Татьяна Моисеева:
Канал Mediadoctor и программа «Здоровое детство». Ее ведущие: я, Татьяна Моисеева, и Мария Рулик. Сегодня в нашей студии гость Харламов Павел Дмитриевич – старший врач скорой медицинской помощи подстанции № 5 станции скорой и неотложной медицинской помощи имени А.С. Пучкова. Тема нашей передачи «Скорая помощь сквозь времена».
21 сентября в парке «Сокольники» прошел фестиваль московской скорой помощи, посвященный 100-летию скорой помощи. Впервые бригада московской скорой помощи выехала на вызов 15 октября 1919 года, а сейчас это крупнейшая в Европе медицинская организация. В Москве очень много подстанций, и с каждым годом происходят изменения, всё прогрессирует, развивается, высокие технологии.
Расскажите нам о мероприятии, которое произошло 21 сентября. Что там было, какие проходили мастер-классы, чему было посвящено?
Павел Харламов:
С участием департамента и нашей станции была организована очень масштабная акция, сами не ожидали, что так получится. «Сокольники» нам выделили практически всю центральную аллею, было очень интересно, понравилось всем, кто приходили. Была выставка автомобилей, начиная с кареты скорой помощи рубежа XIX-XX веков и заканчивая суперсовременными автомобилями с подъемниками, с кувезами для новорожденных; была и детская зона, дети помладше и дети постарше были заинтересованы. Были мастер-классы. Мастер-классы по сердечно-легочной реанимации, у нас был подросток, был взрослый человек; по травматологии, что надо делать в определенной ситуации, как поворачивать больного при падении с высоты, чтобы не нанести ему дополнительную травму, как его переносить, как фиксировать, как транспортируется больной на вызове. Была лекционная зона, в которой наши ведущие специалисты рассказывали про инсульты, про гипертонические кризы. Нас поддержали телевизионные звезды. Мне повезло выступать с актером, который в «Интернах» играл Романенко. Пришло много людей, по оценке мероприятие посетило 60 тысяч человек, много детей, много взрослых, всем было интересно.
Татьяна Моисеева:
В будущем планируются еще такие акции?
Павел Харламов:
Мы уже не первый год пытаемся идти в народ, пытаемся проводить ознакомительные акции. На станцию водят экскурсии, имеющие отношение к медицине, прежде всего к медицине, профильные классы лицеев, из медицинских училищ приходят посмотреть, как работает станция. К нам приезжают из регионов посмотреть, как организована станция. Недавно у нас состоялось объединение с неотложной скорой помощью, у нас единый пульт для станции скорой и неотложной медицинской помощи. Если раньше вызовы скорой помощи принимались только по 03, а неотложной принимались по телефону поликлиники, и поликлиника решала, куда и кого послать, то теперь единый пульт. Бригада, в зависимости от профильности и необходимости той или иной бригады, или той или иной срочности вызова получает вызов с единого номера. Это ускорило передачу вызовов, сортировку, на это тоже идут посмотреть. Мы недавно открыли музей, в котором можно посмотреть старую форму. Люди, которые занимаются музеем, нашли много разных фото и даже старых видео, на которых можно посмотреть, как было в начале века, в начале организации именно нашей станции скорой помощи, и в советское время. Конечно, 100-летие бывает раз в 100 лет, не знаю, насколько масштабно нам в следующий раз удастся проводить мероприятия, но мы точно будем общаться с людьми.
Мария Рулик:
Наша передача больше посвящена детскому здоровью. Например, сейчас в школах при любом несчастном случае вызывается скорая помощь. Может быть, было бы интересно проводить там беседы, приезжать в школу и объяснять учителям, с детьми вести разговоры, как себя вести, как себя не вести, что делать, что не делать. Когда действительно необходим вызов скорой, а когда можно обойтись своими силами. Кстати, могут ли они, не знаю.
Татьяна Моисеева:
Нет, не могут.
Мария Рулик:
Значит, когда вызывать? Наверное, теперь нет медицинских кабинетов в школах?
Татьяна Моисеева:
Они есть, но в случае падения или при происшествиях, ударах головой о тупой предмет даже без потери сознания должны вызвать скорую помощь в школу.
