Гусейн Фараджов:

Добрый день, в эфире программа «О здоровье и не только с доктором Фараджовым», я Гусейн Фараджов. ВОЗ утверждает, что каждые три секунды в мире диагностируется новый случай деменции или слабоумия. Ожидается, что к 2030 году число заболеваний деменцией будет у 70 миллионов человек, а 2050-му году у 132 миллионов человек. Все мы задумываемся об этом заболевании, и, как мне кажется, об этом мало информации, мало говорим.

Сегодня очень интересный гость Екатерина Бриль – кандидат медицинских наук, руководитель Федерального научного центра экстрапирамидных заболеваний и психического здоровья ФГБУ ГНЦ ФМБЦ им. А.И. Бурназяна, доцент кафедры неврологии РМАПО. Я признался до эфира, что задумываюсь об этом состоянии, и, наверное, каждый человек, потому что это еще социальное важное состояние.

Екатерина Бриль:

Я не думаю, что люди задумываются об этом, но есть проблемы с памятью и у молодых, и у немолодых, и у пожилых, часто это первая жалоба, с которой могут обращаться пациенты. Но если говорить о деменции, в последние годы ситуация изменилась, стали больше говорить об этом заболевании. Если раньше это замалчивалось, то есть это была проблема семей, которые имеют родственника, тяжело больного деменцией, они закрыты в своих стенах, и эта тема не обсуждалась, была табуированной. Сейчас ситуация меняется практически на моих глазах, я 15 лет работаю неврологом, 21 сентября был Всемирный день осведомленности о болезни Альцгеймера, и в средствах массовой информации было очень много публикаций посвящено этой теме.

Гусейн Фараджов:

Что такое деменция и какие заболевания сопровождаются этим состоянием?

Екатерина Бриль:

Деменция – это синдром, который проявляется нарушением памяти, нарушением мышления, речи, то есть деменция – это не всегда память, это различные области мозга, которые страдают. И это может быть нарушение планирования, трудности в решении сложных задач или повседневных задач, это синдром, который объединяет когнитивные нарушения. Но при этом болезнь Альцгеймера – это форма деменции.

Выделяют различные формы деменции. Бывают потенциально обратимые формы деменции, но самая частая форма – это болезнь Альцгеймера, хотя если мы говорим о формулировании диагноза, у нас в стране диагноз болезнь Альцгеймера ставится не так часто, чаще ставится дисциркуляторная энцефалопатия и другие заболевания.

Гусейн Фараджов:

Первые признаки доктор не видит и не ставит диагноз?

Екатерина Бриль:

Проблема в том, что сама болезнь начинается незаметно, исподволь, это же болезнь в основном пожилых, и родственники часто принимают эти проблемы, которые видят у своих мам, пап, дедушек и бабушек, за нормальное старение. Но разница между нормальным старением и деменцией в том, что у человека с деменцией теряются повседневные навыки, то есть он становится зависим от посторонней помощи. Есть такой термин, как умеренные когнитивные расстройства, когда только-только начинаются первые симптомы. Чаще всего такие пациенты приходят к неврологам, и неврологи за последнее десятилетие научились их выявлять с помощью специальных тестов и на этом этапе диагностировать, хотя здесь тоже много сложностей, потому что даже если мы видим умеренные когнитивные расстройства, не все эти случаи перейдут в деменцию, и мы не можем в рутинной практике на своем приеме ответить на вопрос перейдет эта форма в деменцию или не перейдет.

Гусейн Фараджов:

Причины известны или только какие-то предрасполагающие факторы?

Екатерина Бриль:

Если мы говорим о болезни Альцгеймера, есть факторы риска – это возраст, чаще это болезнь пожилых, частые черепно-мозговые травмы тоже фактор риска, который ассоциирован с болезнью Альцгеймера. Очень много исследовательских статей выходит на эту тему, то есть неясно, какая связь, но эпидемиологические исследования показали, что у пациентов с частыми черепно-мозговыми травмами чаще возникает болезнь Альцгеймера. Сосудистые факторы риска: артериальная гипертензия, дислипидемия, повышенный уровень холестерина, курение, избыточная масса тела, то есть это все входит в сосудистые факторы риска, которые могут быть и фактором риска болезни Альцгеймера, и фактором риска сосудистой деменции, потому что еще есть сосудистая деменция. Эти факторы риска необходимо контролировать.

