Ирина Некрасова:

Добрый день, это программа «Кому на Руси жить хорошо» и я, ее ведущая, Ирина Некрасова. Гость в моей студии – Александр Григорьевич Румянцев, академик Российской академии наук, президент Центра имени Дмитрия Рогачева, врач-гематолог. Когда шла на встречу с Вами, я поняла, что Ваш центр существует уже 30 лет, это 1990-е годы, с чего начиналась работа центра?

Александр Румянцев:

В 1989 году я, будучи главным гематологом СССР, вместе с большой делегацией выехал в Веймар, родину Гете, это тогда была территория ГДР, но уже дул ветер перемен, и там собралась выдающаяся группа международных специалистов в области лечения детского рака. На этом совещании я услышал вещь, которая меня просто убила, потому что обсуждался вопрос о том, что делать с 30 процентами детей, которые не выздоравливают, а 70 процентов выздоравливало. В 1991 году я как раз по поручению своего руководителя готовил большую публикацию по лечению детей, в лучших клиниках я собирал этот материал, и долгосрочная выживаемость составляла 6,9 процента.

Разница в 10 раз была потрясающей, я не спал всю ночь, не знал, что предпринять, но утром на следующий день я выбрал тех людей, которые мне казались самыми важными, самыми серьезными исследователями. Я к ним подошел и без подготовки пригласил их всех в Москву. И все приехали в феврале 1990 года, была зима, очень много снега. Я дружил с Федором Поленовым, внуком художника Поленова, и мы рядом с поленовским домом на Оке сняли пансионат «Тулачермет», и я пригласил туда 300 врачей из СССР, и эти 15 специалистов, которые приехали из 6 стран мира, в течение недели читали лекции, рассказывали о том, как лечат. Это была удивительная вещь, за этим последовал взрыв, он касался того, что нам удалось начать беспрецедентную подготовку кадров за рубежом, потому что одно дело рассказать, а другое дело показать, как устроено то, чего не хватало в России, а не хватало технологий.

Слово технологии пришло из английского языка, но у немцев есть такой термин «Формула мастера». Это режим, в рамках которого прописаны все условия заранее, до того момента, как ты приступаешь к лечению ребенка, прописаны все технологические приемы, то есть протокол лечения, который является междисциплинарным, в котором участвуют врачи всех субспециальностей, участвующих в лечении этого пациента, и он рассчитан на определенный результат.

И сразу же в 1990 году первые мои ребята, которые приехали с обучения, привезли зарубежные протоколы лечения, мы их перевели с разрешения наших германских коллег, и сравнивая американские, германские, французские и английские протоколы, выбрали Германию. Было чувство правильного выбора, потому что немцы, в отличие от всех остальных, ходят с калькулятором в кармане.

Мы перевели протоколы с помощью переводчиков, родители участвовали в этом, и мы стали заниматься тем, чтобы внедрить эти протоколы в жизнь, потому что этот протокол включал в себя много аспектов: и санитарно-гигиеническое состояние учреждения, в котором проводилось лечение, и подготовку врачей и сестер, и определенное сопровождении, связанное с лабораторной диагностикой, это касалось службы крови, которая должна была присутствовать в обязательном порядке, и оценки отдаленных эффектов.

Ирина Некрасова:

И какие-то новые лекарства.

Александр Румянцев:

Нет, лекарства старые, но они использовались в определенном режиме, например, для самой частой формы рака у детей, остром лимфобластном лейкозе, белокровии, 8 препаратов как были, так и используются до сих пор, но правильное их использование, жесткой режим, у них он называется тайминг, никакой отсебятины, никаких дополнительных средств – все это очень четко было прописано, и мы занимались этим внедрением. Нам понадобилось 7 лет, для того чтобы мы догнали то, к чему стремились. Мы достигли 70-процентной выживаемости к 1997 году, это было большое достижение, потому что потеряв страну в 1991 году, мы потеряли и всю фармацевтическую промышленность, которая осталась на территории Беларуси, Казахстана, Украины и так далее. Но основная часть заводов, которые производили лекарства для бывшего СССР, это были страны социалистического лагеря: 7 заводов в Югославии, несколько заводов в Чехословакии, Германии, Венгрии. Когда произошла перестройка, мы фактически остались без лекарств.

Ирина Некрасова:

Я с трудом представляю чувства доктора, который остался без лекарств.

