Мария Романовская:

Всем привет, это Медиаметрикс и программа NET.Working, с вами Мария Романовская. Сегодня мы в гостях у заслуженного художника России Никаса Сафронова.

Никас Сафронов:

Мы должны были встретиться в студии, но не получилось, и Вы любезно согласились прийти ко мне в студию. Этот дом очень исторический сам по себе, здесь жил Есенин с Дункан, когда она приезжала, это первый кооперативный дом по инициативе Станиславского, здесь жил Станиславский и даже какое-то время Немирович-Данченко, Лиепа, Качалов, Леонидов, известная балерина Гельцер, даже Валентин Гафт. И этот дом хотели в 1990-х годах снести, но жители писали письма его сохранить, и вот его укрепили, достроили 3 коммерческих этажа, поставили лифт, и эти три этажа я со временем приобрел. Не жалею, вначале балкон был общий с соседом, но когда купил, сосед поставил огромную стену, и пришлось выкупить. Я ничего тут не ломал кроме того, что наверху был сделан этаж из камня, я убрал камни и поставил стекло, такая панорама, грех не воспользоваться. Один этаж я сделал готический, один эклектичный, где мои студии, где работают сотрудники, юристы, секретарь, помощник по компьютеру, и одна моя часть спальня и приемная, где я принимаю людей, иногда там делаю наброски, но в основном в студии наверху, когда хорошее освещение, делаю эскизы и наброски с людей, иногда и виды города в разную погоду, в разные его состояния.

В пандемию я пригласил провинциальных врачей из красных зон, устроил им праздник, мы вместе наверху устроили мастер-класс, рисовали Москву, а так как тут панорама почти 360 градусов, то можно было каждому рисовать то, что он хочет. Мы брали арфу, рояль, приезжал народный артист Розум, пианист, и было так приятно, когда они уходили с подарками, что им посвятили несколько часов, мне было трогательно. Иногда провожу здесь мастер-класс для детей с ограниченными возможностями, недавно приводил Слава Третьяк, мой друг старинный, девочку из Ульяновска, которая рисует ногами, у нее нет рук, очень талантливая девочка, учитывая ее нюанс. Смотрел программу, парень хорошо играет, а потом выяснилось, что у него рук нет. Это удивительные люди, я курирую фестиваль «Невозможное возможно», где дети с ограниченными возможностями рисуют, творят, лепят, и они попросили взять мое имя, я с удовольствием согласился, было приятно поддержать их.

У меня вызывают уважение люди работоспособные, ты видишь, как работают киргизы, туркмены, а русские говорят — с какого бодуна я буду улицы мести. Я мел, работал дворником, сторожем, грузил вагоны, спал час-полтора и работал в театре художником, и это было много лет. Ушел в армию, сам захотел отдать долг Отечеству в советское время, потом уехал в Паневежис, на родину мамы, ее уже тогда не стало, работал на льнокомбинате художником по тканям, в кинотеатрах оформлял афиши. И когда поступил в институт, было еще училище Грекова в Ростове, я тоже работал в театре, то есть я никогда не апеллировал даже на искусство, что я буду им зарабатывать. Да, я хорошо рисовал, иногда получалось продать что-то, иногда не получалось, но я всегда надеялся, что смогу сделать что-то физически, что мне даст дополнительный заработок. И я стал получать деньги уже в конце 1970-ых- в начале 1990-х, когда сюрреализм пошел, а потом портреты стали интересны. Я стал изучать глубоко, от Веласкеса до Рембранта, технику портрета, ездил за границу, изучал всех наших классиков, и вот так я развивался.

Я понимаю, что народ сейчас другой, он в 1990-х годах пострадал очень сильно, появилась депрессия, когда уже ничего не хочется, но люди выходят на демонстрации, требуют зарплаты повыше, это, наверное, тоже правильно, но, с другой стороны, нужно что-то сделать самому, и таких примеров очень много. Ломоносов, Суриков или Репин, они пришли от сохи и сделали себя сами. Толстой, будучи графом, раздал все крестьянам и ходил, подпоясав себя веревкой, сам пахал. Это истинная духовная история, в России очень много талантов, и нужно эти таланты как-то реализовывать, и преступление, когда человек забивает на себя гвоздь и не думает о том, что должен состояться и передать что-то новому поколению, сохранить то, что было создано до него. Все люди рождаются гениальными, их переучивают и делают дебилами. У каждого есть шанс, все дети рождаются гениальными. Сегодня дети хотят получать деньги, отдохнуть, потусоваться, это тоже для молодежи нормально, но они не задумываются о будущем, это тоже не совсем правильное решение, или уехать за границу. Россия дает возможности всем, я этой возможностью воспользовался, и сегодня мы сидим здесь, на моем балконе в зимнем саду, смотрим на Кремль.

Мария Романовская:

Вы затронули тему арт-сферы в России, если сравнивать с Западом, она у нас развита крайне слабо. У нас множество талантливых художников, но они почему-то в большинстве своем делятся либо на очень успешных, либо на очень голодных, среднего класса как такового не существует. На это можно как-то повлиять?