И есть генетические формы болезни Альцгеймера, наследственные, которые передаются из поколения в поколение, то есть выделено несколько генов, которые ответственны за появление деменции, но роль этих наследственных факторов все-таки в меньшей степени, где-то 5 процентов из всех случаев.

Гусейн Фараджов:

Стрессы могут влиять на развитие деменции?

Екатерина Бриль:

Стрессы могут влиять на развитие всех заболеваний, в том числе и деменции. Очень часто ко мне на прием приходят молодые пациенты и говорят: «У меня, наверное, начинается деменция, потому что я все забываю, я ничего не помню». Почему это происходит? Потому что мы перегружены информацией, мы живем в век такого огромного количества информации, которая на нас падает, и здесь проблемы изначально не только в как таковой памяти, а проблемы во внимании, у нас рассеивается внимание, мозг не способен запоминать такой объем информации, поэтому чаще всего это связано с усталостью. Но если в молодом возрасте у пациента нарушение речи постепенно прогрессирует, нарушение памяти достаточно грубо начинает прогрессировать, то здесь надо исключать другие формы деменции. В молодом возрасте чаще всего могут быть другие причины деменции, например, опухоль мозга может вызывать когнитивные нарушения, алкоголь.

Гусейн Фараджов:

То, что связано с алкоголем, это обратимая ситуация?

Екатерина Бриль:

Считается, что потенциально обратимая, но здесь есть интересное исследование, что нет прямой зависимости между тем, сколько вы пьете и развитием деменции. Кому-то надо небольшие дозы, кому-то нужны большие дозы алкоголя, кому-то огромные, но у него разовьется через другой промежуток времени, а может вообще не разовьется. Алкогольные когнитивные нарушения – это достаточно частая форма, поэтому это тоже надо контролировать. Считается, что бокал вина – это безопасно, но выходят новые исследования, которые показывают, что, возможно, это и не так безопасно, как нам кажется на самом деле.

Гусейн Фараджов:

Я раньше считал, что болезнь Альцгеймера для людей с высоким интеллектом, для образованных. В 2015 году по данным ВОЗ в мире насчитывалось 47 миллионов человек с деменцией, 60 процентов проживают в странах с низким и средним достатком. Тут социальные факторы играют роль?

Екатерина Бриль:

Надо сказать, что это абсолютно разные люди, и с высоким IQ, и люди других профессий, не имеющие высшего образования. Просто считается так, что у людей с одним и более высшим образованием меньше развивается деменция, но это не совсем так. Возможно, у них есть когнитивный резерв, который позволяет им долго работать несмотря на те нарушения, которые проявляются, то есть они какое-то время протекают более скрыто, чем у людей, которые не имеют высшего или среднего образования.

Гусейн Фараджов:

Может быть, уже запущенные случаи выявляются, и они берут это за основу.

Екатерина Бриль:

Эпидемиология сложная наука. Смотря где собирать данные, смотря как собирать данные. В Соединенных Штатах Америки очень сильная ассоциация, которая занимается болезнью Альцгеймера, и когда мы читаем лекции, мы все время приводим их статистику, потому что они посчитали все: какая нагрузка на ухаживающих, какое количество денег тратится на это, сколько людей. По России мы не можем привести такие данные. Считается, что у нас примерно 1,2-1,3 миллиона больных с болезнью Альцгеймера и деменцией. Но часто приходят поздно, с тяжелой деменцией чаще обращаются к психиатру, в странах Африки половина людей не доживает до своей болезни Альцгеймера, в развитых странах люди живут дольше, потому что качество оказания медицинской помощи выше, антикоагулянты, антиагреганты, и люди стали доживать до тех заболеваний, которых раньше не было в таком количестве. Прогнозы неутешительные, поэтому сейчас обсуждается, что должны быть госпрограммы, национальные проекты от оказания помощи до развития научных направлений, чтобы найти препараты, которые позволят излечивать эти заболевания.

Гусейн Фараджов:

Генетические факторы – это небольшой процент. А если в семье уже кто-то болеет, стоит ли детям выявлять эти факторы? Есть лабораторные методы, как найти этот ген и нужно ли это?

Екатерина Бриль:

С одной стороны, есть ген аполипопротеин Е, который ассоциируется с высоким риском болезни Альцгеймера. Есть еще три гена, которые тоже ассоциированы с этими рисками, и в семье, где есть родственник с болезнью Альцгеймера, особенно не один, а несколько, для ухаживающего понятно, что риски у него могут быть, и они повышаются.