Александр Румянцев:

Если заняться воспоминаниями как это было, то мы предприняли определенные шаги. Уже в 1990 году был издан закон об общественных организациях, и мы создали первую международную организацию, которая называлась «Гематологи мира детям», я был ее президентом, а медийным лицом была Раиса Максимовна Горбачева.

Ирина Некрасова:

И Вы написали ей письмо.

Александр Румянцев:

Совершенно верно, она на него ответила, ей подарили деньги бизнесмены из Южной Кореи для фонда культуры, который она вела с Лихачевым, но она решила, что передаст детям. Это был первый вклад в этот фонд, и мы собирали деньги, использовали разные возможности, для того чтобы подготовить кадры. Я могу с гордостью сказать, что нет ни одного врача в Российской Федерации, работающего в области гематологии и онкологии, который не прошел бы стажировку за рубежом. Мы полностью перешли на международные стандарты, повесили у себя над дверью института, который был создан, лозунг, принадлежащий А.П. Чехову, – нет национальной науки, как нет и национальной таблицы умножения. И мы этого придерживаемся до сих пор, мы сотрудничаем с теми людьми, с которыми встретились 30 лет назад, это удивительное дело, и до сих пор у нас в центре являются консультантами 5 иностранных специалистов, с которыми мы все эти годы работали. Они уже не молодые люди, даже старше, чем я, но это выдающиеся люди в области гематологии, онкологии, иммунологии, морфологии и лучевой терапии. Четверо из них немцы и один американец, с которым мы вместе работаем. Очень важно, чтобы был сохранен мостик между странами, где гражданское общество, невзирая на взаимоотношения политических сил, должны работать вместе во благо детей.

Сегодня мы имеем удивительные результаты лечения детей, у нас в стране выздоравливает 82 процента детей, больных онкологическими заболеваниями, три года назад эти результаты доложили на заседании Всемирной организации здравоохранения, докладывали, кстати, вместе с немцами, в какой-то степени нашими учителям, и они посоветовали пригласить русских, потому что на территории постсоветского пространства в Европе мы стали лидерами. Это удивительно, потому что у нас государство развивающееся, и не во всех областях мы могли достичь международных результатов, но мы достигли, используя особые условия. Первое условие – это работа по внедрению технологий, организация кооперированных многоцентровых исследований. Мы начали эту работу, а потом стали втягивать все регионы, 59 регионов, с 1999 года Белоруссия, потом Казахстан, Узбекистан, Киргизия, Армения вошли в нашу протокольную группу, мы рекрутирует в год такое количество пациентов, которое рекрутируют только американцы и немцы.

Ирина Некрасова:

Сколько пациентов проходят через центр за год?

Александр Румянцев:

Заболевают онкологическими заболеваниями примерно 4000 человек в год, это дети до 18 лет, есть еще большая группа заболеваний у детей (они тяжелые, смертельные) – гематологические, генетические больные, тяжелые иммунодефициты, они все близки к этому, примерно такая же группа. Наш контингент первичных пациентов, которых мы опекаем в стране, а сейчас у нас организована большая пирамида во главе с нашим центром, мы открылись 30 лет назад на улице, а сейчас это крупнейший в мире центр нашего профиля.

Ирина Некрасова:

Сколько врачей работает в центре?

Александр Румянцев:

На сегодняшний день полторы тысячи человек, не только врачей, но и медицинских сестер, врачей примерно 400 человек, очень хороший коллектив. Проходят через центр 12000 пациентов в год, мы делаем 2500 высокотехнологичных операций, нейрохирургических трансплантаций печени, суставов, костей, и делаем 250 трансплантаций костного мозга, то есть каждый день, минуя субботу, воскресенье, проводятся трансплантации, и это говорит о том, что это центр высокотехнологичный. Наши коллеги, которые приезжают, удивляются, как это можно было наладить, потому что во главе этого дела была технология.

