Анна Щеглова:

Добрый день, дорогие друзья, с вами Анна Щеглова и моя авторская передача «Русский код современного искусства». Сегодня меня переполняет большая радость, потому что ко мне на эфир согласился прийти народный художник Российской Федерации, академик РАХ и самый популярный художник в нашей стране Никас Сафронов. Никас Степанович был на выставке «Уникальная Россия», где подошел на наш стенд «Галерея Арт-Феникс», он оценивал работы художников, представлял их для молодой девочки, подрастающего поколения, плавно погружал ее в искусство, и я набралась смелости и пригласила его к себе на эфир.

Я обычно первый вопрос задаю о том, как искусство изменило жизнь человека, но сегодня я немножечко его перефразирую — как Ваше искусство изменило жизнь человека?

Никас Сафронов:

Искусство не бывает просто так, это очень длинный процесс, начиная с детского садика, со школы, родители, учителя, случайные и неслучайные друзья, влияние общества, среды, лозунги, символы, которые на тот момент пропагандируются, вера в то, что эти враги, а эти друзья, убеждения, доходчивость, секты, которые уходят от истинной веры. Кто-то сказал, что все рождаются гениальными, их учат быть нормальными, а иногда делают дебилами. Как говорил Сенека, не ищите друзей только в форуме и сенате.

У меня все охватывается, я только что вернулся с фестиваля в Сочи, там был мастер-класс, творческий вечер, огромное количество людей из провинции, которые копили целый год, чтобы поехать отдохнуть, и я думаю, что им было приятно. Их не пускали, они не умеют пользоваться интернетом, не знали, как войти на сайт, чтобы зарегистрироваться на творческую встречу, и они стояли, просили, я послал помощницу, она пропускала. Собралось в районе тысячи, а хотело больше. Интерес к художнику, известное имя, на слуху, есть и другие, но их меньше знают, и это тоже просветительская работа. Встречи, выставки по городам, интервью — это тоже дополняет и привлекает внимание к искусству. Выставки проходят постоянно, сейчас в Хабаровске была небольшая выставка, в Сочи, Владивостоке, Уфе, во всех городах. Через 4 года я меняю экспозицию и снова представляю обновленную в больших и малых городах, я не оставляю подмосковные города, провожу везде, где есть музей. Таким способом привлечение внимания и к музею как таковому, чтобы люди шли и смотрели картины, ведь часто не замечают, а там эскизы Репина, Поленова.

Сейчас все идет через интернет, и люди часто не выходят из дома, они становятся зависимыми от телефона, от его услуг. Я ехал к Вам, у меня навигатор не работает, пришлось считать дома, чтобы попасть. Мы все время зависим от чего-то, раньше мы доставали карту, когда ехали куда-то, смотрели или изучали заранее, готовились, это тоже очень важно, и нужно владеть ситуацией и иметь мозги. Недавно вскрыли мой телефон, я не разбираюсь в нем, и сказали, что на одном важном носителе у меня неправильные данные: вы же народный, а там написано заслуженный, как-то несправедливо. Да, действительно, меня это не то, что сильно мучает, но задевает, я все-таки добился этого долгими путями, заслуженный, потом народный, членкор, потом академик, все это дается не просто так, а со мной вообще сложнее.

Я известен очень давно, в 1989-м Влад Листьев снял в виде сюрреалиста, я тогда работал в Италии, потом 1990-е, были большие поклонники, становились оппонентами, потом снова поклонниками, то есть проходили периоды, когда мне давали даже заслуженного. Был один кремлевский чиновник от культуры: «А чего ему давать, у него и так все есть, дом в центре города, деньги не знает куда девать». Все это не так, дома у меня нет, есть дом, в котором я живу, просто там пару-тройку этажей приобрел, и я знаю куда девать деньги, я ими делюсь. Мама говорила — когда вырастете, 10 копеек заработаете, одну отдайте на благотворительность. Я отдаю больше половины, это и братья, и сестра, и школы, и училище, разного рода аукционы, где я даю картины и деньги на поддержку от Водяновой до «Подари жизнь», даю деньгами, это могут быть большие суммы, 20 000, 30 000 долларов, но я чувствую, что это необходимо.