Насколько развито генетическое консультирование семей – пока нет однозначных данных, потому что очень много факторов, даже выявленный ген не может со стопроцентной вероятностью сказать, что это болезнь Альцгеймера. Здесь надо уделять внимание профилактическим стратегиям, это коррекция сосудистых факторов риска, изменение образа жизни, физическая активность, для того чтобы профилактировать или отсрочить наступление заболевания. Болезнь Альцгеймера начинается не тогда, когда мы видим уже развернутую клиническую картину, а за 15-20 лет начинают неправильно сворачиваться определенные белки в головном мозге, возникают нейродегенеративные процессы, и есть методы, например, ПЭТ-диагностика, которые позволяют на ранних стадиях выявить, когда еще нет симптомов. Сейчас это такое научное направление, которое развивается, с одной стороны, поиск препаратов, которые позволят этим белкам не сворачиваться неправильно, а второй – поиск ранних биомаркеров, которые позволят выявлять этих пациентов, когда у них еще нет симптомов болезни. И семьи, в которых нескольких пациентов с элементами деменции, чаще берут в рамки таких исследований, особенно в крупные, когда протоколы идут, как пациентов с факторами риска и исследуют биомаркеры, в ликворе определяют их, с помощью ПЭТ. Пока что это научные исследования. Мы участвуем в международных протоколах по этой теме. Всем ученым хочется найти такое, чтобы можно было взять анализ крови и по нему сказать, что здесь болезнь Альцгеймера.

Гусейн Фараджов:

В онкологии далеко уже пошли. Я бы сказал, что не надо пить, не надо курить, следить за весом, и тогда у тебя Альцгеймера не будет, или будет тогда, когда тебе будет все равно. Какие первые признаки Альцгеймера для окружающих и для самого человека, на что обратить внимание?

Екатерина Бриль:

Если мы говорим о болезни Альцгеймера, чаще первично идут нарушения памяти, и в моей практике чаще всего родственники уже приводят пациентов, и там часто теряется критика к своим когнитивным проблемам. При сосудистой деменции критика сохранена и пациент осознает, что ему стало трудно решать сложные задачи, планировать. Еще одна жалоба, с которой ко мне часто приходят родственники: бабушка пошла в магазин, потом заблудилась, мы ее потеряли, она забыла, где она находится. Это уже звоночек выраженных когнитивных нарушений, причем когда начинаешь расспрашивать, как изменился родственник, может быть апатия, депрессия или более тревожным стал, аффективные расстройства, тревоги или наоборот, сужение круга интересов, раньше был заинтересован, все смотрел, читал много, вдруг перестал общаться со своими друзьями, то есть сужение круга интересов, спутанность, дезориентировка. Это первые симптомы, которые свидетельствуют о том, что достаточно грубый когнитивный дефицит.

Гусейн Фараджов:

В данном случае нужно обратиться к неврологу?

Екатерина Бриль:

Если это не тяжелая деменция с выраженными психотическими галлюцинациями, психозом, бредом, преследованием, потому что это тоже симптомы, которые развиваются при деменции…

Гусейн Фараджов:

Эти состояния могут остро развиваться?

Екатерина Бриль:

Иногда могут более остро, может быть еще с чем-то связано, то есть сама болезнь остро не начинается, возможно, она протекала менее заметно, родственники не обращали внимания, теперь заметили. Поэтому в этом случае это психиатр. На более ранних стадиях, если вы заметили, что какие-то проблемы с памятью появились, вы не можете вспомнить, путаетесь, на работе появились проблемы, тревога или апатия, стало неинтересно, то это к неврологу. В США врачи общей практики этим занимаются, у нас это неврологи, мы используем определенные шкалы, для того чтобы подтвердить этот дефицит, потому что депрессия, особенно у молодых, может проявляться нарушениями памяти, но это не связано с болезнью Альцгеймера. Поэтому здесь важно просто прийти к неврологу, для того чтобы он оценил этот когнитивный профиль, нейропсихологический статус пациента, увидел эти нарушения и принял решение о назначении или не назначении терапии.

Гусейн Фараджов:

Какие обследования вы проводите таким пациентам?

Екатерина Бриль:

Если мы подозреваем обратимые формы деменции или когнитивные проблемы, связанные с какими-то соматическими расстройствами, мы будем обследовать полностью пациента, исключать заболевания щитовидной железы и так далее, но в целом магнитно-резонансная томография в этом случае может помочь. Но бывает так, что картина настолько типичная, что мы ставим клинический диагноз. У нас нет той же ПЭТ-диагностики, которая выявила бы отложение амилоида.