Мария Рулик:
В школы вы ездите на разговоры, или только на вызовы?
Павел Харламов:
На станции существует Молодежный совет станции скорой помощи. Все организации с недавних пор пытаются завести Молодежный совет, чтобы заинтересовать молодых специалистов к активному общению. Где-то больше могут участвовать в организации самого лечебного процесса, где-то больше популяризировать лечебную деятельность. Последнее время в школах мы проводим лекции, мастер-классы по оказанию первой помощи.
Татьяна Моисеева:
Кто вас приглашает, чтобы вы приехали и рассказали?
Павел Харламов:
У нас есть наши подшефные школы, например, «Курчатовская школа». Мы давно с ней сотрудничаем, играем в футбол.
Татьяна Моисеева:
А чтобы приехать вам в другую школу, в обычную?
Павел Харламов:
Обратиться либо на станцию, или в Молодежный совет станции, мы обязательно рассмотрим. Если нам написать и согласовать с директором школы, мы с радостью.
Мария Рулик:
О чём вы рассказываете в школах?
Павел Харламов:
У нас есть встречи, посвященные отдельным тематическим заболеваниям. У нас весь год много дней, которые посвящены определенному заболеванию. Есть день сахарного диабета, есть первая помощь по какому-то мероприятию, приезжаем и проводим мастер-класс.
Татьяна Моисеева:
Мастер-класс для старших классов, или можно для 1-2-го класса?
Павел Харламов:
Как показала практика, с 10-11 лет уже можно попробовать подавить на грудную клетку манекена.
Мария Рулик:
А до 10 лет, что называется, не бей лежачего. Если он упал - не добивай, не пытаемся поднять, не пытаемся нести.
Павел Харламов:
Хотя, к первым мастер-классам я готовился, расписывал роли детям 7 и 4 года: один дышит, другой качает. Мне нужен был тайминг к мастер-классам. В принципе, справлялись, не продавливали, но обучение шло. Конечно, интересно с раннего подросткового возраста, после 10 лет уже можно давать, до того им не всегда интересно. Но, иногда к нам на мероприятия приходили совсем маленькие детишки.
Мария Рулик:
Увлечь-то их можно, они в таком возрасте даже более увлекаемы, чем старший возраст. Старший возраст ― это гаджеты и всякое такое, а младший возраст ― игровые формы. Не факт, что они все смогут сделать, но хотя бы что-то запомнят.
Павел Харламов:
Да, когда он сможет сделать, он, по крайней мере, будет знать, куда и в какую точку поставить...
Мария Рулик:
По крайней мере, будет знать, чего делать не надо. Точно так же, как в раннем возрасте, с 1-го класса объясняют, куда звонить при пожаре. Он тоже будет знать, что нужно вызывать, куда бежать, кого трогать или не трогать.
Павел Харламов:
Хотелось бы, чтобы у нас по такой системе шло, чтобы люди начинали готовиться к первой помощи с детства, чтобы не было такого, как сейчас у нас происходит. Я неоднократно говорю, что за рубежом 80 % сердечно-легочная реанимации заканчивается тем, что пострадавший с улицы доезжает до стационара, а у нас 80 % остается на улице. Не потому, что у нас скорая плохая, а потому что у них начинает оказывать помощь первый встречный, который идет навстречу. У нас скорая помощь приедет пусть через 3 минуты, но 3 минуты потеряно, эффективность манипуляции снижена.
Татьяна Моисеева:
У нас еще к Чемпионату мира по футболу обещали организовать, что будут дефибрилляторы висеть, везде чемоданчики первой медицинской помощи чуть ли не у подъезда, возле лифта, везде будет, но я не наблюдаю.
Павел Харламов:
Нам тоже обещали к Чемпионату мира, и мы всех готовили. Положительная динамика пошла, вроде бы уже в Федеральный закон по охране здоровья подготовлена поправка в пункт о первой помощи, куда будет внесено использование автоматических дефибрилляторов. Упиралось в электробезопасность и не всем людям можно разрешить; чтобы свободно повесить, все должны иметь право.
Мария Рулик:
Я бы тоже хотела сказать, что в чужие руки давать дефибриллятор...