Я участвовал в одной акции «Кукла от звезды», сказал, что не готов участвовать по времени, но меня уговорили прийти на этот аукцион, чтобы просто своим именем и внешностью поддержать. И я тоже решил принять участие, на операции детям, было до 2500, я поднял до 3000, но на следующий день отправил в два раза больше денег, саму куклу не стал брать, она мне не нужна, я просто внес свою лепту в эту историю. Но одна дама, жена одного актера, через несколько лет дала интервью Собчак: «Никаса ненавижу», — потому что он не выкупил, и дети чуть не умерли, перепутала место, национальность, и на всю Россию — Никас убил. Прошло лет 10, еле нашел эту аукционистку, Пчельникова Света, мы до сих пор поддерживаем отношения, она дала опровержение, счета. Конечно, это уже никому не было интересно, пришла Собчак у меня брать интервью, я показал десятки, сотни грамот, объективно напечатала, но это уже никто не читал.

Очень много предвзятости, я научился с детства простым правилам. Я родился в бараке, который построили немцы для рабочих автозавода. Моему папе, он был военным, но, вернувшись в Ульяновск из Сахалина с мамой, чтобы получить хотя бы комнату или две в бараке, которые строили для рабочих автозавода, пришлось идти на автозавод работать вначале грузчиком, потом была другая специальность. И это дворовое детство, мы были предоставлены сами себе, но в жизни ты начинаешь сам концентрировать, что такое хорошо, что такое плохо. Быть честным — важнее, профессионалом — выгоднее, обязательным — еще выгоднее. Многие художники страдают необязательностью талантливые, но ждут вдохновения, не пришли вовремя, не сдали работу, не выставили на выставку, не выполнили заказ портрета и так далее. Есть более пробивные, ремесленники, они штампуют, у них целая бригада, команда, быстренько сдают и таким способом двигаются, а те талантливые мечтают, но ничего толком не делают, и в этом большая проблема.

Я сам обучался жизни, учась в Одессе в мореходке, потом в училище Грекова в Ростове-на-Дону, и я с 15 лет никогда ни от кого не зависел, а может с 13-14, когда разгружали хлеб, потом соки, воды, заработал себе на костюм. Смешная история, мне было лет 13, и мы с другом решили купить костюм, тогда в моде был вельвет, 1960-е, и я понял, что мне никто его не купит. Нас было 6 детей, я был младший, и нам выдавали школьную робу, я ее ненавидел, она была такая грубая, как шинель. Джинсов не было, но все носили полумодные тогда вещи, и я решил сам заработать. За два лета заработал себе на вельвет, но так как это были кровные деньги за два лета, я купил оранжевый вельвет в ателье и сшил себе оранжевый костюм, это было удивительно, чтобы весь мир видел, что это мои кровные.

Анна Щеглова:

Вы помните, кто купил Вашу первую работу?

Никас Сафронов:

Дорасскажу историю. Когда я пришел в школу, директор колокольчиком объявлял, чтобы все ученики шли в классы, и увидев меня, у него колокольчик остановился. Меня вся школа проводила, никто слова не сказал, но я возненавидел этот костюм, покрасил его в черный цвет, и он сел на три размера. На этом постепенно учишься. К нам пришел выпускник нашей школы, он учился в Одессе в мореходке, а я тогда учился в седьмом классе. Увидел его форму, он весь подтянутый, в общем, идеально, а я до этого хотел быть пиратом, читал очень много о капитане Бладе, моем любимом герое, хотя до этого хотел быть садовником, потому что мы лазили в сады и за нами гонялись, мне приходилось потом отмываться от соли, и я говорил, что буду садовником, бесплатно, как Мичурин.