Никас Сафронов:

Художник художнику рознь, и таланту надо помогать, бездарности пробьются сами. Конечно, когда талантливый человек, должны быть какие-то дотации. В основном все всегда держалось на меценатах, тот же Третьяков, Мамонтов, Савва Морозов, были люди, которые поддерживали, помогали.

Мария Романовская:

А Вам кто-то помогал?

Никас Сафронов:

Мне никто не помогал. Интернет пишет, что мы хотим стать великими и богатыми, где краски купить и как их размешать. Я работал, закончил училище, институт и то не обольщался, что я хочу быть богатым за счет искусства, я просто думал, что мне это нравится, я люблю это делать, это мое хобби, моя внутренняя национальная свобода. Но потом я стал зарабатывать, и это стало кормить меня. Надо еще понять, нужно ли идти в искусство. Я был на вечеринке, там парень парикмахер, и он решил петь. Я вообще не разбираюсь в современной музыке, потому что он уже как конферансье, популярный, через два слова мат, и там же в ансамбле работает. Это не потому, что мы заслуживаем таких руководителей, мы должны все-таки внутренне отсортировывать то, что появляется как мусор.

Сегодня важно шоу, тебя берут, а потом: «Ой, я думала, это шоу, меня так попросили», — и ты подаешь реально в суд на какую-то женщину. Вокруг этого строится все сегодняшнее шоу рекламы, индустрия развлечений, им совершенно наплевать, что это Башмет, Михалков, Спиваков, что это Герой России, они тебя обливают грязью, повеселились: «Смотрите, хромой идет, дадим ему пинка, повеселились, упал в грязь». Они ищут пиар, ищут скандал, не разбираются в юридических делах, правильно это или неправильно, им любой человек с помойки может прийти и сказать — Серов меня обидел. Обидно, что мы берем от Запада самое низменное, там есть и хорошее, но много бардака, особенно в Америке, потому что мы видим, что там происходит, черные дают ноги целовать, погромы, люди боятся и хотят уехать в Россию. Все, что они предлагают миру, это часто бывает суррогат. Там есть хорошие фильмы, «Унесенные ветром», скажем, но есть много фильмов слабых, дурацких, мы все это смотрим, принимаем, впитываем, перевариваем.

Что неправильно? Им нужно учиться у нас, от Сикорского до Чехова, мы им дали балет, оперу, мы обогащали их своим искусством, где многие иностранцы работали. Даже одной из самых великих женщин Коко Шанель привез наш русский иммигрант квадратный флакон, чтобы было удобно, она ему дала 120 долларов и даже флакон не стала переделывать, просто назвала Шанель и стала одной из самых важных женщин 20 века. Мы раздаем, благодарим, что у нас еще это принимают в подарок, вот это, к сожалению, сегодняшние реалии. И мне думается, что надо возвращать самые ценные вещи, что были при советской власти, при царской власти. Например, пионерия, комсомол, люди не лобзались на улице изо всех сил. Новое поколение уже возникло, а старое еще не умерло, люди привыкли, что это не совсем прилично, у нас все-таки страна полуазиатская. Должна быть Пропаганда и реклама человеческих ценностей и именно наших. Люди раньше хотели поехать на БАМ, Комсомольск-на-Амуре, туда еще нельзя было попасть, отбирали, хотели стать космонавтами, летчиками, хотели быть героями, Матросовыми, Чапаевыми, то есть стремились, у нас было самое большое количество ученых. Японцы читали журнал «Наука и жизнь», «Техника молодежи» и сдирали, мы давали идеи, а те даже не парились, сдирали и воплощали. Мы просто не могли это привести в дело, все время то война, то разруха, и эти технологии уходили в пустоту. Самая образованная страна, мы всем дали образование: Туркмении, Азербайджану, они были далеко не образованы в силу своих территориальных и национальных особенностей. В СССР было много приятного, да, мы жили скромно, не было таких машин, яхт, но люди не жаловались. При Брежневе был золотой век, когда не наказывали, уже не было такого страшного влияния КГБ, люди были более-менее свободны, и необязательно было куда-то ездить, здесь все было.

Мария Романовская:

Сейчас Вы с удовольствием вернулись бы в Советский Союз?

Никас Сафронов:

Я бы вернуться в мое барачное детство, бараки построили немцы для рабочих автозавода. Мой папа военный, приехал, не было где жить, он устроился грузчиком на автозавод, и мы жили в бараке. Просто детство само по себе всегда слаще, чем настоящее, оно было беззаботным, родители за тобой ухаживали, кормили, одевали, ты дружил, резал вены, чтобы побрататься, ты уже не помнишь, с кем это делал, но это было вкусно. Тебя могли бросить в воду, и ты мог научиться плавать, хотя это, может быть, жестоко. Учитель мог отсечь линейкой, но ты не жаловался, а радовался, что на тебя внимание обратили, тебя мог выпороть отец ремнем, и ты это запоминаешь на всю жизнь. Сегодня все рафинированные, не дай Бог ребенка задеть, он тут же жалуется, что неправильно. Есть некие понятия воспитания, когда в Японии до 7 разрешает все, что бы ты ни сделал, все прощается. Потом делают слугой до 15 лет, а в 16 другом. Вначале должен укрепиться организм, а потом тебя надо заставлять делать что-то.

