Анастасия Удилова:
Добрый вечер, уважаемые зрители и слушатели, в эфире передача «Медицина будущего» и ее ведущие Олег Дружбинский и Анастасия Удилова. В гостях у нас Осминин Сергей Викторович – хирург-онколог, кандидат медицинских наук, доцент кафедры факультетской хирургии №1 Сеченовского университета. Тема сегодняшнего эфира «Зачем хирургу видеть опухоль?»
Олег Дружбинский:
Простые люди очень верят в то, что медицина скоро победит все болезни. И мы читаем все время в газетах очень любопытные примеры. Например, бывший президент Америки Картер, современник Брежнего, в 2014 году был огорошен ужасным известием, что у него меланома. И после постановки этого диагноза, по идее, он должен был условно через 2-4 месяца умереть. Но в Америке к этому моменту уже был создан препарат, который его спас, и он благополучно недавно встретил 95-летие. Медицина так быстро идет вперед и может нас всех спасти. Теперь Вы, наверное, скажете, что это не так.
Сергей Осминин:
Наоборот, я хочу порадовать тем, что медицина идет вперед семимильными шагами, и с каждым годом появляется что-то более новое, что помогает врачам диагностировать опухоли на более ранних стадиях и предотвращать на самом начальном, зачаточном уровне развития. И более того, применяются все новые и новые методы визуализации опухоли, для того чтобы можно было увидеть то, что не видно человеческому глазу, потому что при опухолях различных локализациях, посмотрев глазом, врач может лишь заподозрить, что что-то происходит не так, тот же самый пример с меланомой. Но если ввести дополнительный краситель или посмотреть в определенном спектре излучений. под определенным светом, то можно увидеть изменение, которое происходит в сосудах, меняется строение сосудов, меняется строение клеток, и распознать это на ранней стадии, когда можно еще человеку помочь, хирургическим путем удалить эту опухоль в пределах здоровых тканей, и она не будет дальше прогрессировать.
Олег Дружбинский:
О том, что надо как можно скорее все на себе диагностировать, мы, простые люди, слышим постоянно. Вы можете сказать нам честно, как врач, действующий хирург, если опухоль появилась, ее действительно можно удалить и дальше спокойно жить?
Сергей Осминин:
Да, это так и есть. У онкологов есть понятие 5-летней выживаемости, то есть какой процент людей проживет 5 лет после первичного выявления опухоли, постановки диагноза и выполнения того или иного вида лечения. У некоторых видов злокачественных опухолей этот показатель достигает 90%, то есть после диагностики и лечения 90% людей живут 5 лет и больше.
Олег Дружбинский:
5 лет – это хорошо, но это не очень много, хочется побольше.
Сергей Осминин:
После 5 лет диагноз рака официально снимается, то есть если человек прожил 5 лет, у него была диагностирована злокачественная опухоль, он прошел лечение. и в течение 5 лет не было ни местного рецидива, то есть опухоль не выросла в том же органе, где ее диагностировали впервые, или не произошло прогрессии, то есть метастазирования, распространения в отдаленные органы, органы-мишени (печень и легкие), то диагноз снимается, и человек возвращается документально в когорту здоровых людей.
Олег Дружбинский:
5 лет не было никаких рецидивов, и вообще может не быть?
Сергей Осминин:
Да.
Анастасия Удилова:
Какие это опухоли?
Сергей Осминин:
Это опухоли щитовидной железы, в зависимости от вида, при папиллярном раке, при заболеваниях предстательной железы, раке молочной железы довольно часто бывает, что по прошествии 5 лет диагноз просто снимают.
Олег Дружбинский:
Сняли диагноз – это просто сняли диагноз, перестали его считать, но он через 6 лет может вернуться.
Сергей Осминин:
Всякое бывает, но почему мы говорим о том, что нужно раньше диагностировать опухоль и причем здесь 5-пятилетняя выживаемость? Чем меньше начальная стадия, тем больше процент 5-летней выживаемости, чем более поздние стадии, тем меньше этот показатель. Прогноз при более ранних стадиях лучше. И все направлено на то, чтобы эту раннюю стадию диагностировать.