Столы в бараке иногда раскладывались на два барака друг напротив друга в дни рождения, разные праздники, и все приносили что у кого есть, но все было некрасиво, зато очень вкусно, и я думал, что буду поваром, буду красиво подавать, не понимая, что это совершенно другая профессия, сервировщик и повар. Но в 15 лет поехал в Одессу поступать в мореходку и понял, что ловить рыбу не очень хочется, проучился год и вспомнил, что в Ростове есть человек, который вот-вот хочет уехать по контракту в Сибирь как врач, и он предоставил мне пожить до армии. Я приехал и думаю — а что я буду делать? Мне 16 лет, в Ростсельмаш не очень хочется, молодость играет. И тут я вспомнил, что меня же хвалил учитель по рисованию, я много копировал Густава Доре, который оформлял «Озорные рассказы» Бальзака, я очень много рисовал в его стиле, и мне учитель говорил: «Тебе надо быть художником». Конечно, я не думал об этом и вдруг вспомнил, из Ульяновска привез работы в училище, и один говорит: «Парень, научить рисовать мы всегда сможем, а вот фантазия — это уже надо талант. Возьмем на пару месяцев, если что, отчислим». И я сказал, что докажу, и на втором курсе у меня сокурсник купил одну из моих картин, мы всю стипендию потратили на пиво с раками, вот такое было первое приобретение моего друга.

Я написал три книги совместно со Степановичем, Натальей Ивановой, но я сам потом все чищу, проверяю. Я как-то попал в аварию, и пока месяца два лежал, писал книгу, надиктовывал, это был сложный период, но нужно было сделать, так как много ходило разных слухов, я думал, что объясню, как на самом деле все происходило. Книга ушла быстро, и это не остановило людей дальше добавлять и придумывать.

У меня была первая выставка в Академии художеств в Петербурге лет 10 назад, через 4 года опять решился, там академики, педагоги, одно из самых сильных заведений в мире, Репинка, и студенты, у них классика, а у меня другой институт, Суриковский, где более свободный выбор письма, можно чуть-чуть отклониться от академизма, хотя знать его желательно. И вот я делаю выставку, были отзывы, я не особенно читаю эти амбарные книги, но через 4 года опять сделали выставку, мои помощники решили именно там, и ко мне подошел парень: «Извините меня. — За что? — Скажите, что извиняете, я вам расскажу. — Извиняю. — Я был студентом, видел Вашу выставку и написал плохой отзыв, потом я стал изучать и стал Вашим поклонником, мне нравится Ваше творчество, ошибался я, извините». И стал моим почитателем, даже знакомым, мы переписывались, я поддерживал его работы. Все меняется, если долго смотреть в бездну, она смотрит на тебя, через какое-то время тысячу раз произнесенная ложь становится правдой, поэтому все меняется, меняется отношение и к плохому, и к хорошему, но истинное искусство апробировано временем, историей, античностью.

Анна Щеглова:

Сейчас Вы профессор кафедры рисунка и живописи в РГУ имени Косыгина, а также декан факультета культуры и искусства Ульяновского государственного университета. Когда я с Вами познакомилась, Вы были с маленькой девочкой, плавно погружали ее во все стили. Как происходит Ваше наставничество, может быть, у вас есть открытые группы, которые Вы проводите и погружаете молодежь? У Вас есть разработанная программа.

