Виктория Читлова:

Снова здравствуйте, дорогие друзья, с вами передача «Пси-лекторий», я ее ведущая Виктория Читлова, врач-психиатр, психотерапевт. Сегодня мы поговорим о патологии речи у детей, и у меня сегодня в гостях мои дорогие коллеги: Юлия Александровна Елисеева – логопед, нейродефектолог консультативного отделения для детей Центра патологии речи и нейрореабилитации, и руководитель Илья Игоревич Смирнов – врач-психиатр, психотерапевт, заведующий консультативным отделением для детей Центра патологии речи и нейрореабилитации. Илья Игоревич был у меня в эфирах неоднократно, и поскольку обладает широким диапазоном знаний, я имела удовольствие послушать его на разные темы. Сегодня мы поговорим о том, что скрывается под речевыми нарушениями, как связаны нерешенные проблемы раннего возраста со школьной дезадаптацией, на что обращать внимание родителям и специалистам, работающим с детьми, и какую помощь стоит считать полноценной. Речь – тема сегодняшнего эфира. Здравствуйте, дорогие друзья, коллеги, по традиции, в начале эфира я знакомлюсь ближе с моими коллегами. Юлия Александровна является логопедом, нейродефектологом. Чем конкретно Вы занимаетесь, что входит в круг Ваших практических и научных интересов? Почему именно эта тема Вашей жизни?

Юлия Елисеева:

Выбор профессии был совершенно случайным, мне не удалось стать врачом, и я пошла в смежную специальность.

Виктория Читлова:

Вы хотели поступить в медвуз и не получилось. И выучились на логопеда, логопед в нашей стране – это педагогическая специальность. Как эта специальность во всем мире воспринимается, какие есть разновидности в этой сфере?

Юлия Елисеева:

Как и во всем мире, так и в нашей стране огромное количество. Есть 2 направленности логопедов: логопеды, которые работают в педагогической среде, то есть детские сады и школы, и логопеды медицинских учреждений.

Виктория Читлова:

Логопеды в первом случае – это те, которые занимаются с детишками в условиях относительной нормы, это не медицинская проблематика. До эфира мы обсуждали тематику логопедии и логотерапии. Объясните нам эту разницу.

Юлия Елисеева:

Логотерапевт во всем мире считается речевым терапевтом. А логопед – это сотрудник педагогических учреждений.

Виктория Читлова:

Но Вы еще и нейродефектолог, эта специализация о чем нам должна говорить?

Юлия Елисеева:

Нейродефектологи – это логопеды, которые владеют знаниями по нейропсихологии, которую в своей практике применяют, то есть могут определить, если мы берем взрослых пациентов, локализацию очага поражения, которое вызвало речевые нарушения, у детей это недоразвитие определенных зон мозга.

Виктория Читлова:

Под проблемами, связанными с речью у детишек, скрывается огромный диапазон не только психологических, психиатрических проблем, но это психоневрологическая проблема. Для Вас, как для специалиста, почему именно дети?

Юлия Елисеева:

Я в своей практике работаю не только с детьми, но и со взрослыми людьми, но большая часть моего рабочего времени это дети, потому что это невероятно эмоциональная отдача, то есть ты работаешь и получаешь, это великолепно.

Виктория Читлова:

Мне кажется, это основное, что движет хорошим специалистом, удовольствие от работы. Илья Игоревич, расскажите нам о себе, почему Центр патологии речи, что Вы там делаете, как выглядит Ваша работа?

Илья Смирнов:

Центр патологии речи – это один из крупнейших в нашей стране и в городе центров, где действительно занимаются восстановлением психических функций и в частности речи. Центр оказывать помощь как взрослым людям, так и детям. У взрослого человека речь может быть прекрасной, но в силу различных причин – мозговых катастроф – человек может утратить речь или отдельные направления функции речи. В этих случаях мы помогаем. У ребенка в первую очередь проблемы с речью – это проблемы с развитием зон мозга, которые отвечают за формирование речи, иных психических функций, которые могут нарушаться в силу различных причин, которые могут действовать и до рождения ребенка, и в момент родов, и после рождения. Причин бывает очень много, следствием чего может быть нарушение развития ребенка и как частный случай нарушение развития речи.

Сразу возникает такой вопрос, который звучит не только от родителей, но и от профессионального сообщества часто исходит – а при чем тут психиатр? Понятия речь, психика и то, что является носителем нашей психической деятельности, головной мозг, оказываются отсепарированы друг от друга.