Татьяна Моисеева:
Насколько я знаю, что в Европе и в Штатах каждый гражданин может прийти на курсы первой помощи и обучиться.
Мария Рулик:
Как ты обусловишь допуск? Висит чемоданчик, я умею ― я им воспользуюсь. Но, если я не умею, то не значит, что я туда не полезу, ручками не возьму и кого-нибудь не замучаю.
Татьяна Моисеева:
Дефибриллятор имеет голосовую систему, которая сопровождает каждое движение, она говорит, когда остановиться.
Мария Рулик:
Ты говоришь о ситуации, когда человек видит эту ситуацию и пытается помочь. Я говорю о подростках, которые захотели проверить, как это работает.
Татьяна Моисеева:
Я думаю, они будут за легкой защитой, вряд ли кто-то туда будет с варварскими намерениями лезть, они будут под камерами, как вариант.
Павел Харламов:
Конечно, взломать, чтобы посмотреть, что там внутри, шанс всегда есть. Но, использовать его как дефибриллятор ― он на то и автоматический. Прикрепить его к товарищу и нажать на кнопку, чтобы его стукнуло током, конечно, не получится. Дефибриллятор автоматический; накладываются электроды, и он сам автоматически анализирует ритм.
Мария Рулик:
Если у человека ритм нормальный, он не включится?
Павел Харламов:
Если ритм предполагает нанесение разряда, он оценивает и позволяет дать разряд, причем, он автоматически установленный в дефибрилляторе. Пользователь открывает крышку, наклеивает электроды и слушает команду. Он не может автоматически нажать человеку в сознании, или человеку, у которого ритм не предполагает нанесение разряда.
Мария Рулик:
Понятно, против варваров.
Мы убежали вперед, какие вводятся новшества. Я бы хотела вернуться к 100-летию. Хотелось бы немного просветить, с чего начиналось, почему станция скорой помощи названа именем А.С. Пучкова? Кто этот человек, что он привнес, или он был основателем? Расскажите, с чего начиналось, и почему именно имени А.С. Пучкова?
Павел Харламов:
В России скорая помощь появилась в 1898 году, был первый выезд. Были кареты, которые развозили лиц с алкогольным опьянением по полицейским участкам. Сейчас тоже иногда приходится заниматься тем же, только сейчас полицейские участки скорую не принимают, с тяжелой степенью опьянения людей увозят в больницу. Сейчас начали регулировать, кто забирает с легким алкогольным опьянением, а кто тяжелым. После революции, еще во время гражданской войны встала необходимость организовывать скорую помощь в городах, потому что были различные эпидемии. В 1919 году была организована станция, Александр Сергеевич Пучков в 1923 году пришел руководить станцией. Организацию, которую мы сейчас наблюдаем в развитии, основную систему создали под его руководством.
Мария Рулик:
Система ― это что?
Павел Харламов:
Когда звонят в диспетчерский центр, работает система распределения вызовов, система подстанций, которая у нас раньше была только в институте Склифосовского. Потом при Александре Сергеевиче Пучкове начали строиться подстанции в разных местах. Первая была в Институте Склифосовского, но первая подстанция находится в Первой Градской.
Татьяна Моисеева:
Подстанция № 5 в Склифе?
Павел Харламов:
Нет, № 5 раньше находилась в 40-ой больнице, сейчас находится на Ярославском шоссе. В Склифе раньше была 45-ая, раньше называлась «Центральная», у бригад на маркировке в кружочке было написано «Ц». Потом от буквы ушли и стали номерные, она оказалась 45-ой. У них есть центр около Склифа, где осталась администрация, саму подстанцию перенесли к театру Советской Армии, бывшая «Центральная» подстанция.
Мария Рулик:
Мы много говорили о скорой помощи, когда вызывают к детям, как всё происходит с точки зрения пациентов. Как происходит процесс вызова с точки зрения врача, работника скорой помощи? Сначала телефонный звонок попадает на кого?
Павел Харламов:
Сначала попадает в диспетчерский центр, принимают люди с медицинским образованием. У нас постоянно совершенствуется система приема вызовов, чтобы попытаться исключить человеческий фактор. Допустим, прием вызова начинается с определенных вопросов, которые позволяют как можно раньше определиться с профилем вызова и срочностью. Первый вопрос, который задается: в сознании больной или без сознания? Если без сознания, определяется: жив или не жив, и сразу он уходит на первосрочность.