Гусейн Фараджов:

ПЭТ в онкологии применяется, и то это не всем доступно. Как Вы думаете, в дальнейшем сможете применять это в своей практике?

Екатерина Бриль:

Если будет какая-то государственная поддержка в развитии этого направления, когда появятся таргетные препараты, которые смогут уменьшить симптоматику, то это будет важно, для того чтобы вовремя выявить, вовремя назначить и замедлить прогрессирование. Сейчас вроде бы мы подтверждаем, но у нас средств для лечения мало, но они есть, и действительно надо пробовать, надо назначать терапию, и тогда мы и без ПЭТ можем это делать.

Гусейн Фараджов:

Если переходить к лечению, в интернете задают вопросы врачам. Одна девушка пишет: «У мамы деменция, врач открыто говорит, что это неизлечимо, а сам лечит, выписывает кучу таблеток, и не самых дешевых. Какой смысл?» Какие методы лечения?

Екатерина Бриль:

Это еще одна сложная проблема, потому что у нас медицина основана на доказательстве. Если мы хотим понять, работает препарат или не работает, мы должны провести рандомизированное исследование, посмотреть 2 группы больных, одним назначают препарат, другим не назначают, и есть ли эффект. У нас огромное количество препаратов с так называемой недоказанной эффективностью. Они часто используются активно, и у них в инструкции написано все красиво. С другой стороны, есть препараты с доказанной эффективностью, группы ингибиторов холинэстеразы, акатинол мемантин, это препараты, которые доказали свою эффективность у больных с болезнью Альцгеймера.

Но важно понимать на какой стадии какой препарат назначать, у них есть спектр побочных эффектов, и назначение должно быть только под наблюдением врача. И часть пациентов отвечает на эту терапию, есть пациенты, которые не отвечают на эту терапию, но мы лечим симптоматически, то есть мы видим симптомы, если есть генерализованная тревога, мы будем корректировать ее, но то, что надо идти к врачу и принимать решение о назначении терапии, это должно быть обязательным. Другое дело, что у нас действительно назначают препараты, которые не обладают доказанной эффективностью, можно считать это плацебо, мне сложно судить, как быть в этой ситуации.

Гусейн Фараджов:

Вы на приеме применяете тесты, и любой невролог это должен делать, но не всегда это делается.

Екатерина Бриль:

У невролога крайне мало времени на приеме. У нас специализированный центр, хватает времени на приеме, для того чтобы нормально провести нейропсихологическую оценку.

Как мы ставим диагноз? Нам нужна от пациента жалоба или от родственника жалоба, само нейропсихологическое тестирование плюс неврологический осмотр, потому что он тоже может выявить какие-то симптомы, которые будут говорить, что это не болезнь Альцгеймера, а другое заболевание. И мы используем определенные шкалы, есть короткий опросник MMРI, который может использоваться на любом приеме невролога, но он в отношении умеренного когнитивного расстройства не очень чувствителен, поэтому мы используем другие, более расширенные тесты, потому что они позволяют более подробно понять какая из форм деменции у пациента. Это помогает нам определиться с диагнозом.

Гусейн Фараджов:

В интернете эти тесты есть, могут ли они служить для самодиагностики? Вы это будете рекомендовать?

Екатерина Бриль:

Выполнять те тесты, которые мы издаем, не рекомендуем, потому что когда назначена терапия, мы должны в динамике оценить пациента через 3-6 месяцев, и по баллам этих тестов мы понимаем работает препарат или не работает. Если пациент начинает тренироваться, тест рисования часов все знают, это не совсем рекомендуется, иногда бывает, что пациент ходит еще к нескольким врачам, там тоже проводится повторно это тестирование, и это может влиять на результаты.

Говоря о когнитивном тренинге, когнитивных тренировках, то это было бы полезно, и есть исследования, которые показывают, что когнитивные тренировки полезны для пациентов с умеренными когнитивными расстройствами. Другой вопрос, когда у пациента уже есть тяжелая деменция, когда родственники начинают пытаться те функции, которые уже не работают, которые выпали, тренировать, пациент начинает раздражаться, нервничать и чувствует себя некомфортно. Представьте, человек все забывает, он не понимает кто возле него, где он находится, а тут его заставляют еще выполнять какие-то тесты, которые он вообще не понимает, и, естественно, это вызывает только раздражение.