Никас Сафронов:

Не программа, а стиль под названием Dream Vision, сон, который ты помнишь минут 15 до пробуждения и после того, как проснулся, фиксация на холсте этих воспоминаний. Этот стиль сложный, непростой, но им можно овладеть, только если много знаешь: графику, живопись, четкие линии, перспективы, цветовые эффекты, знания импрессионистов, академистов, и это только тогда, когда знаешь большой объем от Тернера до Дюрера, ты можешь открыть то, что будет оценено профессионалами. Сегодня, правда, не так много нужно, чтобы оценить искусство, оно определяет ценовую политику, цена — значит хорошо, идет раскрутка, договорная история. Это может быть Марко Ротко, Джексон Поллок или Кунц, Херст режет трупы, у него работает до 200 человек, а сами только идеи дают, но раскрутка определяет и ценовую политику. Не значит, что это хорошо, на все через какое-то время смотришь другими глазами. Никто не покупал Ван Гога при жизни, считая, что это ужас, он даже пытался подарить — не хотели брать, а теперь говорят: «Я смотрел Ван Гога, гениально», — это все внушаемое.

Я смотрел научную передачу: птенец и двигающийся робот, и птенец думает, что это его мама. И когда птенца закрывают, он начинает тосковать, но и робот начинает приходить к нему, начинает менять программу и тоже тянется к своему птенцу, это удивительно, можно все. Если человек умеет правильно, грамотно распределить акценты, человек же как ртуть, как тесто, его можно лепить, мы говорили в начале секта — человек сумасшедший может быть, Дэви Мария Христос, она с такими глазами, и люди верят. Еще попадают в прострацию, сложную жизненную ситуацию, а тут как раз подспорье, вот так секта привлекает к себе, разрешает все, а потом потихоньку, жестче и жестче, и ты уже в концлагере у фашистов, или наоборот, работаешь на них.

Были опыты по поводу того, что берут студентов, одни студенты работают как бы надсмотрщиками в тюрьме, а другие заключенные. Сначала в шутку покрикивают, побивают, а потом начинают дубасить. Человек свыкается со всем, что-то нас восхищает, что-то ужасает, а привычка смиряет и то, и другое, это самое ужасное, когда тебе навязывают что-то, и ты смиряешься с жизнью в Северной Корее или Южной, неважно, привыкаешь к тем реалиям, которые тебе навязывают обстоятельства. Есть некие люди, которые прорываются, говорят: «Нет, мы не такие», — тогда Хрущев говорит: «Вы пид…ы», — даже слово неправильное, и у всех «тракторная выставка». Это крайность, когда люди пытаются вырваться, и тут есть и блудни, и случайные люди, даже больше случайных, но есть талантливо одаренные люди, которые потом становятся символами времени, импрессионисты, которые вышли из-под академического, но у них хотя бы были знания, как Кандинский создал абстракцию, были предыдущие опыты, Дали или Пикассо, они владели классическим, но вырывались, вначале не понимали, потом соглашались.

Анна Щеглова:

Были случаи на курсе, что Вы видели одаренного человека, художника и говорили — нет, настаивай на своем, это твоя уникальная техника?

Никас Сафронов:

Дали говорил: «Научитесь рисовать, как Веласкес, а потом делайте что хотите». Это тоже очень важно, научиться, как вы будете физиком, если не знаете основы. Нужно знать перспективу, цвет, Шагал вообще больше двойки по рисованию не получал, но его научили владеть цветом, потом создал некий кубизм, взял библейскую, еврейскую тему, поехал в Париж, в то время было модно, большие деньги вкладывал в свое искусство, и он стал одним из самых ведущих художников мира. Как и Малевич посвятил своему «Квадрату» всю жизнь, даже гроб у него был квадратный, доказал и с ним вошел в историю. Малевич тоже умел рисовать, правда, есть путаница: то, что он делал после «Квадрата», он написал, что это было до «Квадрата», еще в начале прошлого века, там много авантюр, но тем не менее он состоялся и стал символом начала XX века.