Мы провели кооперированное исследование, которое заставило врачей втянуться в совместную работу, но в России должен быть и административный рычаг, я его использовал, потому что с молодого возраста и до настоящего времени являюсь главным специалистом, детским онкологом-гематологом в Российской Федерации. Естественно, я выезжал во все регионы, знаком с большинством губернаторов, решал какие-то вопросы, касающиеся детей. Я хочу об этом сказать, потому что наши слушатели должны хорошо представлять, что основная часть детей в мире живет не в Соединенных Штатах, а в Азии, в Индии школьников больше, чем американцев жителей. В Китае, Индии, как и в Малайзии, некоторых крупнейших странах выживаемость детей 10 процентов, потому что есть проблемы, надо эту технологию внедрить, она должна работать вне врача. Чем отличаются технологии от врачебного искусства? Подковать блоху может кто-то, но повторить этот опыт и сделать его общим достоянием населения невозможно. Мы как раз за то, чтобы технологический режим не зависел от личности, личность может проявить себя только в творческой парадигме, то есть он может предложить что-то, что может позволить излечить большое количество людей. Поэтому мы придерживаться этой позиции.

Ирина Некрасова:

Но медицина – точная наука.

Александр Румянцев:

Абсолютно. Сейчас в Российской Федерации больше 100 учреждений, которые лечат детей. Мы фактически всех детей с онкологическими заболеваниями собрали с улицы, оторвали от взрослых, поместили в многопрофильные больницы.

Ирина Некрасова:

Когда ребенок приходит в больницу, все-таки нужно создать особенные условия, потому что это ребенок, он должен жить, как дома.

Александр Румянцев:

В 2021 году состоялось новоселье нашего дома, который был построен при поддержке Президента России Владимира Владимировича Путина, который поверил нам, что мы способны создать учреждение нового типа. Мы создали центр детской гематологии, онкологии и иммунологии, потому что иммунология – наука о клеточной регуляции человека – лежит в основе лечения и диагностики этих заболеваний. Поэтому мы на основе иммунологии и лечим пациентов с онкологическими гематологическими заболеваниями.

С самого начала, когда мы въезжали в этот дом, мы хотели создать дом для детей, не для врачей и медицинских работников, а для детей. Это клиника «Мать и дитя», каждая мама, или папа, или кто-то из членов семьи, который может себе позволить это, находится вместе с ребенком, для родителей созданы все условия. Мы открыли госпитальную школу, и дети вместо того, чтобы болеть ментально, учатся.

Ирина Некрасова:

Это тоже мотивирует на выздоровление.

Александр Румянцев:

Не просто мотивирует, а мотивирует на развитие. Чем отличается ребенок от взрослого? Взрослые закончили свое развитие, а ребенок развивается, приобретает физическое развитие, половое, нейрокогнитивное, социальное, он социализируется, не отстает от сверстников, мотивирован, любит учителей. И мы ему такую школу создали.

Родители были счастливы, что дети учатся. Надо видеть, как дети идут в первый класс, как они сдают ЕГЭ в девятом классе, в одиннадцатом классе, как они себя ведут в школе. Говоря на сленге, Пушкин отдыхает с его лицеем, потому что мы фактически организовали дистантное персонифицированное образование, которое очень эффективно, это резко отличает нас. Мы привлекли родителей, и родители, находясь в стационаре, могут получить подготовку в качестве тьюторов, помощников учителя, которые могут лечить своих детей.

Ирина Некрасова:

То есть и взрослые могут приобрести дополнительную профессию.

Александр Румянцев:

Ребенок, врач (а под врачом мы понимаем медицинскую общественность) и родители составляют единое целое в лечении, мы все знаем, чего хотим – добиться излечения ребенка. Проект госпитальной школы получил название «УчимЗнаем» и стал распространяться по России, сейчас в 45 регионах Российской Федерации в эту работу втянуты 5000 учителей.

Ирина Некрасова:

Получается такая маленькая страна.

Александр Румянцев:

Но вначале было слово, а потом результат, а чтобы был результат, обязательно должен быть труд. Мы сейчас заняты тем, чтобы организовать медико-социальную службу для детей. В случае с образованием нам помог мэр города Москвы Сергей Собянин, он поддержал нашу инициативу, потому что в нашем центре 95 процентов детей иногородние, из 85 регионов России. Казалось бы, не надо было тратить деньги, но раз ребенок находится на территории Москвы, он наш, и департамент образования обязательно должен поддержать его, и мы это сделали. Сейчас мы вместе с мэрией реализуем такую же ситуацию и с точки зрения социальной службы, потому что наши заболевшие дети являются детьми-инвалидами, и присуждением им формальной инвалидности и льгот должно проходить сразу, не дожидаясь, пока ребенок выпишется из стационара и будет с бумагами ходить, все должно быть на месте. Родители на месте должны познакомиться с тем, какими правами обладают, познакомиться с юристами, должны быть социальные педагоги, социальные психологи, то есть мы хотим создать такое медико-психолого-педагогическое объединение, которое может помочь детям, потому что дети, в отличие от взрослых, в этом нуждаются, они нуждается в адекватном развитии.