Виктория Читлова:

Это древняя история, культурологическая, еще Рене Декарт заложил эту разницу, до сих пор люди не могут соединить в голове то, что психика и мозг – это взаимосвязанные вещи. Мы здесь для этого и собрались, чтобы помочь людям эти две категории соединить.

Илья Смирнов:

Очень часто звучит вопрос от родителей, которые приводят на консультацию ребенка: «Скажите, это проблема с головой или с речью?» То есть эти два понятия разделяются. Мы провели элементарный анализ случаев обращения детей, которые пришли с запросом, что у них есть проблемы с речью. Дети разного возраста, но в основном это дети младшего возраста, 3-4 года. И вывод, к которому мы пришли, был известен давно, но он просто утвердился благодаря этому исследованию, что речевые нарушения являются лишь малюсенькой верхушкой этого айсберга. Но в основе речевых нарушений – либо ребенок не говорит, либо говорит неправильно, либо не воспринимают на слух речь – могут лежать более глобальные проблемы, это проблема интеллектуального развития.

Понятно, чтобы нормально закладывалась речь у ребенка, у него должны быть все интеллектуальные предпосылки для этого. Если есть проблемы с

интеллектуальным развитием, то могут быть проблемы и с речью, различные системные нарушения речи, и различные поведенческие особенности ребенка, которые тоже могут влиять на формирование у него речи. Мы знаем такую проблему, как мутизм, когда ребенок сознательно отказывается в рамках демонстративного поведения от пользования речью, прибегая к альтернативным способам коммуникации.

Виктория Читлова:

Что лежит в причинах такого состояния?

Илья Смирнов:

Мутизм может быть и в рамках такого патологического состояния, как аутизм, когда на самом деле речевая функция у ребенка сохранна, ребенок может говорить. Его приводят на прием с жалобами на то, что ребенок не разговаривает, он не может говорить, однако даже если в процессе осмотра у ребенка возникает очень сильный эмоциональный стимул, он иногда может выдать сложные фразы и говорить достаточно чисто, то есть те связи в головном мозге, которые отвечают за речь, сохранны. В данном случае это проблема не речевая, а эмоционально-волевая, ребенок отказывается от речи или отказывается от речи для общения, речь часто может приобретать автономный характер, ребенок сам с собой разговаривает, использует неинформативные речевые штампы, но не направляет речь именно для обмена информацией.

Очень интересно приходилось наблюдать из практики ситуацию элективного мутизма, когда ребенок отказывается от речи только в каких-то исключительных ситуациях, то есть не все время. Девочка не пользовалась речью в школе, и она так умело, красноречиво не пользовалась своей речью, настолько этим обращала на себя внимание, что сплотила вокруг себя класс, учителей, это уникальный случай, когда в школе действительно были придуманы разные методы, как в обход отсутствия речи ребенка пытаться его научить. Она была успешна в учебе, при том, что приходя домой, она совершенно спокойно общалась с помощью речи, достаточно правильно и грамотно. Это пример демонстративного поведения.

Виктория Читлова:

То есть были точки выгоды в таком поведении для девочки, это называем рентные установки.

Илья Смирнов:

В рамках своеобразного личностного формирования. Хотя можно с этим спорить, насколько можно говорить у ребенка про личность, но все-таки признаем, что у ребенка личность уже закладывается, и достаточно основательные блоки в детском возрасте.

Виктория Читлова:

Мы сейчас о разновидностях патологии речи поговорим. Если продолжить исторический генез в виде такого демонстративного поведения, известны в истории ситуации, когда люди после серьезного стрессового фактора переставали говорить.

Юлия Елисеева:

Мне кажется, что это приоритет психиатра, логопеды редко с такими случаями работают, мы их видим, но в данном случае это врач-психиатр.

Илья Смирнов:

Но функциональные нарушения речи, которые могут возникать в рамках стресса, это тот же мутизм либо тотальный, когда ребенок вообще замолкает и перестает пользоваться речью, либо элективный, когда он не пользуется речью в каких-то особых отдельных условиях, это одна ситуация. Это больше редкие случаи, с чем приходится очень часто сталкиваться, именно невротическое состояние, которое проявляется функциональным нарушением речи, заиканием. Заикание – это достаточно серьезное заболевание, которое имеет полиэтиологическую природу, то есть разные причины лежат в основе. Есть такое классическое представление: шел ребенок, напугала его собака или чего-то он еще испугался, и вдруг начал заикаться. На самом деле, чтобы сработал стрессорный фактор, внешнее воздействие, должна быть определенная предрасположенность к подобным реакциям.