В Америке есть такое понятие выживание улицей, то есть детей из хороших семей выбрасывают на улицу, они должны там выжить, защитить себя, своего друга, девушку, и потом его назначают президентом банка или концерна, и он уже твердый, жесткий, умеющий и понимающий, что надо и помочь, и социальными программами заниматься. Это правильно, но когда закон тебя защищает и ты можешь позволить себе все, когда ты не можешь предъявить иск телевидению, которое может вести себя неистово и тебя уничижать, а ты не заслужил этого. И это относится ко всем, всех пытаются поймать, уличить, как Муслима Магомаева, которому вменяли какие-то процессы, детей непонятных — это семейная история, вы сами разберетесь, принять вам вашего ребенка или не принять, или родственницу вашу, которая от двоюродной сестры вашей бабушки. Вы говорите — да, мы встретимся, обсудим, пообщаемся, может быть, станем друзьями, но она говорит: «Вот вы богатый, не помогаете, у вас племянница где-то валяется». Но это проблемы не телевидения, вас пытаются воспитывать, тыкать в грязь, и вы должны реагировать. Это такая тяжелая тема, просто нужно что-то менять, я сейчас говорю не в смысле политических перемен, я уважаю нашего Президента и считаю, что наша страна лучшая в мире.

Мария Романовская:

У Вас сегодня не было никогда мыслей самому пойти в политику?

Никас Сафронов:

Никогда, я не политик, я художник, я совершенно далек от этих понятий. Я живу свободно, еду в Бахрейн, Эквадор, Бразилию, Абу-Даби, Китай, Японию, Пекин, я работаю во всем мире, просто привожу сюда деньги и их трачу здесь на благотворительность. «Я слышал, ты депутатом хочешь стать? — Да, надоело смотреть, как власть погрязла в коррупции, в разврате. — А что, будешь бороться, когда станешь депутатом? — Нет, поучаствовать хочу». Голуби, когда они внизу, едят у вас с рук, а когда наверху, они срут вам на голову.

Меня очень часто приглашают в разные фонды, я спрашиваю: «Чем вы занимаетесь? Пожалуйста, я вам дам картину, денег, но не связывайся меня с вашим фондом». Часто и фонды бывают левые, как монолог Жванецкого, а читает Леонов — если хочешь в ад, охраняй аптеку, хочешь без очереди получить, контролируй очередь на квартиру, хочешь лося убить — запишись в союз охотников, и тебе дают разрешение, только заплати 3 рубля. Я думаю, что здесь есть момент нечистоплотности, и, наверное, так нужно, в политике нельзя по-другому выживать, честных людей могут затоптать.

У моего знакомого товарищ помогал детскому дому, помогал тихо, зарабатывал за Уралом, ближе к Камчатке, и в какой-то момент он решил больше пользы принести и стать депутатом. Нашлись недоброжелатели, говорили: «Вот он ходил в детский дом и скрывал ото всех, да он педофил». Недоказуемо, никто претензий не предъявлял, но слух пошел, и люди от тебя шарахаются. Были такие случаи, когда кто-то мог заявить, я вообще в шоке, даже не знаешь, что это за человек, откуда он появился в моей жизни, может, случайно увидел на улице, я поздоровался, а он успел фотографию сделать со мной, и люди говорят: «Давай не будем день рождения делать, в другой раз», — хотя я знаю, что будут, но люди перестраховываются на всякий случай, я теряю и клиентов, и знакомых, но не друзей. Друзья, если они настоящие, знают, что это не так, что ты порядочный, духовный, строишь храма, помогаешь и искренний по отношению к друзьям, для меня дружба понятие круглосуточное, я чем выше, тем проще, я готов, как Христос, ноги мыть любому страждущему. Даже когда был день рождения 8 апреля, были министры, я сказал: «Отдыхайте, я ваш официант». Раз я пригласил, я за них в ответе, я хочу, чтобы всем было комфортно. Подарки, уходя, забирают, цветы, чемоданы сделали специально с моими картинами, альбомы, Гафт писал стихи на мои картины когда-то, их более 200. Приятно, что Владимир

Владимирович позвонил, Президент страны поздравил меня, это для меня высокая оценка моего труда, потому что Владимир Владимирович занятый человек, востребованный, ему надо везде быть, тут и мировая политика, и санкции, и все равно он находит минуту своего времени. Я получал когда-то заказы, потом делал подарок ему, и он высоко оценил его, но не в этом отношения складываются. Наш Президент воспринимает мир просто, реально, как народ, он часть народа, если плохая работа, он скажет, что плохая, и этот процесс самый верный, потому что именно народ может решать твою судьбу как художника, мастера. Если им что-то не нравится, значит не нравится.