Мы 9 лет назад получили большой подарок от Правительства и Президента, нам передали в Подмосковье санаторий «Русское поле», бывший санаторий Совмина СССР, и мы на этой площадке организовали базу реабилитации для детей, выздоровевших от рака, 2500 детей и членов их семей проходят там ежегодно реабилитацию. Это блестящая вещь, ведь каждый ребенок, получивший тяжелое лечение, должен в обязательном порядке реабилитироваться, то есть мы рассчитываем на то, что наши дети проживут счастливую долгую жизнь, будут иметь своих детей, внуков, которые уже у меня есть, потому что мой стаж больше 50 лет, и я всю жизнь занимался этим делом, начиная со студенческой скамьи, и есть уже внуки моих пациенток, которые родили абсолютно здоровое потомство, это самое большое счастье для врача, которое позволяет двигаться вперед.

Ирина Некрасова:

Вы когда об этом рассказываете, у Вас блестят глаза. А когда Вы приняли решение, что станете доктором и именно детским доктором?

Александр Румянцев:

Моя мама педиатр, она закончила Второй медицинский институт, педиатрический факультет, как и я. Я приехал сюда из Украины, потому что мама воевала в составе Третьего украинского фронта, будучи врачом, познакомилась с папой, и потом появился я. Они локализовались на Украине, где жили длительное время. Мама была педиатром, а папа после войны окончил юридический институт, был юристом, он не очень любил слушать про медицину, а я был благодарным слушателем и слушал все, что мама мне рассказывала.

У меня была школьная мечта, я хотел стать антропологом, но для того чтобы стать им, нужно было закончить или биологический факультет в университете, или медицинский институт, но я выбрал медицинский институт, и я шел специально на педиатрический факультет, потому что мне было очень интересно развитие. Это очень интересная область знаний, и я ни разу не пожалела об этом, потому что дети от 500 г до 100 кг представляют интерес, за ними будущее.

Как говорят, почему я стал педиатром? Потому что излеченный мной ребенок проживет всю жизнь. У взрослых этого ощущения нет, у них совсем другая парадигма. Наша позиция в области лечения детского рака – излечение, а у взрослых – качество жизни, это большая разница.

Ирина Некрасова:

И все-таки почему детским доктором?

Александр Румянцев:

Я с самого начала хотел им быть, и как говорит мой сын, тоже детский врач, я всегда мечтал работать с теми, кто не разговаривает. У детей есть некоторые вещи, которые отличают их от взрослых, во-первых, дети очень искренние, они не знают, что такое хорошо и что такое плохо, они познают своих родителей, у них нет юмора, они не любят сюсюканий, требуют правды жизни. Они настолько искренние, что я вспоминаю наших актеров, которых дети освистывали, когда те начинали с ними разговаривать детским языком. У ребенка очень ярко выражено воображение, поэтому ему нельзя говорить: «Ах, ты, козлик мой», – он скажет, что ты сам козел, то есть это очень серьезные, правильные люди, которые переживают развитие, и это развитие представляет большой интерес.

Александр Румянцев:

Вы помните своего первого пациента?

Александр Румянцев:

Я учился в советское время, и мы тогда все работали санитарами, медсестрами, медбратьями, врачами, я уже на четвертом курсе в условиях практики работал врачом, терапевтом первичного звена. И когда уходил на пенсию по старости, то оказалось, что я весь период учебы в вузе продолжал работать, и для меня это было абсолютно нормальным, естественным состоянием. На пятом курсе я совершенно случайно попал к выдающемуся педагогу, который оказал на меня мощное влияние, это профессор Махонова Лидия Алексеевна, я ее похоронил в возрасте 95 лет, это была женщина, которая первая в СССР открыла отделение гематологии и онкологии в Морозовской больнице. И я там прикипел, с пятого курса я там был и проработал 15 лет, а потом начал двигаться дальше, закончилось это созданием крупнейшего в мире учреждения, в котором работают практически все мои ученики.