В искусстве в первую очередь ты должен видеть, что у человека есть образование или его учили, он может быть даже сразу работает в наиве, но ты должен видеть, что у него есть природное чувство цвета. Все начинается с рождения, обучение идет с самого детства, со школы, с детского садика. И это дается основами языка, вы можете выучить китайский, японский, сколько угодно до 3 лет, вы будете запоминать огромную информацию, мозг схватывает все, потом уже тяжелее, вы начинаете меняться, появляется заскорузлость и закаменелость, вы не можете охватывать все вовремя, поэтому нужно начинать с детства. Можно начать и позже, но обстоятельства, обстановка, в которой ты жил и рос, мой учитель по рисованию говорил, что мне надо быть художником, родители не мешали. Моего приятеля родители заставляли играть, но ноты убираешь, и он не умеет, ноты ставишь — он играет, учился 8 лет, но без толку, это ничего ему не дало. Возможно, это было бы освоено, если бы он начал это делать с 2-3 лет, тогда, может быть, и музыкантом был бы неплохим.

Анна Щеглова:

У нас был такой промежуток времени, не очень благоприятный для того, чтобы быть художником, и недавно на выставке я услышала одну фразу, что художник должен быть голодный. Я в корне не согласна с этой фразой. Есть ли в нашем государстве политика, которая профессию художника ставит на новый уровень? Как должен жить художник, он должен быть популярный, известный, жить в комфортных условиях, творить, трудиться и создавать красоту, транслировать свою любовь через свои картины этому миру? Идут какие-то попытки со стороны государства поддержать художников?

Никас Сафронов:

Тяжело в учении, легко в бою. Если предоставлять возможность развиться и состояться, получить некий вектор, и ты уже к нему идешь, тебе надо научиться не сворачивать с пути, идти по прямой, свернул — ты можешь попасть в лабиринт и не вернуться на дорогу, которую ты себе выстроил. Ты ставишь цель, у тебя есть движение к этому.

Искусство должно быть поддержано государством, это и кино, и театр, и живопись, и музыка, но оно не должно быть навязчивым, оно не должно внедряться и мешать тебе. Мы говорили о «тракторной выставке» или о тех запасниках в музеях, огромное количество художников, которые работали на государство, оно им навязывало те работы, которые они должны были выполнять, и за это им давали народного, заслуженного, персональные машины. С одной стороны, это плохо, с другой стороны, есть поддержка, но есть навязывание той системы, в которой ты находишься, и ты обязан выполнять ее: Мао Цзэдун, золотой Мао Цзэдун или Туркменбаши, и это становится тоталитарным и обязательным. Но когда есть заказы на конкурсной основе, ты выигрываешь, хочешь участвовать в этом, и у тебя есть шанс попасть. Есть разные эксперты, не такие заскорузлые, застоявшиеся, что только так и больше никак. Давать нужно возможность человеку развиваться, но и должна быть проверочная начальная история, подготовка к этому процессу, что ты делал до этого.

Центральная префектура подписала договор с нашим домом, что они будут его реконструировать, сыпался уже, и он был уже реконструирован в конце 1990-х, но делали это турки, делали плохо, сетку не поставили, и дом стал сыпаться. Первые деньги внес я, 4 миллиона, облицевал трещины, но все равно все падало, один год не выиграли тендер, второй год тоже, третий год выиграли тендер, хороший строитель. Это было удивительно и ужасно, они сделали балконы так, что вода с балконов стала попадать в квартиру, у меня весь дуб поднялся. Сделали крышу, она стала течь везде, хотя было только в одном месте, и это люди, выигравшие тендер. Если таким способом идти, то будет плохо, таких поощрять не нужно. Они пришли случайно, потому что нет работы, собрали рабочих из бывших стран Советского Союза, работы нет, специалисты заняли все хорошие места, а эти ни о чем, либо дворник, либо уборщик, приехали сюда и устроились на стройку. В этом есть очень большая опасность для дома или для ракеты, многомиллиардные вложения, один неправильно сделанный гвоздь может спустить все эти деньги.