Мария Рулик:
Возраст задается, когда речь идет о ребенке или о взрослом?
Павел Харламов:
В сознании или без сознания ― разницы никакой нет, едет ближайшая бригада, по возможности с реанимационным профилем. Есть алгоритм приема вызовов, который выстраивается в определенную цепочку. После одного или нескольких вопросов вызов автоматически формируется. Диспетчер нажимает кнопку, у него есть некоторые варианты: передать на бригаду – вызов уходит на бригаду, либо уходит на подстанцию. Срочные реанимационные вызовы могут сразу с центрального пульта уйти на бригаду. Если нет точности, который не попадает в алгоритм, то включается человеческий фактор, тогда диспетчер может переключить на врача-консультанта. У нас есть консультанты старшие врачи, и есть профильные врачи – педиатры, психиатры, есть акушеры-гинекологи, можем связаться с иммунотоксикологами. В зависимости от профиля, врач разговаривает с вызывающим и определяет, нужна ли вообще бригада, кого туда послать. Бывают сложности, когда люди до конца не могут донести, что же случилось. Бывает, что надо просто проконсультировать, у нас работает консультативный пульт. Можно уточнить, нужна ли скорая, или куда обратиться.
Мария Рулик:
Врачи, которые принимают вызовы, получают специальное дополнительное обучение? Ведь их работа отличается от обычной врачебной. Человек, который вызывает скорую, в большинстве случаев находится либо в невменяемом состоянии, либо нервничает, либо ему действительно плохо и речь несвязна, либо кому-то из близких плохо, и он не в состоянии точно донести информацию, как минимум, а то и истерика в прямом смысле у человека.
Павел Харламов:
Естественно, проходят специальное обучение; специальное обучение и с компьютерными программами, и с беседой с родственниками. Помните, в фильме «9-1-1» оператор сидел на трубке и давал рекомендации, у нас такое тоже внедряется. Есть вызовы, которые можно принять и «Ожидайте…», а некоторые вызовы нужно сопровождать.
Мария Рулик:
Врач, который работает у вас консультантом, может поговорить, пока машина едет?
Павел Харламов:
Если есть такая необходимость – да.
Мария Рулик:
Допустим, ложный круп у детей: отведите в ванну, включите воду, чтобы ребенок там дышал, пока мы едем.
Павел Харламов:
Дать рекомендацию вполне возможно, поговорить с мамой. Это вполне возможно. Дальше либо через диспетчера центрального пульта, либо на подстанции вызов передается непосредственно бригаде. Есть фельдшерские бригады, есть специализированные с различной специализацией.
Мария Рулик:
Вы сказали, что врачебная и фельдшерская отличаются. У нас люди любят: нам фельдшера не надо, это не врач. Чтобы люди понимали: фельдшер ― это кто?
Павел Харламов:
Есть определенный профиль вызовов, который тоже сортируется. Кардиологические больные попадают к врачебным, когда надо посмотреть и принять решение, прежде всего скорая помощь решает, нужна эвакуация или нет. В большинстве случаев кардиология, когда надо посмотреть именно врачу, или тяжелый случай.
Татьяна Моисеева:
Например, вы считаете, что не нужна госпитализация пациенту, а он настаивает, или родственники настаивают: везите в больницу, мы боимся, ей было плохо 5 минут назад. Вы приехали, ей стало хорошо, а 5 минут назад было плохо, хотим в больницу.
Павел Харламов:
В большинстве случаев удается объяснить, почему не надо отвозить. Сейчас есть возможность позвонить на подстанцию, у нас есть ответственные врачи смены и старший врач подстанции, которые консультируют сложные случаи, конфликтные ситуации. Они могут обсудить с больным или с родственниками, что на самом деле происходит.
Татьяна Моисеева:
Если никак не получается, вы обязаны отвезти или все-таки можете отказаться?
Павел Харламов:
Это исключительно прерогатива врача, ответственного по бригаде. Если врач консультируется, то вышестоящий консультант принимает решение.