А есть искусство закрытое — вы этого не понимаете, это же такая вещь, квадрат, нулевая точка, манифест, и какая-то девушка говорит: «Какая же я дура была, я наконец поняла, что квадрат — это миллион маленьких квадратиков, но нужна хорошая лупа». В телескоп увидишь еще и миллиард молекул. Люди пытаются что-то найти, чтобы их не одурачили, не сказали, что они идиоты, но народ говорит — нам не нравится, и вообще мы не можем понять, что нам пытаются впарить. Есть картошка, есть хлеб, мы едим. Им говорят: «Зачем, можно же заменить генномодифицированными продуктами, тоже полезно». Один человек покупает цветы в цветочном магазине, и продавщица говорит: «Молодой человек, вы же цветы для своей девушки покупаете? А цветы-то искусственные. — Да у меня и девушка искусственная». Все искусственное, все меняется, надо смотреть на вещи реально и говорить то, что нравится. Есть закрытые выставки, сайты художников, смотришь — банан приклеен, ветка торчит, гвоздь прибит. Это свой закрытый круг, коллекционеры покупают, раскручивают, перепродают.

Мария Романовская:

Что Вы думаете по поводу этого искусства?

Никас Сафронов:

Я думаю, это бардак, каждый имеет право выражаться, и даже музеи покупают, а в это время талантливые художники, студенты, просто выпускники нуждаются в поддержке, а их никто не поддерживает. И это тоже не совсем правильно, но так мир устроен, поэтому тут надо выбирать, кодекс самураев — если мучаешься между смертью и жизнью, умри. Либо ты художник и мучаешься, либо зарабатываешь деньги и иногда рисуешь.

О моих выставках по России: 98-99 процентов говорят — спасибо, классик, гений. Я делаю искусство не то, что в лоб, как говорил Гафт, мой друг, не надо делать географическую карту. Я работал когда-то в «Ровеснике» главным художником, и приносили иллюстрации художники для какого-то рассказа: человек вышел из дома в сером пальто, в черной шляпе, зашел за угол и его сбила машина. Художник рисует машину, шляпу, человека падающего — это и так понятно. Я делаю метафору, у меня есть метафора для развития, ведь приятно играть в шахматы, когда ты пытаешься понять соперника, даже в карты, покер, но это история для развития ума. Очень люблю Васнецова, Шишкина, но я так не работаю, хотя могу, но для меня это важно, как говорил Дали, научитесь рисовать как Леонардо, потом работайте как хотите. Человек должен получить высокий ценз в образовании и использовать это образование, не просто пришел, покакал, консервную банку забил, и все это тоже продается.

Мария Романовская:

Не так давно за 69 миллионов долларов была продана работа современного художника, которая была привязана к токену NFT, что по поводу такого искусства?

Никас Сафронов:

Это новый мир, который трудно понять.

Мария Романовская:

Вы же сами стали писать работы за криптовалюту, если я не ошибаюсь.

Никас Сафронов:

Я написал один портрет за криптовалюту, решил попробовать, раз технология существует.

Мария Романовская:

И получили в криптовалюте гонорар.

Никас Сафронов:

Пока не получил, надеюсь, что получу. Использовать надо любые технологии.

Мария Романовская:

Но 69 миллионов долларов.

Никас Сафронов:

Человек на компьютере создал зайчика, кто-то собирал маленькие картинки 10 лет. Не каждому везет, это все равно история шоуменства, хайп, когда все об этом должны знать. Кто-то покупает жвачку актрисы Ким Бессинджер за 350 000 евро, кто-то покупает расческу, на которой застрял волос Мерлин Монро. Раньше картины редко воровали в музеях, потому что все равно их трудно было продать, они находились в неком мировом реестре. И вот вы хотите показать своей подруге, а подруга сказала еще одной подруге, та сказала мужу, который работает в органах, и вас арестовали. Поэтому частные коллекции охранялись условно, и как бы не гонялись за золотом, деньгами, за искусством редко, за исключением, когда появится возможность перепродать редкому пассажиру, который любит смотреть в тишине один. Потом появились наркобароны или люди, заработавшие нечестным трудом, через какие-то хитрые схемы, они миллиардеры, и они в подвале тихонько одни смотрят. Если раньше, получив картину, ты хотел показать ее на частной выставке, отдать в музей, когда идет экспозиция, то потом это стало не столь принципиально. Я у вас покупаю Веласкеса, кладу в свой сейф из вашего сейфа, кто-то берет у меня из моего сейфа, переходит в другой сейф. Люди даже не видят картину, это инвестиции в деньгах.

Все меняется, появляются новые технологии, ими можно пользоваться, я не утверждаю, что вот только это и все. Нужно быть профессионалом, однажды мой профессионализм меня спас в Южной Америке, когда я нарисовал вождя каннибалов, и нашу группу освободили. А если бы я был абстракционистом, нас бы сожрали или сожгли. Есть в этом своя позитивная история, но существует тенденция «долой с корабля современности Пушкина, Гоголя, Толстого». Черный квадрат — это новое время, которое не могли понять, как оно будет развиваться, поэтому много экспериментов было, разгульная жизнь появилась, когда все спали друг с другом, появилось странное искусство кубизма, но все равно все возвращается на круги своя.