Опасно, что приходят дилетанты и в искусстве, они иногда очень наглые и навязывают. Поэтому я стараюсь не мешать студентам, но при этом стараюсь, чтобы все-таки знали основы. Не то, что ты левша, а надо, чтобы был правша — пожалуйста, если делаешь так же хорошо, как правой, делай, но ты должен все равно знать основы. Если человек отклоняется от этого и у него, как у Модильяни, получается нечто свое, ты все равно это видишь, потому что опыт большой. За всю историю я изучал старых мастеров и современных, прошел большую школу, и ты уже нарабатываешь глаз. Казалось бы, детский рисунок, а в нем есть очень большая история и глубина индивидуального восприятия мира, это нужно заметить.

Иногда педагоги давят: маленькие дети хорошо рисуют, но они в конце концов становятся заменой того, и они так работают, и эти так работают. Машина УАЗик, 60 лет назад ее создали и ничего другого не умеют. Это тоже плохо, должна быть игра с цветом, красками, формами и попытки экспериментировать, но всегда должен быть ценз, и педагоги должны быть очень внимательны. У меня один школьный друг вначале хотел чуть не в церковь пойти служить, пришел, а ему там грубо ответили, и в церковь больше ни ногой. Это примитивно, не надо на одном священнике делать акцент на всю религию. Иногда людей ломают и заставляют — вот так нельзя и все, и по рукам. Так человек устроен, у него есть индивидуальный подход, главное, чтобы он был высокий и интеллектуально вкусный для зрителя. Казалось бы, что-то легкое, цветовое, но в ней есть такая внутренняя сила и умение создать состояние настроения в зрителе, что ты хочешь вернуться и посмотреть еще раз. Я не довлею и никогда не заставляю делать то, что я умею, а они не знают. Наоборот, я даю им возможность проявить себя и могу только чуть-чуть поправить, но так, чтобы он думал, что это он, что это его. Я не углубляюсь в педагогику, у меня много своего рабочего процесса, выставки, поездки, раньше я получил ваковского профессора, для того чтобы иметь статус, но сейчас я приезжаю тогда, когда могу, они соглашаются, я принимаю условия и провожу мастер-класс. Но так, чтобы с ума все сошли — нет, конечно, рабочий процесс, есть другие педагоги, более профессиональные как педагоги, которые это делают, помогают мне, поддерживают, когда меня нет, я просматриваю иногда через интернет, делаю поправки, а так все идет своим чередом.

Анна Щеглова:

Когда Вы рассказывали про неудачный ремонт дома, это была бы большая трагедия, у Вас потрясающий музей, целое театральное представление, когда туда приходишь. Ваша квартира, в которой Вы сейчас трудитесь, будет музеем в дальнейшем?

Никас Сафронов:

Я бы хотел не растерять, есть опыт друзей, тот же Пороховщиков, который пытался. Меня пригласили на один эфир, и я хотел рассказать о том, что хочу отдать государству, но сделали мне невольный вред, вскрыли мой телефон: «7 млрд рублей!» С чего они решили, что 7, а не 28 или 5? «Этот камин стоит 20 млн, постель Антуанетты стоит 50», — откуда они это взяли? После эфира говорю: «Уберите. — Уберем,» — сделали еще хуже, 7 млрд. Получилось, что я всех детей послал подальше, все у них отнял. У детей все есть, дети живут нормально, они все самостоятельные, они должны сами зарабатывать. Один работает в фотографии, он немец, живет в Австрии, зарабатывает на интернете, никто не рвется к моим деньгам, никто не ждет, когда дядя Изя умрет и раскроет секрет чая. В любом случае у них у всех все есть и будет, получить — это просто с неба упало, но так же и пропало.

Я подарил одному брату квартиру, он попросил оформить ее на себя, в результате подарил ее какой-то девушке, и пришлось его переселять в другую квартиру, поменьше, которую я ему раньше подарил. А когда человек не зарабатывает... Мне все ценно, я встречал людей, которые выживали, стали очень богатыми, они с собой берут еду для себя, для собаки, очень бережно относятся к каким-то вещам, носят долго, не выбрасывают, не меняют. Это привычка, я родился в скромной бедной семье, и я ценю и дорожу каждым, не занашиваю и не штопаю, конечно, отдаю кому-то из близких, чтобы дальше носили, новые покупаю, у меня нет ни скупости, ни жадности, но есть вещи, которые вполне еще можно использовать. Мне кажется, что люди, которые не получили, легко разбрасываются, им это неинтересно.