Ирина Некрасова:

Вы руководите очень большим центром, и естественно, что в процессе своей работы часто сталкиваетесь с российским законодательством, которое касается медицины. Что-то Вам хотелось бы улучшить в этом плане?

Александр Румянцев:

Безусловно, и в силу своих возможностей я всегда участвовал в том, чтобы двигаться вперед. Я окончил институт, сохранил дружбу со своими сверстниками, мы даже организовали клуб, которому уже исполнилось 50 лет, и мы все дружим. Компания была мужской, но потом появились жены, дети, и это большой коллектив, который вместе живет и работает. И вот после 60 лет мы решили, что нам пора жить вместе, путешествовать вместе, без детей, внуков, потому что это доставляет наслаждение, не надо рассказывать кто ты, и это тонкая, выдающаяся дружба, воспитанная годами.

Однажды в Вологде в одном из монастырей проводил экскурсию монах, интеллигент высокого класса, который нам показывал, рассказывал очень многие вещи, и в конце, когда мы прощались, он сказал: «Я вам желаю научиться быть счастливыми. Вы, наверное, как интеллигенция, понимаете, откуда эти слова». К нашему стыду мы не знали, а это Чернышевский, роман «Что делать». И я сейчас могу это выразить в полной мере. Как научиться быть счастливым, тут две позиции. Первая – это знание, просвещение, не образование, а широкий круг интересов, ассоциативное получение знаний, то есть ты должен быть охотником за этими знаниями, ты должен получать удовольствие от этого. Вторая – это желание и возможность что-то из будущего перенести в настоящее. Это могло бы быть для всех лозунгом для жизни, потому что других эквивалентов этого нет.

Мы все время движемся в рамках законодательных инициатив, и хотелось бы их воплотить в жизнь. Мы послевоенные дети, пережили многие построения, многие позиции жизни, у нас есть с чем сравнивать, и меня интересует законодательство в области детей. Я, как член Союза педиатров и член правления союза, выступаю за то, чтобы у нас появился закон о детях, назовем его условно закон о здоровье детей, что ближе нам, медикам. На самом деле здоровье – это не просто показатель физиологии, это показатель медико-биолого-социальный, можно быть формально инвалидом, но здоровым, и наоборот. Поэтому это комплекс, в котором должны участвовать как минимум 8 или 10 министерств и ведомств, где должны быть заложены определенные позиции для детей.

Дети должны быть социально независимы, поэтому для них образование и здравоохранение должны быть бесплатными. В стране, в которой ожидается полтора миллиона детей, обсуждать вопросы о том, являются ли они заложниками страховой медицины, бессмысленно, потому что страховая медицина лишила нас, педиатров, главного нашего предназначения – профилактики, потому что а поговорить, а обучить маму тому, что она должна делать? Кто это должен делать? Все это должно как-то оплачиваться, а на самом деле фонд обязательного социального страхования оплачивает эти позиции, поэтому профилактика во многих вопросах провалилась. Ушел из-за цифровизации личный контакт домашнего врача, раньше он назвался участковым, потом врачом общей практики, был человек, который вел контакт с семьей.

Ирина Некрасова:

Потому что он приходил к ребенку домой.

Александр Румянцев:

Он был и врачом, и психологом, и советником, и социологом, и вообще единственным представителем государства в семье.

Ирина Некрасова:

Я помню такого врача из своего детства.

Александр Румянцев:

И я был участником этого процесса, обучал студентов этому очень важному компоненту, потому что врач, который работает в семье, знает семью изнутри. Поскольку мы даем клятву не разглашать тайны, то у нас каждый член семьи имел свою тайну и контакт с врачом, и врач мог психологически регулировать некоторые взаимоотношения, потому что в каждой семье есть свой лидер, это может быть свекровь, теща, это сложная комбинация. Есть люди, которые живут плохо, есть люди, которые живут хорошо, врач должен быть асоциален, он должен и профессора московского университета, и бомжа обслуживать одинаково. Эти элементы исчезли только потому, что наше здравоохранение недофинансировано, у нас подушевое финансирование сейчас ниже, чем в странах новой Европы, с которыми мы недавно расстались, в два раза, а со странами старой Европы в 4-6 раз, и я не буду дальше продолжать, сколько в развитых странах тратится денег на подушевое здравоохранение, и это сказывается. Мы долго имеем недовклад в здравоохранение, который нужно преодолеть.

Ирина Некрасова:

И он накапливается.