Наследственный фактор значительную роль играет, неврологический фактор однозначно играет, потому что дети имеют очень часто минимальные мозговые дисфункции, минимальные повреждения мозга на фоне сложной беременности, родов, разных перинатальных причин. Помимо того, что есть микроневрологическая симптоматика, это еще эмоциональная неустойчивость, пониженная стрессоустойчивость. И это обнажает эти провода, они гораздо легче начинают искриться, если какой-то стрессор действует.

Виктория Читлова:

Связана ли непосредственно тревожность в характере с риском развития логоневроза, то есть заикания, связанные ли это вещи?

Илья Смирнов:

Однозначно связаны, но очень интересные факты. Так как мы с Юлей специалисты практические, поэтому приносим данные буквально из кабинета, из наших осмотров. Чаще всего характерно для пациентов с логоневрозами, термином заикание еще обозначается, и подчеркну еще важный момент для их родителей – именно эти пациенты чаще всего, даже если придут на прием раньше, опоздание вообще для них неприемлемо, будут сидеть в кабинете, отсчитывая секунды, и войдут к тебе в кабинет на прием, если это 20:20, то в 20:20, и никак 20:20:10. У обычного ребенка, когда он заходит в кабинет, включается исследовательский процесс, он и в шкафы заглянет, и на детский столик, где лежат игрушки. Эти дети чаще более серьезные уже с младых ногтей. И мама, и ребеночек сядут перед тобой на стульях с прямой спинкой. Вначале может показаться, что нет такой яркости эмоций, причем ты понимаешь, что это не эмоциональная дефицитарность, что есть у людей эмоции, но они умеют очень хорошо их контролировать, причем как эмоции, так и свои поведенческие реакции.

Очень часто это контроль над теми высказываниями, которые родители говорят. С одной стороны, контроль над своими словами, с другой стороны, тенденция к детализации. Если начинаешь расспрашивать про моменты родов, беременности, мама часто, не дожидаясь уточняющих вопросов, начнет сообщать вам очень мелкие детали. Это не будет какое-то отклонение от темы, она будет держаться в рамках темы, не паралогичность, но, тем не менее, детализация, и очень интересные анамнестические данные – это единственная категория пациентов, где можно встретить очень длительный срок кормления ребенка грудью, то есть естественное вскармливание. Сейчас тенденция такова, что детей часто переводят быстро на искусственное вскармливание, а здесь можно встретить год это точно, полтора, два и больше. Когда уже начинаешь вести расспрос, когда на ребенка смотришь, на их отношения с мамой, очень часто выявляются признаки крепкой спаянности мамы и ребенка. Причем если часто мама формально тебе заявляет о том, что ребенок не самостоятельный, приучить бы его к большей самостоятельности, но на деле ты видишь, что маме очень страшно становится от одной мысли, что ты предлагаешь водить ребенка на более длительный срок в сад, и даже по ее мимике понятно, что эта мысль вызывает у нее страх, то есть если мы говорим о психологических предпосылках, это тревожность с одной стороны, определенная ригидность установок с другой стороны, обстоятельность, застреваемость на деталях с третьей. Если брать психоневрологические предпосылки, очень часто бывает высокая коморбидность, то есть сочетаемость такой патологии, как заикание, с иными расстройствами, те же тики.

Виктория Читлова:

Тики прицельные, например, лицевые?

Юлия Елисеева:

В основном лицевые, спускающие на плечевой пояс.

Илья Смирнов:

Но это закономерная динамика для тикозных расстройств, что они обычно идут сверху вниз. Это что касается аспектов детства.

До прихода в Центр патологии речи и нейрореабилитации у меня в голове была такая картинка, что это больше подростковая проблема заиканий, если читать классические учебники, возникает какой-то стресс, для развития невроза должен быть определенный внутренний конфликт, для развития внутреннего конфликта должна быть уже определенной зрелости личность, развитие когнитивных функций. Оказалось, что очень частый возраст дебюта – это возраст 2-3 года, причем чаще всего это дети с сохранным интеллектом, понятно, что с достаточно приличным речевым развитием, потому что чтобы развились судорожные запинки, речь должна быть изначально.