Мне ближе по специальности хирургия пищевода, желудка, пищеварительного тракта. Это социально значимые проблемы, при которых опухоли пищевода и желудка выявляются на поздних стадиях, то есть больше 50% опухоли выявляются уже при наличии регионарных метастазов, когда опухолевые клетки есть в регионарных лимфатических узлах. Регионарные – это те, которые первыми принимают на себя удар. Лимфатические узлы – это блок-посты, которые есть вокруг каждого органа. Если в органе зарождается злокачественная опухоль, и она начинает разноситься с лимфой и кровотоком, эти лимфатические узлы блокируют ее распространение дальше по всему организму. Они как фильтр выбирают в себя эти злокачественные клетки, и если уже есть опухолевые отсевы в этих лимфатических узлах, то это считается местно распространенной формой. Наиболее часто в России и Европе врачи сталкиваются с местно распространенным раком желудка и пищевода, более того, иногда это уже генерализованный рак, когда до обследования пациента диагностируют отсевы в печени или в легких.
Анастасия Удилова:
С чем связано, что злокачественные опухоли данной локализации достаточно поздно выявляются?
Сергей Осминин:
Это связано отчасти с менталитетом наших людей, которые пока совсем уже к стенке не прижмет, они к врачу отказываются идти, потому что все боятся делать гастроскопию – это один из ключевых методов диагностики рака верхних отделов желудочно-кишечного тракта. Именно при этом методе исследования можно осмотреть глазом, выявить опухоль и что самое главное –взять образец опухоли для исследования, то есть для морфологического исследования, чтобы врач посмотрел под микроскопом и сказал злокачественный процесс или доброкачественный. Когда начинаешь говорить человеку, что надо пройти гастроскопию, первое, что они говорят: «Ой, это надо глотать кишку глотать лампочку, ни в коем случае». Хотя идет улучшение методов визуализации при гастроскопии, это одно из ключевых направлений ранней диагностики рака верхних отделов желудочно-кишечного тракта.
Осматривают внутри, применяют красители и разные спектры света, для того чтобы увидеть изменение, которые могут быть в стенке слизистой уже на раннем этапе, и как раз при диагностике на ранней стадии 5-летняя выживаемость для рака желудка при первой стадии составляет более 85% людей, то есть если проглотить кишку и плюс еще с новыми технологиями это сделать, осмотреть в режиме узкоспектрального света, дополнительно окрасить специальными красками, можно диагностировать, выполнить радикальную операцию и продлить человеку жизнь.
Олег Дружбинский:
Рак может развиваться очень быстро, средне, а может так медленно развиваться, что вы умираете точно не от рака. Этот анализ может показать вариант того, что это рак-черепаха, который будет еле-еле ползти, и может лучше его не трогать?
Сергей Осминин:
Все исследования опухолевых заболеваний создают глобальный онкологический реестр. Для того чтобы получить достоверную информацию, нужно собрать максимальное количество людей, тут чистая математика. Может ли анализ сказать будет ли быстро рак развиваться или нет – это не совсем верно, потому что есть разные виды рака, есть опухолевые клетки, которые максимально похожи на здоровые клетки, это высоко дифференцированный рак, есть клетки, которые вроде как похожи, но уже не совсем, а есть клетки, которые делятся беспорядочно и которые имеют низкую степень дифференцировки, которая отдаленно напоминают нормальные клетки. При выявлении этих клеток диагноз более плохой прогностически, зачастую при выявлении этих клеток болезнь быстро прогрессирует, и человек быстро сгорает.
Но есть помимо этого много разных дополнительных критериев. Есть такое понятие, как возрастные группы. Если ранний возраст, и сейчас тренд в мировой онкологии прежде всего генетика и генетически предрасположенные виды рака, они характерны для людей молодого возраста. И если это человек молодой возрастной группы, то тогда прогноз с точки зрения развития заболевания будет более плохой. Молодые люди сгорают быстрее, а у человека за 65 лет опухоль может развиваться годами, это может быть и год, и 2, и 3, мы видим этих пациентов, потому что она не проявляет себя. Все мы устаем, у человека слабость, перетрудился, полежал, он не идет к врачу с этим. И только когда у него уже возникают какие-то симптомы, он перестает есть, у него появляется тяжесть, он идет к врачу, и врач начинает с ним разговаривать, собирать анамнез, и понимает, что он уже 2-3 года ходит с этим заболеванием.
Олег Дружбинский:
Мы тему сегодняшней программы выбрали в виде вопроса: зачем хирургу видеть опухоль? И это важный момент, ведь есть анализы, стадирование заболевания, а почему надо визуально на это смотреть, в чем тут хитрость?