Вы видите картину: «Как мне нравится, гениально», — где-то очки лежат, идете дальше, говорят: «А вы не хотите обратить на эту экспозицию внимание? — А что, очки — это тоже экспозиция? — Конечно». То есть любой кирпич, взятый с улицы, поставленный в музей, становится арт-объектом, и ты должен понимать — а для чего кирпич. Все поддержанное будет иметь место, но как только это все закрылось, вы не пойдете через 200 лет к этому, вы пойдете к Леонардо, Веласкесу, может быть, даже к Никасу Сафронову, но вам не будет интересно, что кирпич лежит, какой-то мусор валяется, ведро ржавое своит, вам даже не будет понятно, зачем эта вещь стоит здесь, а это всегда подогревается огромными деньгами, это современное шоу.

Однажды пригласили непоющих спеть, Трушкин был, сатирик, Грачевский, то есть известные люди, но непоющие. Меня раза три-четыре записали, подмонтировали, я слушаю себя — да Паваротти и рядом не стоял, у меня такой голосище, я так пою хорошо. На компьютере можно все сделать, твой голос через микрофон вытягивается. Есть такой замечательный фильм «Механическое пианино», чеховская история, Анатолий Ромашин в нем снимается. Вдруг мертвая тишина, на секунду они замолчали, он говорит: «А где-то в Африке человек садится на пирогу и едет на соседний остров собирать бананы». У каждого свое, и вот это приходящее внешнее, случайное тоже имеет право жить, если люди хотят. И если я продам через токены и смогу помочь своей школе, которая носит мое имя, училищу, которое я закончил, университету, где я преподаю, то я буду счастлив. Нужно это использовать, это законно.

Когда-то я нарушал закон, занимался фарцовкой, чтобы купить себе квартиру, будучи студентом, и это было опасно. Потом это стал узаконенный бизнес, но все меняется, я рисковал, риск был оправданным, мне нужна была квартира, потому что я жил в общежитиях, мне не давали работать, и я хотел комнату метр на метр, но чтобы это было свое. У нас в семье было 6 детей, я родился в бараке, двухкомнатная маленькая квартирка, потом был финский домик, но все равно мы жили в тесных условиях, и мне хотелось иметь что-то свое. Сегодня это легко, есть один хороший анекдот, когда девочка говорит маме, что она хочет выйти замуж. Пришел мальчик, мама выслушала, говорит: «Идите к моему мужу, я не знаю, что вам ответить». Папа спрашивает: «Молодой человек, откуда вы? — Я из-под Пензы, у меня мама домохозяйка, папа железнодорожник. — Может, наследство есть? — Да нет, у нас третий этаж хрущевки, без лифта. Я работаю грузчиком, получаю стипендию. — Но она же каждый месяц летает то в Лондон, то в Париж бизнес-классом. — Как-нибудь проживем, Бог поможет. — А косметика, сапоги, сумки, представляете, сколько на это тратится, это 100-200 тысяч. — Ничего, проживем как-нибудь, Бог поможет. — Она машины меняет, как перчатки. — Ничего, проживем как-нибудь, Бог поможет. — Хорошо, я даю согласие». Мальчик ушел, жена спрашивает: «Надеюсь, ты его выгнал? — Нет, он единственный, кто называл меня богом».

Ты зависишь в жизни только от себя. Я в 15 лет уехал в Одессу, поступил в мореходку и больше ни от кого никогда не зависел. Я смотрел на своих братьев, как на богов, они такие талантливые, мне бы так, я буду моряком, пиратом, буду по морям ходить. Потом понял, что это не совсем ловить рыбу, но я больше ни от кого не зависел, я все делал сам, и сегодня я помогаю братьям, сестре, племяннику, сыну, они как грибы растут, и все время появляются новые. Пишут в интернете — у нас есть общий ребенок, я посчитал — мне было 9 лет, когда же я успел зачать? Бардак полный, но не думаю, что к людям, которые сидят в тюрьме, обращаются, что ты мой папа, а когда ты стал известным, то много, это нормально, и я помогаю, если могу помочь.

Мария Романовская:

Какое значение в жизни и успехе мужчины играет женщина?

Никас Сафронов:

