое еще с того концерта, когда Вы забыли Баха. Когда осознанно Вы решили, что надо писать свое?
Дмитрий Илугдин:
Значительно позже, уже во время обучения в училище я начал писать свои джазовые композиции. И надо сказать, когда я играл в ансамбле «Арсенал» с Козловым, мудрость этого человека заключалась в том, что он давал мне исполнять свою музыку на его концертах. И я уже тогда опробовал свои первые попытки писать инструментальную авторскую музыку.
Ирина Матысяк:
Обычно люди либо сами пишут, либо исполняют что-то чужое.
Дмитрий Илугдин:
Композиторы-исполнители.
Ирина Матысяк:
С композицией тоже не все так просто, некоторые могут, а некоторые нет. От чего это зависит?
Дмитрий Илугдин:
Зависит только от того, что тебе дано.
Ирина Матысяк:
То есть это тоже данность?
Дмитрий Илугдин:
Безусловно. То же самое, как не все могут быть импровизаторами. Несмотря на то, что импровизация – это язык, не у всех есть способность к этому языку. Не все умеют генерировать огромное количество музыкального диалога, музыкального разговора сиюминутно, в режиме реального времени. Это нормально. Есть исполнители, есть композиторы. У исполнителей какая самая главная задача, у академических особенно? Сила интерпретации, то есть через свою собственную интерпретацию той или иной музыки ты выражаешь свое личное содержание. Это не менее важно, чем просто написание музыки.
Ирина Матысяк:
Какую музыку Вы любите писать, для своего трио или для фильмов? Вы много пишете для фильмов, но фильм – это по заказу, насколько я понимаю.
Дмитрий Илугдин:
Кино – это всегда заказная работа.
Ирина Матысяк:
Какая ближе?
Дмитрий Илугдин:
Я не очень люблю делить все на жанры, я пишу музыку для кино, для своего состава или для более крупного состава. У меня впервые в ноябре будет концерт трио с симфоническим оркестром. Для меня это не имеет никакого значения, играю ли я один на рояле или в компании огромного количества музыкантов. Для меня стилистически моя музыка от этого не меняется. Когда-то Козлов придумал прекрасный термин, который мне очень близок, он назвал этот стиль New Emotional Music. Мне это до сих пор нравится, потому что я не очень люблю слово фьюжн, кроссовер, джаз, современный джаз. Это немножко шаблонизация, которая все равно ограничивает. Я всегда это отдаю на поле музыкальных критиков, к какому жанру, стилю относится та или иная и музыка, пусть разбирают музыковеды в музыкальных заведениях. Но, как многие говорят, мне присущ мой собственный почерк, который начал с годами формироваться. И мне очень близка эмоциональная музыка, эмоциональная сторона музыки мне всегда важна, потому что музыка — это прежде всего эмоция.
Как Вы сказали, когда музыкант играет для себя, или у зрителя возникает такое ощущение, что он играет для себя, у меня прежде всего вопрос к этому музыканту, потому что настоящий артист, музыкант, исполнитель должен быть проводником. И когда через него это идет, и зритель воспринимает ту самую эмоцию, которую заложил или исполнитель, или композитор, это дорогого стоит, к этому нужно стремиться независимо от жанра, в котором ты играешь.
Ирина Матысяк:
Трио существует уже 15 лет. Состав менялся?
Дмитрий Илугдин:
Состав менялся, потому что самый первый альбом я записал с великолепным бас-гитаристом, который играл на акустической бас-гитаре. Потом я почувствовал, что мне не хватает абсолютно классического контрабаса. Я многие годы играл с невероятным контрабасистом Виктором Шестаком, потом Витя уехал жить в Испанию, и сейчас у меня на контрабасе играет талантливый молодой музыкант Миша Дмитриев, победитель конкурса телеканала «Культура», а на барабанах у меня играют, не одновременно, а по мере возможности, два потрясающих музыканта, один из которых барабанщик Петр Ившин, мой давнишний партнер, с которым я много сочинял и делал совместно музыки, играли много концертов и до пандемии поездили по невероятно крупным европейским фестивалям. А второй музыкант, который сейчас со мной играет на барабанах, Омар Саидов, тоже молодой представитель новой школы. И я очень рад, что со мной такие ребята.
Ирина Матысяк:
Это равный коллектив или есть лидер, и все ребята подстраиваются? Что самое главное, для того чтобы музыкальный коллектив был удачным, успешным? Взаимопонимание, одинаковые вкусовые предпочтения?
Дмитрий Илугдин:
Главное – это всегда идея. Не люблю слово идеология, но корневой смысл всегда должен идти от того человека, который музыку предлагает, или сочиняет, или пишет. Я не говорю о том, что мое лидерство необходимо. Мне очень нравится метафора бассейна, я наполняю некий резервуар водой, мы в этом общем пространстве плаваем, и каждый может вносить абсолютно свою частичку понимания того, как эту музыку делать, как ее реализовывать согласно своему мастерству, своему вкусу, своему уровню. Но возможность, чтобы наполнить это пространство, изначально приношу я, потому что музыка моя.
Ирина Матысяк:
Вы несколько раз сказали про американский и европейский джаз. Я не понимаю разницы, объясните, пожалуйста.
Дмитрий Илугдин:
Разница заключается в том, что европейский джаз, как мне слышится, больше базируется на академических традициях, академической музыке, но с использованием джазового языка. Это импровизация, определенная ритмика и организация формы.
Американский джаз – это джаз, исконно идущий от истоков госпел, черной религиозной музыки, блюза, базирующийся на корнях конца XIX-начала XX века музыки, которая зарождалась на Западе, в Америке. В европейском джазе это все тоже есть, но очень много идет от традиции, классической музыки. И этот симбиоз для меня в таких музыкантах, как Ларс Даниельсон, Тигран Амасян, близок, и мне эта эстетика по моему вкусу сильно отзывается, хотя я воспитывался на абсолютно классическом американском джазе и учился на этом.