Сергей Осминин:
Дело хирурга – удалить опухоль. Хирургия желудка существует уже более 150 лет, с середины 19 века, Теодор Бильрот, основоположник венской школы хирургии. На что всегда ориентировался врач? Это его визуальная оценка опухоли, пальпация, то есть ощущение руками, потрогать эту опухоль, найти, где ее края, и опыт. Для чего важно видеть и чувствовать опухоль? Для того чтобы удалить ее в пределах здоровых тканей. Есть понятие радикальной хирургической операции, которое подразумевает под собой удаление всего органы или части органа в пределах здоровых тканей и лимфаденэктомия, то есть удаление лимфатических узлов, которые могут быть потенциально поражены или уже поражены. Это важно, потому что если опухоль удалена в пределах здоровых тканей, то это минимизирует риск местного рецидива.
Олег Дружбинский:
Что значит в пределах здоровых тканей?
Сергей Осминин:
Здоровые ткани надо чуть-чуть отрезать, потому что мы должны видеть границу опухолевого роста, мы должны быть уверены, что мы не оставили злую клетку в этом органе.
Олег Дружбинский:
Если остается маленький кусочек опухоли, которую по каким-то причинам не удалили, все зашили, наркоз кончился, пациент ушел домой, и этот маленький кусочек начнет снова прорастать?
Сергей Осминин:
Именно так.
Анастасия Удилова:
Даже одной клетки может быть достаточно?
Сергей Осминин:
Одной клетки может быть достаточно. Поэтому создаются методы интраоперационной дополнительной визуализации. Самый простой, который начали применять хирурги еще в 70-х годах прошлого века, банально вводили чернила либо во время операции, либо до операции. Когда в 70-е годы XX века развилась гибкая эндоскопия, то есть не жесткие трубки-эндоскопы, как гастроскопия, появилась кишка с фонариком. В кишке с фонариком есть рабочий канал, через который можно ввести инструмент – иголку, и через эту иголку ввести в опухоль краситель. И она будет окрашена другим цветом.
Анастасия Удилова:
С чем связано другое окрашивание?
Сергей Осминин:
Это зависит от вещества, которое вводят, то есть брали сначала просто индийскую тушь, она наиболее хорошо давала контрастность и цвет. Почему индийская, потому что высококачественный уголь. Перед операцией раствор угля вводили в ткань, и на операции врач-хирург видел зону, которая была окрашена, понимал, где опухоль, где ее границы, и удалял.
Олег Дружбинский:
Сейчас, когда режете, уже подкрашена опухоль или нет?
Сергей Осминин:
Перед тем, как больного взять на операцию, мы его полностью обследуем, выполняется ряд диагностических манипуляций, которые прописаны в стандартах лечения. Первое – это подтвердить диагноз, проводится гастроскопия, если мы говорим про рак желудка, потом выполняется рентгенография и компьютерная томография с контрастным веществом. Вводится йодсодержащий контрастный препарат, который прокрашивает саму опухоль. Опухоли накапливают этот препарат и прокрашивают лимфатические узлы, которые увеличены, можно судить о размерах, увеличены они или нет, то есть мы уже до
операции предполагаем, что увидим интраоперационно. Но если опухоль маленькая, или она располагается для нас не очень понятно, мы можем накануне операции попросить врача-эндоскописта сделать исследование и ввести в края опухоли красящий агент. Самый простой агент – это тушь. Сейчас в тренде индоцианин зеленый – это вещество, которое было придумано во время Второй мировой войны для проявки фотопленки. Его особенность в том, что оно светится, то есть обладает флуоресцентными свойствами в свете близкими к инфракрасному излучению.
Олег Дружбинский:
Вы включили прожектор в операционной, все подсвечено и видно.
Сергей Осминин:
Специальное для этого должно быть оборудование, то есть мало того, что должно быть само вещество, должна быть еще камера, которая будет чувствительна, чтобы видеть это, должен быть источник света, который излучает длину, близкую к инфракрасной, это от 700 до 900 нанометров, чтобы она просвечивала ткань на 10 миллиметров, и структура является восприимчивой для этого красителя и показывает различные структуры, то есть она показывает опухоли, прокрашиваются лимфатические узлы.