Для пациентов с деменцией, чтобы уменьшить эту тревогу или апатию, простимулировать немного, рекомендуется больше арт-терапия, музыкальная терапия, попеть, порисовать. У нас это в меньшей степени развито, но сейчас все больше об этом говорят, что это те методы, которые позволяют пациентам отвлекаться, заниматься несложными вещами, при этом уменьшая тревогу и не демонстрируя все время больному его дефект.

Гусейн Фараджов:

Важно этим пациентам быть рядом с родственниками?

Екатерина Бриль:

Есть очень хорошая книга, пользуясь случаем хочу ее прорекламировать, она вышла в прошлом году «Поговорим о деменции» Лоры Уэймен, издательство Олимп выпустило, потрясающая книга, я ее прочитала сама и рекомендую родственникам своих пациентов, потому что там очень много инструментов как вести себя с пациентом. И часто на приеме мы вынуждены учить родственников как вести себя, потому что нам, как родственникам, крайне тяжело понять, что раньше папа или мама были ведущими, а теперь вдруг меняются роли, мы не готовы принять роль взрослого или опекуна, и куча различных эмоциональных факторов, которые на все это влияют. И эта книга позволяет найти эти инструменты, для того чтобы родственникам было легче общаться с пациентами, потому что если в семье постоянно возникает раздражение, ваш родственник постоянно вам рассказывает одно и то же, вас уже это достало, вы начинаете раздражаться, отвечать грубо, пациент начинает тоже раздражаться.

В этой книге мне понравилась формулировка, что ваш родственник зеркалит ваши эмоции, поэтому если вы раздражены, если вы уставшие, то и ваш родной человек тоже будет проявлять эти же эмоции. В Америке очень много пособий написано о том, что вы должны о себе тоже заботиться, вы не должны испытывать постоянное чувство вины, что если вы вдруг решили отдохнуть, встретиться с друзьями, это для того, чтобы ваше психологическое состояние было нормальным, для того чтобы могли дальше жить и нормально существовать. Особенно если мы говорим о родственниках, то часто они с одной стороны ухаживают за маленькими детьми, с другой стороны они ухаживают за пожилым.

Недавно подруга звонила, у нее ситуация – несколько детей, работа дистанционная и родственник, то есть это колоссальный стресс для самих родственников, об этом никто не говорит, они сами с собой зажаты, сами в этом крутятся, и в Штатах говорят о том, что колоссальное количество заболеваний у родственников возникает из-за этих постоянных стрессов и тяжелого ухода. Поэтому если вам тяжело и вы все-таки принимаете решение о том, что необходимо пациента поселить в дом престарелых, у нас это в меньшей степени, чем в Штатах, то не надо испытывать чувство вины, просто вы будете приезжать, пускай даже ваш родственник вас не узнает, но вы эмоционально будете готовы отдать свою любовь, это совершенно другие вещи, чем вы живете все время в раздражении, усталости и невозможности жить дальше.

Гусейн Фараджов:

Я делал несколько программ по зависимости, и есть специальная программа для родственников наркоманов и алкоголиков. В данном случае я понимаю, что нужны такие же школы или программы для родственников. Тоже из сети вопрос: «Наш дедушка задает все время один и тот же вопрос, миллион раз повторяет и повторяет, еще ловит меня и рассказывает стотысячный раз какую-нибудь историю из своей жизни. Как нам реагировать на это?»

Екатерина Бриль:

Такие пациенты как дети, но когда мы с детьми общаемся, мы же рассказываем по несколько раз, объясняем. Пожилые с деменцией – те же дети, здесь не надо доказывать или объяснять, что он не прав, потому что у этих пациентов меняется мышление, у них могут возникать бредовые идеи. Надо просто пытаться мягко, как с с ребенком.

Гусейн Фараджов:

Это заболевание самое удивительное из всех заболеваний, которые я знаю. Товарищ мне рассказывает, у его мамы Альцгеймер, он приезжает в очередной раз к ней, и она спрашивает: «А Вы кто?» В этот момент у человека просто весь мир перевернулся, он не был готов к этому вопросу, ему не с кем было об этом поговорить, он не знает, что делать. Нет у нас школ или объединений, где могут помочь родственникам этих пациентов?