Бывают сложные состояния, когда и системные нарушения, и заикание, достаточно проблемные дети, с ними работать приходится очень много и по разным аспектам. Но я хочу упомянуть, что у подростков очень часто на фоне заикания расширяется невротическая симптоматика, присоединяются нарушения сна, еще больше усиливается тревожность, формируются различные тормозивные черты личности, потому что если ему сложно говорить, он будет стараться избегать общения, возникают проблемы со школьной адаптацией. Этим детям и подросткам очень сложно отвечать на уроке, устанавливать контакты со сверстниками.

На прошлой неделе пришлось консультировать мальчика-подростка 14 лет, у которого были признаки очень серьезной депрессии невротического уровня, она опиралась на его переживания по поводу заикания. Заикание там было очень тяжелое, несмотря на то, что оно существовало с детского возраста.

Юлия Елисеева:

Фиксация на своем речевом дефекте у них наступает довольно в раннем возрасте, иногда даже до школы, у них появляется страх речи, фиксированность на своем неуспехе в речи.

Виктория Читлова:

Видимо, какого-то декомпенсационного уровня достигли эти переживания, и наложились события, которые были субъективно важны для этого юноши.

Илья Смирнов:

Мальчик учился в начальной школе, достаточно обаятельный, приятный, он никогда не был изгоем из-за своего дефекта, и учителя шли навстречу, не давали ему устные задания отвечать, скорее, тут присоединились уже личные вещи.

Виктория Читлова:

Известный факт, что тревожность и ригидность в характере, структурированность мышления или наоборот, хаотичным образом, когда люди тревожатся, все это основной предрасполагающий фактор к депрессивным или психосоматическим состояниям. Здесь мы с этим имели дело. Частота развития речевой патологии у детей – по возрасту, по полу.

Юлия Елисеева:

По полу в приоритете мальчики, если говорим о речевой патологии любой этиологии. Возраст от 2,5 лет, больше мальчиков. Если мы говорим о повторном обращении, это уже дети 5-6-7 лет.

Виктория Читлова:

Насчет частоты в населении, есть этот срез?

Илья Смирнов:

Единой статистики здесь не ведется, но если не говорить о точных цифрах, а о тенденции, детей становится с речевыми расстройствами больше, возможно, это в том числе связано с лучшей выявляемостью этих нарушений, потому что начинает уходить миф, что раньше 5-и лет к логопеду или врачу с речевыми проблемами не приходите, хотя диву даешься, при такой доступности информации и возможности общаться со специалистами, на сегодняшний день даже необязательно ездить на конференции, есть вебинары, информации очень много в интернете, все равно остается миф, что логопед должен начинать работать с ребенком только в 5 лет.

Виктория Читлова:

Почему сложился этот миф и почему надо раньше?

Юлия Елисеева:

Этот миф сложился от врачей-неврологов, которые работают с детьми в поликлинике, они говорят о том, что сейчас развитие ребенка идет уже не по стандартным нормам, то есть абилитация проходит в другие сроки, и что ничего делать не надо, ждите, ребенок сам заговорит, не мучайте его.

Виктория Читлова:

А как надо и почему?

Юлия Елисеева:

Обращаться к логопеду можно в любом возрасте, но лучше, когда он уже достиг хотя бы 2,5 лет. Если мы говорим про индивидуальное занятие, то логопед может заниматься даже еще в неречевом периоде с ребенком до года, но больше это связано с тем, что сейчас с социальной точки зрения нет ни яслей, где были воспитатели, которые занимались, ни бабушек, дедушек, которые сейчас просто вынуждены работать и не могут сидеть с внуками, заниматься их развитием. А чисто логопедическая работа с 2,5-3 лет начинается. И работа в группе – тоже после 3 лет.

Виктория Читлова:

Хотела бы резюмировать, чтобы мы в столбик перечислили, какие патологии скрываются под понятием патология речи и что вовлечено в организме человека, или в психике, или в мозге в формирование речи.

Илья Смирнов:

Я опять сошлюсь на анализ случаев обращения в наш Центр. Если брать в общей популяции, у 50-60% детей, которые пришли исходно с нарушениями речи, это был направительный диагноз от специалистов, это то, что видели сами родители этих детей. Порядка 20-30% случаев это была задержка не речевого, а достаточно отчетливо задержка психоречевого развития. Здесь уже можно было говорить о более тотальных психических нарушениях в разной степени выраженности, разных комбинациях.