Ирина Матысяк:
Ваш первый сольный альбом «Никитский бульвар» вышел в 2012 году. Прошло много времени. Сколько альбомов вышло и какие?
Дмитрий Илугдин:
Я все время сбиваюсь со счета, их не так много, но, по-моему, их пять: «Никитский бульвар», затем вышел альбом «Reflection», потом альбом «My Story», «Life Sketches», и самый последний наш альбом «Solaris», записанный на концерте в Доме музыки. Пять альбомов, и между ними я еще люблю выпускать синглы, отдельные композиции.
Ирина Матысяк:
Альбом и концертная программа – это разные вещи или они друг с другом коррелируются?
Дмитрий Илугдин:
Они разные по энергетике, потому что альбом – это всегда студийная работа, если это не концертный альбом, как «Solaris». Там немножко другая эмоция, по-другому организована форма, и ты больше отдаешь значение звуку, качеству записи, выстроенности, баланса. И чисто энергетически альбом более строгая субстанция, чем концерт. На концерте ты всегда даешь больше эмоций.
Ирина Матысяк:
17 апреля нас ожидает премьера новой программы. Причем мне очень понравилось, что это «Зарядье», абсолютно новое, но в культовом старом месте, и ваша программа называется «Старый город». Специально или так совпало?
Дмитрий Илугдин:
Именно поэтому я ее так и назвал. Это историческая маленькая площадь старой Москвы с суперсовременным залом. Я москвич, почему у меня первый альбом называется «Никитский бувар», я его посвятил своему городу. И сыграть в таком же для меня дорогом месте, я сразу понял, что назову эту программу «Старый город», это одноименное название одной моей композиции. После определенного момента я не стал рассказывать, какому городу я посвящаю композицию, но это всегда в переносном смысле, метафорическое название «Старый город». И мне кажется, в «Зарядье» это будет очень уместно. Пьеса «Старый город» написана давно, но на этом концерте мы сыграем очень много музыки. Поэтому я всех зову 17 апреля в Малый зал «Зарядье», это будет для нас важный и, надеюсь, для всех очень интересный концерт.
Ирина Матысяк:
Много концертов ваше трио дает в году?
Дмитрий Илугдин:
В формате поп-коллектива не много, но для джазового артиста мне более чем достаточно.
Ирина Матысяк:
Вы резидент клуба Козлова. Что это за почетное звание?
Дмитрий Илугдин:
Дело в том, что я отказался играть в трио в любых клубах Москвы, кроме клуба Козлова, поэтому каждый последний четверг месяца у нас неповторимый и важнейший день, мы играем на главной сцене клуба Алексея Козлова, Ilugdin Trio, и это традиция, которой несколько лет. Я всячески расписание жизни пытаюсь подстроить под то, чтобы в этот четверг всегда быть в Москве и сыграть наш концерт. Наверное, поэтому мы уже резиденты, у нас много стало за эти годы постоянной публики, наших любимых зрителей, которые уже привыкли к этим концертам. Для меня вообще не имеет значения, играть в клубе либо в концертном зале, хоть я намного больше люблю концертные залы, но клуб Алексея Козлова ценен тем, что это маленький концертный зал, просто со столиками. Место, в которое люди приходят не просто развлечься, а послушать музыку. Я всех приглашаю.
Забыл сказать, что самый камерный состав – это для меня все-таки сольные выступления. Я начал сейчас играть один и полюбил играть один. Я долго этого не то чтобы избегал, но стеснялся, не был до конца уверен, насколько я могу свою музыку передать, находясь один на один с инструментом, но все-таки начал над этим работать, и мне понравилось. Иногда играю свои самые интимные камерные концерты сольно на рояле, ближайший будет 15 марта в другом московском клубе, в котором я могу играть, но сольно, в клубе «Эссе», всех приглашаю.
Ирина Матысяк:
Вы же гастролируете, график и география обширная. Инструментальный джаз – это музыка на подготовленного зрителя. Насколько наша региональная публика подготовлена?
Дмитрий Илугдин:
Везде есть прекрасная публика, и если публика приходит на концерт не подготовленная, нам достаточно сыграть первую композицию, и она готова. Мне не думается, что моя музыка сложна для восприятия. Сложность восприятия музыки прежде всего зависит от самого музыканта, как ты эту музыку преподносишь, как ты ее преподаешь, потому что не важен стиль, не важен жанр. Любого человека можно вовлечь в свою музыкальную историю, которую ты рассказываешь, если это происходит с открытым сердцем, искренне, потому что для музыканта искренность – это необходимый исполнительский фактор, потому что ты можешь быть очень большим мастером, очень большим профессионалом, но если ты с точки зрения исполнительской эмоции зажатый, то ты никогда свою музыку, какая бы она ни была прекрасная, не передашь слушателю. А слушатель все чувствует. Для меня всегда важнее реакция непрофессионального музыканта. Конечно же, мне приятно, когда мою музыку оценивают профессионалы, мои коллеги, но иногда оценка или впечатление от человека, который слушает музыку только внутренним ощущением, для меня намного более ценна.
Ирина Матысяк:
Наше время истекло, но у нас есть музыкальная точка нашего эфира. Спасибо большое, Дмитрий. Сейчас вы услышите композицию.
Дмитрий Илугдин:
Композиция «Solaris», это действительно музыкальная точка, потому что мы любим этой пьесой завершать наши концерты, и это будет фрагмент из концерта в Доме музыки, где был записан тот самый альбом «Solaris».