Екатерина Бриль:

Появился фонд Альцрус в России, им руководит Александра Щеткина, журналист, и она создала первый фонд, который этим занимается, они много делают, проводят мероприятия, клуб «Незабудка», где собирают родственников и пациентов, они танцуют, поют, рисуют. Никогда не забуду, мы на одной из конференций встречались, и она рассказывала о том, что она видит – она видит улыбающихся больных, улыбающихся родственников, и это настолько удивительно, потому что чаще всего негативные эмоции, когда они заперты в семье. Конечно, была бы идеальная картина, если бы у нас в каждом районе были какие-то группы для пациентов с деменциями и группы для родственников, потому что мы все работаем, и возить в какой-то регион сложно, но мы идем к этому потихоньку, что-то появляется, когда-то у нас тоже будут сильные фонды, сильные некоммерческие организации, которые поддерживают эти проекты. Мы, как врачи, всегда готовы в этом участвовать, и мы сами проводим школы для родственников пациентов, рассказывая о факторах риска, о том, как можно раньше выявить, как правильно лечить.

Гусейн Фараджов:

Специализированных клиник для постоянного нахождения таких пациентов хватает в России?

Екатерина Бриль:

Неврологи умеют проводить тестирование и знают эти тесты, но вот недавно я читала статью, что у нас в стране проводилось анкетирование неврологов, терапевтов общей практики, и оказалось, что знают примерно 70 процентов как выявить, а дальше что с этим делать и используют в практике гораздо меньший процент. В Москве это вообще не проблема, есть много центров, которые специализируются даже на когнитивных проблемах, и если ввести в поиске в google, вы найдете много центров. На сайте Альцрус есть клиники, в которые вы можете обратиться. Как в других регионах обстоят дела, мне трудно судить.

Гусейн Фараджов:

Ведь самое сложное – отдать родного человека в эту клинику. Мы начали говорить про то, чтобы совесть не мучила, а с точки зрения врача, пациенту лучше в таких клиниках находиться?

Екатерина Бриль:

Здесь каждый выбирает для себя. Если родственник считает, что ему хорошо и он может ухаживать, то, конечно, лучше, чтобы пожилой пациент с деменцией жил в семье. Если это работающая семья, у них не хватает времени, конфликты в семье, то надо принимать решение. У нас нет государственных бесплатных учреждений, в основном это коммерческие дома престарелых. Вопрос о необходимости сиделки или помещении пациентов в специальный дом престарелых всегда встает на каком-то этапе для родственника. Эти учреждения отличаются между собой, возможно, осуществляется хороший уход. Недавно моя подруга рассказывала, что их бабушка переехала в такой дом престарелых, и она довольна и счастлива, у нее появилось много друзей, она красится, делает укладку, красит ногти, они там играют в какие-то игры. А может быть обратная ситуация, когда родственник будет страдать, и семья будет страдать. Здесь нет одного решения, разные ситуации, соответственно, принятие решений каждого для себя.

Гусейн Фараджов:

Какие советы Вы дадите здоровым людям, чтобы свои когнитивные способности сохранить? Есть какие-то профилактические вещи?

Екатерина Бриль:

Контроль факторов сосудистого риска. Очень сложно изменить свою жизнь, изменить свои привычки, нет ничего тяжелее этого, то есть надо как можно раньше это делать. Я уже сказала про когнитивный резерв, то есть те люди, чья работа связана с постоянным обучением, развивают дополнительные связи в своем головном мозге, они тренирует мозг постоянно. Поэтому если пожилой человек, или молодой, постоянно чему-то учится, учит языки, это может быть обучение на музыкальных инструментах, пожилые играют со своими внуками, это позволит отсрочить развитие деменции.

Гусейн Фараджов:

Спасибо Вам огромное. Я хочу пожелать от своего имени всем психического здоровья, а Вы закончите эфир своим пожеланием.

Екатерина Бриль:

Мы живем в тяжелое время, этот год крайне тяжелый для всех эмоционально, психически, и я советую всем просто попытаться сохранить в этой ситуации эмоциональный контроль над жизнью, над ситуацией и пожелать всем здоровья.

Гусейн Фараджов:

Я еще хочу сделать вывод, чтобы родственники пациента, сами пациенты искали профессионалов в этом вопросе, очень часто все заканчивается приемом невролога с назначением каких-то препаратов для сосудов. Да, про лечение мы мало знаем, но затормозить, помочь на каком-то этапе можно. Такие центры есть, надо искать в этом вопросе профессионалов и не опускать руки. Спасибо огромное, будьте здоровы.