Если ты богат, и у тебя появилась женщина, ты становишься бедным, и у тебя уже нет женщины, но если ты опять, находясь один, заработаешь деньги, снова появляется женщина. Я женился по любви на француженке в 1985 году, и когда мы стали жить в близких отношениях, я понял, что она не мой человек, она из богатой семьи, но это не мое, я сам все сделаю. И я подал на развод, мы 20 дней прожили с ней, но не потому, что я использовал ее, чтобы получить паспорт, нет, это была любовь настоящая, чувственная, платоническая, но это дало мне возможность выезжать за границу, в то время было тяжело, тем более у меня были ракетные войска, был запрет на выезд. И я стал там зарабатывать, изучать старых мастеров, участвовать в выставках, в галереях продаваться. Появляется девушка, у нее ничего нет, и ты уже отвечаешь за нее, покупаешь квартиру, пытаешься ее обучить, помочь, и вы можете даже не жить вместе, но ты продолжаешь помогать, у меня такое отношение. Женщины — это просто создания Божьи, и нужно смотреть на них, как на фарфоровые статуэтки и радоваться, что они есть в этой жизни, что они тебя вдохновляют, но использовать... Писали в 1990-х, что мне в Кремле взрослая женщина помогает — никогда этого не было, исключено, наоборот, ты все время подвергаешься через женщину рискам, тебя могут в чем-то обвинить, но это потому что ты известный. Женщины были моими клиентками, и это тоже хорошая часть, но в карьере, в продвижении никто не может сказать, что она мне помогла. Сказать могут все, я никогда не отказывал, но никогда никого не просил, просто я был интересен, востребован.

Был такой конкурс, где продавали картины неизвестных людей, там могли быть известные, но никто не знал, кто автор. И мои картины уходили дороже всех, что было приятно, никто не знал, что это я, и это говорит о мастерстве. Я писал каких-то деятелей, к ним приходили другие деятели, к шейху Абу-Даби король Бахрейна пришел и говорит: «Какой прекрасный портрет. — Есть такой художник из России», — и когда я прошу оплатить мой труд, он говорит: «Ты что, с ума сошел, дайте ему в три раза больше, чем он просит». Кто-то тоже приезжает туда, а с ними даже не хотят фотографироваться. Известность, профессионализм и не угодить, а сделать так, чтобы человеку было приятно, чтобы ты остался через 1000 лет, как Брейгель, Дюрер, многие художники, которых забывали, но доставали через много сотен лет и говорили — а кто это? И они становились гениями уже современного мира. Я живу по таким принципам: профессионализм, обязательность и духовность.

Мария Романовская:

Если вернуться к современному искусству, которое вызывает у нас споры, но если вспомнить Пикассо и других гениев, их же тоже тогда не признавали.

Никас Сафронов:

Давайте вернемся назад, 95 процентов художников, которые вошли в историю, были очень или достаточно богатыми. Придумывается иногда история вокруг Ван Гога, что бедный, несчастный, голодный, худой, больной — нет, у него был брат мультимиллионер, который обожал своего брата, он давал столько денег, что он содержал двух своих любовниц с их семьями и еще хватало на абсент. Он нанимал лучших учителей, известных художников, чтобы они рисовали его брата за деньги. Застрелился он не сам, а подрался с ребятами, они нечаянно выстрелили, сумасшедшим был за год до смерти. Его называли Спинозой, он знал четыре языка, хотел много денег, и они не продавали специально картины, а готовили открыть миру, поняли технологию раскрутки. Есть «Покушение на искусство» Козлова, замечательный искусствовед, он очень глубоко изучал эту историю и написал все это. Есть отдельные случаи, Модильяни, Пиросмани, они были бедные, несчастные, но почему я должен быть бедным, если заказывает папа римский, король, президент. Я могу выбрасывать деньги и быть бедным, но я ими пользуюсь, построил квартиру, мастерскую, галерею, курирую храм, и у Леонардо заказывали папа римский, короли, почему он должен быть беднымй?

Знаете, как получил признание Микеланджело? Он покупал очень много мрамора, и мрамор куда-то исчезал. Но всякий раз, когда находили античную скульптуру, он первый появлялся и говорил: «Это второй век до нашей эры, скульптор Мирон». Их покупали для музеев, и он прекрасно жил. Однажды его разоблачили, и папа римский его не наказал, а вызвал и сказал: «Раз ты такой хороший, раз работаешь под античность, работай на меня». Люди просто хотят пожалеть, так устроен человек, но для меня пусть лучше завидуют, пусть клевещут, говорят глупости. Мне это не нравится, но я смиряюсь, чем прибедняться, что я такой бедный, несчастный, я говорю — да, это моя квартира, я заработал это своим трудом, это мой балкон, это мой замок. Я ни у кого ничего не взял, никогда ничего не просил, мне никто это не подарил, я не украл, и пусть другие гордятся — мы хотим, как Никас.

Мария Романовская:

Что им делать, чтобы быть как Никас? Есть 2-3 пункта, без которых ничего не выйдет у начинающего художника?

Никас Сафронов:

У меня три правила: профессионализм, обязательность — если пообещал, сдержи слово, и духовность. Я не пишу развороченные животы, чтобы шокировать публику, я пишу ангела, свернутого в калачик, плачущего, который может вызвать больше чувств и эмоций. Конечно, нужно все время развиваться, не стоять на месте. Первый раз, когда у меня брал интервью Влад Листьев, это был 1989 год, говорили про сюрреализм Никаса, а потом пришел Парфенов и сказал: «Говори. — А что говорить? — А что хочешь. — У меня нет каких-то мыслей, задайте вопрос». Я бы сейчас наговорил на целых пять лекций, но тогда не знал, что говорить. Ты должен развиваться все время, ты должен уметь говорить, я никогда никого не просил, чтобы меня снимали, но никогда не отказывался, говорили — зачем тебе это урюпинское телевидение, но людям интересно. Я шел долго и никогда не останавливался, 100 самых известных, 20 самых известных, 3 самых известных, и я не случайный человек в этом мире, я вошел в этот мир в 1980-х как художник, занимался выставками в Японии, Канаде, Италии, пришло время, и меня стали снимать, я стал востребованным. Я не бросал свое творчество, скажут, как будто разные художники — да, потому что я это делаю сам, я бы мог подготовить учеников, сказать — работайте под меня, и жил бы припеваючи.