Олег Дружбинский:
Для меня по-прежнему остается актуальным вопрос о будущем. Мы все ждем, что в какой-то момент наступит счастливое время, когда нам не будут разрезать животы скальпелем, которым до меня резали еще 50 человек, не будут разрезать здоровые мышцы и доберутся до того места, которое надо удалить. Хотелось бы как в фантастических фильмах, тебя положили в капсулу, и робот практически незаметно все удалил. Вы говорите, что надо визуально все наблюдать. Какое нас ждет будущее?
Сергей Осминин:
Нас ждет радужное будущее. Возвращаясь к технологиям визуализации, есть такое понятие, как сигнальный лимфатический узел, то есть задача найти первый лимфатический узел, который вбирает на себя все это зло, злокачественную клетку, посмотреть поражен он или нет, и если он не поражен, то ограничиться не удалением органа или части органа, а удалить лишь одну из оболочек этого органа в пределах здоровых тканей, сделать это малоинвазивно.
Берем пример желудка. Есть небольшая опухоль в желудке, нужно понять, поражены лимфатические узлы или нет, потому что если лимфатический узел поражен, тогда это показание к операции. Это лапароскопическая операция, но это полостная операция, которая делается через проколы и удаляется часть органа. Врач выполняет гастроскопию, во время гастроскопии вводят в края опухоли вещество, тот же самый индоцианин зеленый, затем в брюшную полость человека нагнетается газ, делается обзорная лапароскопия, не лечебная, а просто диагностическая лапароскопия, это просто сделать дырки и посмотреть, контраст в течение 15 минут прокрашивает лимфатический сосуд и позволяет выявить тот самый лимфатический узел, который первым берет на себя удар. Лимфатический узел отрезается, обычно 7-12 миллиметров, отправляется на гистологию.
Анастасия Удилова:
Это во время операции гистология?
Сергей Осминин:
Во время операции, пациент в наркозе, выполняется гистологическое исследование.
Олег Дружбинский:
Вы сказали операция осмотра.
Сергей Осминин:
Операция осмотра, мы не вмешиваемся, не пересекаем сосуды, которые кровоснабжают орган, не удаляем часть, просто диагностируем, то есть это исследовательское мероприятие, не лечебное. Если лимфатический узел является чистым, тогда живот сдувается, орган остается целым и через эндоскоп, которым выполняют гастроскопию, удаляется часть слизистой и отправляется на гистологию, на этом лечение заканчивается, то есть мы выявили ранний рак, подтвердили то, что лимфатические узлы не задействованы, значит больному не надо удалять часть органа или орган, убрали очаг и дальше наблюдаем.
Олег Дружбинский:
Вы интересно рассказывали о том, что в пределах здоровых тканей надо отрезать, чтобы ничего не осталось, но было небольшое раковое пятнышко на внутренней стенке желудка. И похоже, что там что-то зарождается, оно может вырасти, но ведь ее надо тоже убрать, с краями?
Сергей Осминин:
Ее надо убрать с краями, причем как в плоскости, в которой она растет, так и в глубину, потому что стенка желудка представляет слоеный пирог, и опухоль может расти либо внутри слоев, либо на поверхности этого пирога. Если мы диагностируем опухоль, которая растет на поверхности, нам надо убрать верхний слой, еще захватить с собой несколько нижних слоев, для того чтобы отправить их под микроскоп и убедиться в том, что мы убрали не только опухоль в плоскости, но еще и убрали ее вглубь.
Олег Дружбинский:
Эта операция делается через шланг. Не так давно все началось, раньше резали, полосовали.
Сергей Осминин:
До сих пор режут, просто разные подходы, разные стадии.
Анастасия Удилова:
Я слышала, что в Японии подслизистые резекции на потоке, и связано это с тем, что там больший уклон в сторону выявления опухолей посредством частого эндоскопического исследования, которое входит в диспансеризацию населения. Ведь чтобы эту опухоль с помощью красителей увидеть, нужно, чтобы пациент пришел к эндоскописту и сделал гастроскопию. Как часто нужно делать гастроскопию и в каком возрасте?
Сергей Осминин:
Будущее же не в количестве выполненных эндоскопий, не в количестве осмотренных желудков. Есть определенные стандарты, которые прописаны, исходя из многотысячного опыта людей по выявляемости. Должна быть диспансеризация, это ключевой момент. Во многих странах сейчас приходят к тому, что обязывают вплоть до лишения работы проходить гастроскопию, сдавать анализы.