Второе – порядка 3-5% были дети, у которых даже уже в таком маленьком возрасте можно было заподозрить умственную отсталость, которая проявлялась в том числе речевыми нарушениями. Достаточно высокий процент, порядка 10-15%, это дети с аутистическими расстройствами. И таких детей становится больше, дети с различными проявлениями церебральной органической патологии головного мозга, это больше неврологическая симптоматика, которая проявляется истощаемостью, неусидчивостью, рассосредоточенностью внимания, такими качественными нарушениями, которые в старой номенклатуре именовались предпосылками интеллекта. Есть ядро интеллекта, тут предпосылки. Очень высокий процент детей, которые имели синдром гиперактивности с дефицитом внимания. Эти дети, я считаю, на сегодняшний день незаслуженно нами забыты. Если начать говорить про детскую психиатрию и провести опрос «Какой вы знаете психиатрический диагноз», большинство людей скажет аутизм. А про детей с СДВГ забыли, таких детей очень много, и часто эти дети с хорошим потенциалом развития, с нормальным интеллектом. И основные страдания у них как раз наступают в школе.

Виктория Читлова:

Неврозы или связанные с демонстративностью нарушения имеются, но не в большинстве. И второй вопрос к Юлии Александровне – что у нас в мозге за речь отвечает, какие зоны, сферы?

Юлия Елисеева:

Речь – это высшая психическая функция, и в ее организации участвуют почти все зоны мозга. Сложно было бы сказать, что вот только тут у нас речь.

Виктория Читлова:

Мы говорим о смысловых точках зрения, произношении, интонации, запоминании, воспроизведении, мышечном компоненте, артикуляции. На все это Вы обращаете внимание, это такая институция, изучающая патологию речи, это междисциплинарная научная история.

Юлия Елисеева:

Наш Центр и строится на том, что с ребенком работают специалисты разной направленности. В нашем отделении мы проводим консультации врача-психиатра, невролога и логопеда, которые оценивают каждую свою сторону.

Виктория Читлова:

Вторую часть нашего эфира мы посвятим тому, что же делать. Почему занятие речью ребенка важно перед тем, как он пойдет в школу?

Илья Смирнов:

Связь абсолютно прямая. Вы задали вопрос почему с детьми, я больше скажу – почему с маленькими детьми? Потому что именно в маленьком возрасте ты видишь те росточки, те зернышки, из которых вырастают те проблемы, которые мы имеем не просто в школьном возрасте, но и во взрослом возрасте. Почему школа? Та же проблема гиперактивности, ребенок бегает, прыгает, в детстве он шалит, ему все можно простить. Ребенок не очень хорошо разговаривает, неправильно зубы стоят, он путает окончания, он еще маленький, еще научится. Однако приходит ребенок школу, и мы не должны забывать, какие сейчас требования в школе, сейчас, наверное, как в институт уже можно поступать, особенно в престижные школы.

Виктория Читлова:

Школа готовит моих пациентов с тревогой и депрессией.

Илья Смирнов:

Школа, автоматически предъявляя резко такие повышенные требования к ребенку, которых не было к нему раньше и в плане его поведения, и в плане навыков, которыми он должен владеть, сразу же все проблемы вскрывает. Очень часто приводят ребенка на прием с жалобами совершенно иного рода. У нас был анекдотичный случай, когда привели учащегося 3-го класса с просьбой научить его не приходить к родителям ночью в кровать. И родители были очень удивлены, когда от этой проблемы приходов ребенка в кровать, его пробуждения среди ночи со страхом мы выяснили, что у него есть действительно серьезные когнитивные нарушения, то есть проблемы усвоения школьной программы, у него были специфические нарушения освоения школьных навыков, из-за этого он сильно тревожился, потому что он ожидал, что очередную двойку в школе получит, и выработался такой защитный механизм – бежать под защиту родителей. Мы долго объясняли родителям, что сначала нужно начать решать проблемы ребенка, связанные с его концентрацией внимания, школьными навыками.

Есть специфические нарушения формирования школьных навыков, которые напрямую зависят от нерешенных проблем в развитии речи в раннем возрасте, прямая связь здесь. Ничего нового в школьном периоде не привносится по сравнению с тем, чего не было бы в детстве. Все проблемы произрастают корнями из раннего возраста, раннего нарушения развития.