Мне нравится экспериментировать, я открыл направление дримвижн, работал в кубизме, сюрреализме, дадаизме, использовал разные вариации и все время получал от этого удовольствие, мне было интересно, как иконы пишутся, технология коллажа. Однажды поехал в Италию, и мне мой коллекционер подарил машину, она стоила 500 долларов, старая машину, и я ее разбил, не умел водить. А тогда прошел фильм «Искатели приключений» с Аленом Делоном, и там была девушка, они оба ее любили, искали самолет с золотом, и девушка до этого была скульптором, варила какие-то странные фигуры. Я попросил у моего друга сварочный аппарат и сварил, он выставил в музее, и я получил три тысячи долларов, тогда это были большие деньги, я вернул ему 500 долларов, хотя он и говорил, что не надо, но даже из сварочного аппарата я создал какую-то скульптуру. Я делал скульптуры на Ломоносовском заводе для Эрмитажа: женщина-кошка, мужчина-конь. Мир прекрасен, в нем столько всего интересного, и хочется все попробовать. Когда люди себя ограничивают, энергетика меняется, и внешне тоже.

Когда задали вопрос Малевичу: «Вы можете сделать копию «Черного квадрата»? — Вы с ума сошли, я 8 лет ее писал». И за ночь нарисовал еще 6 квадратов, это 1925 год, анализ показал, и подписал 1902 годом на всякий случай. Я не знаю, сколько там квадратов, предполагается 7, но может быть и больше, то есть это легко, за ночь нарисовать 6 квадратов. Поэтому я не ограничиваюсь, у меня есть акцент на «Черный квадрат», несколько работ, сюрреалистическая картина, и там стоит квадрат. Но мне нравятся знания, которые я получил, иногда делаю иконы в подарки для церквей, для друзей, которые что-то делают для нашей страны или для меня лично.

Однажды актер обратился к Сталину: «Простите, но я должен вас играть, могу я пожить у вас на дальней даче, войти в образ? — Чтобы войти в образ, начните с Сибири, с каторги». Надо начинать с истоков, знать профессию, ты можешь быть абстракционистом, кем угодно, но ты должен понимать световое деление. Я изучаю дизайн, создаю себе квартиру, я советуюсь, конечно, есть люди, которых я прошу, Соколова Оленька замечательный архитектор, мы вместе, но всегда все было мое, поэтому эту квартиру я делал долго.

Мария Романовская:

А что насчет современных художников, Покрас Лампас сейчас на слуху?

Никас Сафронов:

Есть новые тенденции, новые направления, он талантливый парень, это людям нравится. Молодежь хочет перемен в протест старому искусству, но нужно уважать и современное, и старое, если оно хорошее, кто может посягнуть на Микеланджело, на Давида, Джоконду, Тайную вечерю? Это гении, и их надо уважать, ценить, не пренебрегать, но ты попробуй достигни, приблизься хотя бы, попробуй. Человек сейчас не парится, поет под фонограмму, папа раскрутил. Взял банан и сделал хайп, и банан покупают, режут труп акулы, держат в формалине, делают выдувных собачек, которые сворачиваются на праздник 1 Мая, или делают из стекла, но он не сам делает, просто дает идею карандашом, а работают 180 помощников, но деньги берет себе. Современное искусство более лукавое и не имеющее будущего. Оно будет поддержано какое-то время, а потом все равно забудут, забудут о всех сегодняшних непонятных певцах, невнятных артефактах, которые появляются на рынках. Можно взять бутылку, которой 5 тысяч лет, с греческого корабля и просто ее вылить, потому что вино кислое, его даже пить нельзя.

Сейчас ты картину сжигаешь и тебе дают номерок, ты можешь его передавать, картины уже нет, но она стала вечностью. Все меняется, но основа жизни — простые вещи, которые ты должен производить и потреблять. У меня есть картина «Марфа и Мария», сестры Лазаря. Сестры принимают Христа, Марфа хлопочет, а Мария читает книжку. Марфа говорит: «Ты что, с ума сошла, сам Христос пришел, а ты в это время читаешь книжки». Христос сказал: «Духовная пища важнее». То есть духовная пища, конечно, важна, но без физической пищи ты не проживешь. Кому-то наплевать, главное, что кто-то признал и заплатил, но все-таки мы восхищаемся Веласкесом, Караваджо, потому что независимо от знаний кто это нас это восхищает как искусство. Все остальное — банки, склянки, мусор — есть и будет, но оно не несет продолжение.