Есть рекомендации, по которым после 40 лет нужно проходить эндоскопию раз в 5 лет, если есть определенные изменения, то тогда врач уменьшает этот диапазон. Если выявляются воспалительные изменения, то назначается консервативная терапия, человек пьет таблетки, потом приходит на контроль через полгода, через год. Человек, у которого воспалительные изменения, автоматически попадает в группу риска.
Олег Дружбинский:
Убедить человека идти лечиться – это отдельная государственная программа должна быть, воспитательная. В ментальности наших соотечественников очень силен фатализм, будь что будет, гори все огнем, никуда я не пойду. А потом, когда уже такая опухоль, что и носить тяжело, он прибегает и кричит: «Доктор, спаси!» А доктор скажет: «Где ты был 5 лет назад?»
Сергей Осминин:
Здесь на помощь приходят неинвазивные методы исследования и визуализации. Это не спасение, это один из вариантов альтернативы. Не все хотят глотать кишку. Можно проводить компьютерную томографию, мультиспиральную компьютерную томографию, которая не является инвазивной процедурой, единственная инвазия, то есть внедрение в организм человека, это постановка катетера и введение контрастного вещества.
Олег Дружбинский:
Опухоль разве на КТ можно увидеть?
Сергей Осминин:
Большинство злокачественных опухолей внутренних органов можно увидеть при помощи компьютерной томографии. Более того, сейчас у всех на слуху такое исследование, как позитронно-эмиссионная компьютерная томография, ПЭТ КТ. Это компьютерная томография, дополненная исследованием при помощи гамма-излучений. В организм человека вводят специальные агенты, их много, они разные, которые специфичны для опухолей того или иного строения, того или иного органа. Есть ряд органов, для которых специфичен технеций 99, очень распространенное вещество, которое используют при сцинтиграфии, то есть оценки состояния костей. Это вещество является специфичным для опухолей щитовидной железы, для некоторых опухолей желудочно-кишечного тракта, некоторые опухоли требуют введения других веществ, которые имеют определенное небольшое гамма-излучение и накапливаются в клетках, которые поражены.
Олег Дружбинский:
Онкомаркер – известный термин, с которым многие сталкивались, и ходят слухи, что онкомаркер ничего особенно и не показывает. И когда будет такой анализ, который покажет быстро и однозначно, в каком месте человек должен углубленно изучить свою проблему?
Сергей Осминин:
Медицина идет в сторону генетики, установка такая: что-то ломается в нашем ДНК-коде, и строительство начинает идти не по плану, вместо хороших начинают строиться плохие клетки. Поэтому одной из перспектив будущего и того, что сейчас является трендом, это генетический анализ. Онкомаркеры тоже относятся, есть разные виды онкомаркеров: молекулярные онкомаркеры, генетические онкомаркеры, но цель – взять простую биологическую жидкость: кровь, слюну, какой-то образец ткани, желательно не отрезать у человека ничего, посмотреть его на генетику и сказать: у этого человека большой риск такого онкологического заболевания, давайте будем делать ему гастроскопию не после 40 или 45 лет, а с 20 лет раз в год или раз в два года.
Анастасия Удилова:
А сейчас можно такое делать? На каком этапе медицина?
Сергей Осминин:
Если планирует женщина беременность, можно заказать расширенный генетический анализ женщины и ее супруга. Генетический анализ плаценты, чтобы не трогать ребенка, плацента отправляется на генетический анализ, так как материала для исследования в ней предостаточно, и составляется генетическая карта, где подробно расшифровываются возможные ошибки, которые могут происходить при воспроизводстве кода будущего ребенка, то есть можно уже задуматься о том, что может быть не так.
Олег Дружбинский:
Еще мало статистики на эту тему, ведь это за месяц не обсчитаешь.
Сергей Осминин:
Генетический анализ проводится в течение недели-двух.
Олег Дружбинский:
Но анализ не покажет, он даст вероятность, что 46% есть подозрение на онкологию в пищеводе. Но что это такое – 46%?
Сергей Осминин:
Отвечая на Ваш вопрос относительно онкомаркеров, они нужны. Можно теоретически у человека взять все онкомаркеры, которые только существуют, и посмотреть, но это будут дорогостоящие исследования, потому что для определения онкомаркеров нужны реактивы. Это мы говорим про биохимические маркеры. Для каждого орган есть свои специфичные маркеры. Но повышение того или иного онкомаркера относительно. Онкомаркеры не являются методом скрининга, то есть осмотра целиком населения, они являются дополнительным инструментом для врача. Если врач заподозрил опухоль поджелудочной железы, он берет определенные маркеры, смотрит, повышен уровень у него или нет, и для него это является подсказкой в каком направлении дальше проводить диагностический поиск. Он увидел повышение онкомаркера, который специфичен для опухоли поджелудочной железы того или иного рода, значит отправляет человека на КТ, эндоУЗИ, ПЭТ КТ и буду копать в том направлении.