Юлия Елисеева:

В школьном возрасте уже идет освоение навыка чтения и навыка письма. Что это такое? Письмо – это графема, которую нам нужно еще прочитать, фонемы воспринимаем на слух, эту букву, этот звук, и мы произносим ее, это идет этап перекодировки. Если на дошкольном этапе что-то было не так с фонематическим слухом, он был не сформирован, это будет проявляться и на письме, и в чтении. Если были нарушения произносительной стороны речи, это будет проявляться и на письме, и в чтении. То же самое и с системными нарушениями речи, которые ведут с собой аграмматизмы согласования в речи, потом переходят на письмо, все взаимосвязано, потому что работать с детьми родители начинают поздно, потому что надеются, что все само рассосется, они не очень верят в то, что это может вызвать трудности в школе.

Виктория Читлова:

Давайте обозначим, на что стоит обращать внимание родителям и специалистам, работающим с детьми, то есть тем специалистам, которые не медики, которые могут не знать всех этих тонкостей, на что им обращать внимание в первую очередь?

Илья Смирнов:

Что касается речевых нормативов, часто приводят ребенка 5-6 лет, который либо только начал говорить, как родители рассказывают: даешь ему какие-то задания, ребенок их не выполняет, элементарно составить простую распространенную фразу, как делается самый показательный тест на составление рассказа по серии картинок. Как родители начинают сразу защищаться от того, что ты начинаешь пытаться обозначить проблемы: мы это не повторяли, мы это делали позавчера. Просто если посмотреть те нормативы речи, которые существуют для ребенка 3 лет, не 5-6, это уже сформированные фразовые речи, это правильное согласование в большинстве случаев, это правильное, за исключением некоторых звуков, звукопроизношение, это достаточно хороший словарь, это нормальное понимание речи, и это 3 года.

Юлия Елисеева:

Для каждого возраста существуют нормы развития, они всегда в общем доступе в интернете, их можно найти. Если родитель беспокоится о том, что у ребенка что-то не так, лучше сразу обращаться к квалифицированному специалисту.

Виктория Читлова:

Что может быть не так чаще всего, что заметно?

Юлия Елисеева:

Ребенок в 3 года говорит отдельными словами, не составляет фразы, даже простые фразы из двух слов – мама дай, папа пошли. Ребенок не может организовать такую сложную структуру, как фраза, и сильное выраженное нарушение звукопроизношения, слоговая структура сильно нарушена.

Виктория Читлова:

Какие оптимальные меры должны быть предприняты и какие специалисты должны быть вовлечены в этот процесс?

Илья Смирнов:

В установленные сроки ребенок должен осматриваться специалистами, у нас установлены до года наблюдения врачами-неврологами, определенные проблемы у ребенка, которые могут в дальнейшем аукнуться той же речевой патологией, можно заметить до года. На сегодняшний день обязательным в диспансеризации ребенка является участие психиатра, хотя многие родители стараются этого специалиста избегать, потому что либо страх, либо внутреннее сопротивление, как оскорбление воспринимается. Хотя я еще раз хочу сказать, что психиатрия – это область, не только занимающаяся серьезными психическими расстройствами, психозами, шизофренией, но еще и такими нарушениями, как расстройства речи, расстройства развития ребенка. Поэтому если родители подозревают, что есть какие-то отклонения в развитии, поведении ребенка, то не только неврологу можно показать, но и психиатру, и, конечно, детскому логопеду.

Юлия Елисеева:

Любая помощь должна быть оказана своевременно, и она должна быть комплексной, не только логопед, не только невролог или не только психиатр, это должна быть полипрофессиональная система, которая может оказать ребенку помощь на должном уровне.

Виктория Читлова:

Что у вас в центре и происходит. Вы совместно работаете. Значение семьи в коррекции патологии речи у детей?

Илья Смирнов:

Значение колоссальное, семья может быть как патогенным фактором, так и саногенным, и первые рекомендации, когда приходят родители и задают вопрос что нам делать, пока мы ожидаем лечение, пока мы ожидаем, что нас возьмут на курсы – работа может быть колоссальная с ребенком.

Виктория Читлова:

Вы занимаетесь образованием родителей?

Юлия Елисеева:

Когда родители приходят к нам на консультацию, мы даем рекомендации и объясняем родителям, как правильно создать комфортную речевую среду для ребенка и поддерживать лечебные условия.

Виктория Читлова:

Дорогие мои коллеги, я очень рада, что вы сегодня со мной, я желаю развития и здоровья вам и вашим подопечным. Дорогие друзья, всего доброго, у меня в гостях были Илья Смирнов и Юлия Елисеева. Всего доброго.