Не хочу обижать человека, но кто будет знать Лазарева через 100 лет? Были во времена Леонардо популярные люди, но Леонардо остался, были известнее, популярнее, собирали вокруг толпы, а остается литература, живопись, музыка, архитектура, философия. Надо в жизни заставить, чтобы об этом говорили, и уже тогда у тебя будет шанс остаться. Даже если о тебе не говорят, все равно могут достать через 1000 лет, сказать — хороший, надо узнать, кто это. Изучат, откроют, и мир узнает великого поэта, писателя, художника.

Мария Романовская:

Мы сегодня в настоящих хоромах, я восхищена, это три этажа замка, музея со множеством антиквариата, который, надеюсь, Никас Степанович нам покажет.

Экскурсия по дому

Никас Сафронов:

Тут у меня кабинет, тут автопортрет на фоне Дюрера, кресло из Ватикана, лягушка-гигант, здесь зеркало-телевизор, который мне подарили англичане. Витражи делали во Франции, 550 лет фабрике, которая их изготавливала. В этой спальне спало огромное количество мировых звезд, которые приезжают ко мне, вся мебель пропитана благочестием, хоть она и средневековая, но она была у очень богатых людей, которые строили храмы в знак благодарности, что им Господь дает работать.

Стол Наполеона, он был в одном из военных дворцов. Картина художника 1940-х годов, француз убивает предателя, подписал: я такой-то, убил предателя и не жалею об этом. Это подарил мне человек, который продавал книги.

Мария Романовская:

У Вас такая внушительная библиотека.

Никас Сафронов:

У меня на чердаке 15 000 книг. Здесь полы 14 века из замка, который ломали, и люди достают очень осторожно, а потом продают, каждая плиточка стоит 350 евро. А тут плитка из церкви, которую тоже ломали, ложки голландские 15 века, под старину сделанный гобелен. Непонятная вещь, но я ее приобрел, что-то творилось, крутилось, что-то работало. Здесь у нас шкаф 18 века, старинный утюг, им грели кровати, особенно детские, потому что в городах уголь был дорогой, и использовали такие грелки.

У меня тут много разных эпох и разных стран, но все равно за счет некой правильности подачи, расставив их по местам, они вызывают уважение. Когда-то кто-то сказал: квартира стоит 70 миллионов долларов. Ну зачем так, люди подумают, что совсем миллиардер рублевый, я был не согласен, но вдруг в какой-то программе сказали — квартира Никаса Сафронова стоит 70 миллионов рублей. Прям оскорбили, да у меня комната внизу стоит дороже. Стоимость на сегодня 15-20 миллионов долларов, 6,5 миллионов я потратил только на ремонт.

Это камин, вот герб племянника Франциска I, последние годы Леонардо жил во Франции, может быть, он приходил к племяннику, потому что Франциск I его пригласил к себе жить во Францию, и на его руках Леонардо умер.

Тут битва поста и Пасхи по Питеру Брейгелю, моему любимому художнику, сделано моим другом Рукавишниковым Александром. Каждый год он мне дарит по скульптуре, я ему очень признателен. Все расписано, вначале думал, что буду сам расписывать, под старых мастеров делать копии, но потом понял, что старые картины не такие дорогие, и стал покупать.

Мы попадаем в зимний сад, мне так хотелось его иметь. Тут много чего из Вероны 14-15 веков, есть портал церкви, росписи. Тут нет вещей по миллиону долларов, но они ценные.

Мария Романовская:

И какие дальнейшие планы?

Никас Сафронов:

Оставить городу музей, надеюсь, мое имя будет дальше расти, развиваться, меня поддержат зрители. Ты уже не принадлежишь сам себе и уже обязан сделать дальше что-то, чтобы в мире было зафиксировано, чтобы страна через искусство тоже прославлялась, и я хочу оставить это стране, городу, может, когда-то будет музей, и буду приходить, изучать, как жил, как творил.

Итак, 17 жилых комнат, а так их намного больше, если брать гардеробные, их вообще 47, 11 лет я делал ремонт. Напротив посольство Украины, посольство Азербайджана, там театр на Тверском бульваре, в розовом доме жил Муслим Магомаев, дом с закругленными окнами ТАСС, Калининский проспект, Новый Арбат, МГУ вдали, министерство образования, рядом жил Лемешев-Козловский, там консерватория, церковь 16 века, дом Мейерхольда, здесь живет сын Глазунова, Бабкина, Мацуев.

Мария Романовская:

Никас Степанович, хочу Вас поблагодарить от лица зрителей Медиаметрикс, что Вы пригласили нас в святая святых, в свою роскошную трехэтажную квартиру, спасибо за творчество и надеюсь, что все это наследие останется в Москве.

Никас Сафронов:

Удачи всем, ангела-хранителя во всех ваших делах и начинаниях, верьте в себя, берегите себя, получайте удовольствие от жизненного процесса, и всегда будем рады видеть вас у себя на выставках, всего самого доброго.

Мария Романовская:

Это была программа «NET.Working», до новых встреч.