Анастасия Удилова:
Что такое эндоУЗИ?
Сергей Осминин:
Эндоскопическое УЗИ, когда к шлангу подключается ультразвуковой датчик, что позволяет через стенку желудка смотреть поджелудочную железу.
Олег Дружбинский:
Те самые онкомаркеры, которые висят в виде прейскуранта в окошке регистратуры поликлиники, по сути, ничего не покажут пациенту, скорее, это для врача одно из составляющих формулы.
Сергей Осминин:
Меня сейчас не поймут те же самые урологи, для них ПСА является ключевым с точки зрения диагностики рака предстательной железы. Мы не можем за счет одного маркера рассказать о поражении всех органов.
Олег Дружбинский:
В будущем Вы ждете генетического анализа, с которым будете работать?
Сергей Осминин:
Да. Допустим, есть воспаление в желудке, гастрит, можно взять кусочек ткани, провести генетический анализ и выявить в нем изменения, заподозрить наличие онкологического процесса. То же самое в пищеводе. Говорят про пищевод Барретта, проведя молекулярно-генетический анализ, мы можем выявить маркеры, которые, обладая высокой чувствительностью и специфичностью для опухоли, скажут, что здесь опасно, вплоть до того, что можно говорить о выполнении превентивной операции на пищеводе, вплоть до его удаления.
Анастасия Удилова:
Перечень этих маркеров не для всех видов опухолей сегодня существует?
Сергей Осминин:
Есть общий набор. Часто опухоль возникает на фоне хронического воспаления. Хроническое воспаление приводит к изменению функций клеток, к внутренним изменениям в клетках.
Анастасия Удилова:
Онкомаркеры для каждого органа будут разными. Эта панель существует для каждого органа или нет?
Сергей Осминин:
К сожалению, нет. Задача будущего создавать такие панели, на основании статистики, на основании многотысячного опыта будут создавать панель для каждого органа в отдельности.
Олег Дружбинский:
Простым людям очень не хотелось бы ходить к врачам, а если уж идти, хотелось бы сдать капельку крови – и чтобы сразу дали ответ: надо ходить и лечить, например, пищевод и следить за ним внимательно. И сразу выдавался бы прогноз жизни: 5 лет, если будешь лечиться, лечиться не будешь – 3 месяца, и освободи место. Хорошо с Вами беседовать, Вы доцент первого меда, оперирующий хирург, молодой, перспективный, кандидат наук, но ведь таких мало. Что же с этим делать, ведь хочется, чтобы в любой точке нашей страны была оказана квалифицированная помощь.
Сергей Осминин:
Наше государство к этому стремится, и это не слова, была большая программа организации федеральных центров. Много больных получают адекватную медицинскую помощь по месту жительства.
Олег Дружбинский:
Вы помогаете регионам?
Сергей Осминин:
Сеченовский университет является федеральным центром, который аккумулирует на себе тяжелых больных, с которыми не могут справиться в по тем или иным причинам в отдаленных уголках нашей большой страны. Поэтому государством выделяются квоты, то есть университет должен пролечить определенное количество людей. Наша задача – помогать людям, и много людей приезжают к нам, подают заявки.
Анастасия Удилова:
С Камчатки тоже к вам может приехать пациент и спокойно прооперироваться?
Сергей Осминин:
Для нас нет разницы, наоборот, мы нацелены на то, чтобы свои высокие технологии, начиная от методов исследования, эндоскопических визуализаций, компьютерной томографии и заканчивая высокотехнологичными лапароскопическими робот-ассистированными операциями проводить любому гражданину России, делая это по квотам, по сути, лечение для человека бесплатно.
Олег Дружбинский:
Спасибо большое, что пришли. Вы так оптимистично сказали о том, что приезжайте все к нам в федеральный центр, мы всех спасем – именно этих слов мы ждем от врачей. Будьте здоровы и счастливы, пускай у вас все будет хорошо. Друзья, мы прощаемся с вами, это была программа «Медицина будущего», в студии были Олег Дружбинский, всего вам доброго и не болеть.