Александр Румянцев:

Конечно. Успеха можно достичь тогда, когда мы сделаем медицину технологичной, она не должна зависеть от индивида. Но есть элементы, когда первичная помощь должна быть близкой, потому что когда я встречаюсь сейчас со старшим поколением, тоже есть непреодолимая проблема, потому что старшее поколение живет в тех представлениях, которые были им близки, они не могут перестроиться. Может быть, в стране нужно ввести специальное условие для геронтологов, то есть специальные условия для лиц старше 65 лет, потому что они нуждаются в специальном медицинском обслуживании.

Ирина Некрасова:

На Западе есть специальные врачи, геронтологи.

Александр Румянцев:

И у нас они есть, но у нас все они работают в области науки, определяя общие моменты. Основное строение людей строится по трем группам. Первая группа – развитие, условно, 25 лет, вторая группа – плато, это детородный период, там мало болезней, все очень активны, и, пока ты работаешь, не обращаешь внимания на многие вещи, это еще 25 лет. А потом то, что мы называем апоптоз, не будем называть это старостью, медленное угасание, оно неизбежно, еще 25 лет, и вот вам 75 лет.

Но сейчас произошла удивительная метаморфоза, она связана не с нашими достижениями, а с мировыми достижениями – питание, одежда, условия пребывания, санитарно-гигиенические условия, прививочные календари, которые были внедрены для преодоления инфекций – серьезным образом продлили жизнь. Мы получили наказ Президента и можно сказать, что указ Президента о том, что население является самой важной частью нашей жизни, и достояние народа и здоровье народа – это проблема номер один в стране. Мы, конечно, понимаем, что детство увеличилось. Если раньше мы обсуждали вопрос – можно ли девочку в 14 лет отдать замуж, сейчас этот вопрос не обсуждаем, мы наоборот, ставим вопрос о том, что надо бы нам приблизиться к европейскому и американскому уровню детства, которое заканчивается в 21 год. Но мы же пережили постсоветское время подъема детства с 14 до 18 лет, это сложный вопрос, потому что в этом периоде детям нужен детский гинеколог, детский уролог-андролог, детский нарколог, специалисты, которые занимаются детьми.

Ирина Некрасова:

Надо ребенка научить жить, просто объяснить ему физиологию на пальцах.

Александр Румянцев:

В свое время, когда была высокая детская смертность, было введено раздельное здравоохранение, оно родилось в СССР, и я учился в вузе, где был сформирован первый в мире педиатрический факультет подготовки врачей. Такая же ситуация, может быть, должна произойти и со старшим поколением, потому что для этого поколения нужно специализировать врача.

Ирина Некрасова:

Нужно научить, как жить со старостью, это же норма жизни.

Александр Румянцев:

Есть целый ряд правил, которые можно использовать у лиц старше 65 лет.

Ирина Некрасова:

Указ Президента есть, а законодательной базы практически нет.

Александр Румянцев:

Я хочу признаться – идти в законодательную власть, хотя это может казаться людям поздно, никогда не поздно, потому что опыт и возможности, когда ты состоялся и можешь свой опыт перенести в жизнь, идти сейчас и бороться за то, чтобы стать депутатом Думы, заниматься вопросами здравоохранения, потому что мы не сможем преодолеть никаких препятствий, которые у нас есть, без того, чтобы финансировать отрасль. Не здравоохранение надо реформировать, а министерство финансов.

Ирина Некрасова:

Вообще, здоровье – это целая индустрия.

Александр Румянцев:

Это не просто индустрия, это основа нашей жизни. Я бы так закончил – мы солдаты, дающие присягу, имеющие ненормированный рабочий день, мы хотим служить, но за достойную зарплату и в достойных условиях, так же, как наша российская армия.

Ирина Некрасова:

Это очень хороший посыл, и я хочу Вам пожелать удачи и успехов в этом направлении. По какому округу Вы пойдете в Государственную думу?

Александр Румянцев:

По Юго-Западному, где я живу – Теплый стан, Черемушки, Коньково, Гагаринский район, там 8 маленьких микрорайонов, и я там проработал 30 с чем-то лет как врач-педиатр, который обслуживал вместе со своим коллективом 200 000 детей.

Ирина Некрасова:

Я Вам искренне желаю успеха, тем более, что все Ваши избиратели – это практически все Ваши пациенты. До свидания, до новых встреч.