У меня есть приятель, я писал его сына, он его любит, красивый мальчик, талантливый, но такой капризный. Ему подарок — он выбрасывает, рвет. Он заплатил хорошие деньги за портрет, я пишу этого мальчика, он не слушается, ворочается, но я научился схватывать характер за несколько секунд. Был Николай Жуков, величайший художник, делал Нюрнбергский процесс, и он за несколько штрихов схватывал движение: девочка одевает сандалик, в классики играет, мальчик несет сумку, у него была серия Лениниану еще в советское время, и я смотрел его работы и видел, как делал начальный, конечный результат. Поэтому ты учишься у жизни, у художников, у времени и становишься маститом.

Анна Щеглова:

Все мои друзья, люди бизнеса, перед передачей просили: «Аня, задай вопрос Никасу Степановичу — неужели он и правда подарил матрас Гарику Харламову». Расскажите, как это произошло, потому что эта история гуляет по интернету.

Никас Сафронов:

Веселая история, у меня есть давний приятель Гарик Харламов, не близкий, чтобы каждодневный друг, но ко мне относящийся очень высоко и очень восторженно, я это тоже очень ценю, мне очень нравятся его работы. Но я знал его раньше, когда он только начинал, мы жили в одном районе, у меня была девушка, я купил ей квартиру и в этом районе пребывал. И как-то мне подарили матрас, говорят: «Никас, не хотите вашим друзьям? Мы дадим сертификат, что как бы от Вас, Вы только выбирайте знаковых, нам от них ничего не надо, просто чтобы они взяли, подарок, мы с удовольствием будем для себя знать, что у них тоже есть наш матрас». Я моим друзьям на дни рождения, от Федора Добронравова до Льва Лещенко, говорю: «Ребята, на день рождения вам еще плюс матрас». Но матрас не просто так, люди приходят к тебе, замеряют, размер такой-то, ткань такая-то и через месяц шьют специально эту историю, привозят, ты проверяешь.

Мы встретились, я ему подарил сертификат, он позвонил, сертификат предъявил, к нему приехали, выбрали место, какого размера, и он дождался, получил матрас, поблагодарил меня, и потом возникла эта смешная история, обыграл так, что как бы случайно, есть такой художник. И получилось великолепно, человек, который делает матрасы, обиделся, говорит, что не так все было. А я подумал — какой пиар, у него такое количество поклонников, я его поблагодарил и отправил ему его портрет, графику. Я уже на таком уровне известности, что мне и делить не с кем, мне не надо никому ничего доказывать, объяснять. История была веселейшая, интереснейшая, так что я ему только признателен, и я смотрю на это с шуткой. Интересна тем, что не хвалил, не говорил, что пришел Никас и дал сертификат, я взял его, ко мне приехали люди… Это было бы глупо и невкусно, а в игре это вполне хорошая история. Вы первые, кто знаете, мы продолжаем с ним общаться, очень признателен за то, что создал такой рассказ, как Зощенко.

Анна Щеглова:

Дорогие друзья, спасибо, что были с нами, эта передача выходит при поддержке компании Гранд и финансового консультанта Аси Алексеенко. Никас, огромное спасибо, что пришли.

Никас Сафронов:

Всем огромный привет, всем ангела-хранителя, хорошего лета, загорайте, но не перегорайте. Жара прекрасна, я люблю тепло, нужно следить за гигиеной, не выходить лишний раз, но лето потрясающее, мне нравится и гром, и молния. Хорошей вам погоды, хорошего настроения, хорошего лета, оно только в начале, удачи, храни вас Бог, с любовью ваш Никас Сафронов, спасибо, что смотрели нас.