Мария Рулик:
В обратной ситуации, когда вы настаиваете на госпитализации, видите 100 %, что надо, речь идет о ребенке или о пожилом человеке, а человек: «Мне через 5 минут выезжать», или «Нам на работу и мы не можем», «Мы улетаем, вы вколите что-нибудь, чтобы полегчало, и я пойду».
Павел Харламов:
То же самое, мы не можем насильно никого забрать, но есть ситуации, когда человек явно не понимает, что происходит, а родственники настаивают на том, чтобы его не везти, считают, что уже не надо. Бывает по-разному, но по закону должен быть оформленный законный представитель, либо сам пациент принимает за себя решение и вплоть до вызова полиции. Мы можем вызвать полицию, если считаем, что пациент нуждается, а родственник неправомерно…
Татьяна Моисеева:
Часто так бывает?
Павел Харламов:
Не очень часто мы обращаемся в полицию.
Мария Рулик:
Чаще всего это пожилые люди или мы говорим о детях?
Павел Харламов:
Как правило, пожилые люди. У детей законный представитель родитель, они подписывают отказ, законодательно имеют право. У пожилых часто отношения не оформлены, хотя родственники длительное время сидят с больным, знают, что он не хочет в больницу ехать.
Татьяна Моисеева:
Или в реанимацию.
Павел Харламов:
От реанимации отказать вообще нельзя, никаким образом. Даже если законный представитель считает, что реанимацию проводить нельзя, мы реанимацию проводить все равно будем, во всех случаях, если необходимо.
Мария Рулик:
Я читала, что в некоторых безнадежных случаях можно подписать отказ. Подобное еще до вас не дошло?
Татьяна Моисеева:
Я думаю, что отказ подписать нельзя, можно договориться.
Павел Харламов:
От реанимации никто не отказывается, с реаниматологами договориться гораздо сложнее.
Татьяна Моисеева:
Тогда они не должны скорую вызывать, если хотят, чтобы тихо-мирно умер дома.
Павел Харламов:
Если уж скорая начинает работать, то работает по определенным алгоритмам. У нас отказов от реанимации законодательством не предусмотрено. В учебниках есть, что реанимационные мероприятия не полагается проводить пациентам, у которых смерть произошла на фоне хронических заболеваний. Но, на этапе скорой помощи определить, старое заболевание или появилось новое практически невозможно, поэтому проводится всегда.
Мария Рулик:
Мы поговорили о том, когда можете отказаться вы, когда могут отказаться законные представители или сами пациенты, в конфликтной ситуации обращаются к старшему или ответственному врачу подстанции.
Как выглядят конфликтные ситуации, чаще всего в чём заключаются?
Павел Харламов:
Чаще всего, наверное, даже не сама медицинская эвакуация и ее необходимость, а нежелание ехать в определенный ближайший стационар. Желание ехать в конкретный, который нравится.
Мария Рулик:
Вы должны везти туда, куда вам приходит разнарядка, или куда? У пациента есть право выбора?
Павел Харламов:
Тенденция скорой помощи – как можно быстрее приехать к больному, оценить ситуацию и отвезти его в ближайшее место, где ему может быть оказана наиболее полная помощь по профильному заболеванию, которое у него есть. Наша задача: как можно быстрее доставить его в ближайший стационар. Если мы на Ярославском шоссе, а он хочет ехать в Бутово ― понятно, что требуется большое время, это вредит и пациенту, и надолго выводит из строя бригаду. Она едет туда и обратно, снижается возможность оказать помощь не только этому конкретному пациенту, но и нарушает структуру, мешает другим пациентам, особенно, если реанимационная бригада. Сейчас тенденция развития скорой помощи такая, что мы можем сделать в стационаре то, о чем раньше могли только мечтать, а лет 30 назад говорили, что таких пациентов не трогать, дома лучше. Тот же самый инсульт, 30-40 лет назад их оставляли дома, потому что считалось, что в острый период их нельзя куда-то таскать. Сейчас с инсультом практически с носилок скорой помощи пациенты попадают в операционную. Компьютерная томография, операционная, ему удаляют тромб и дальше совершенно другая реабилитация. Время, которое мы тратим, чтобы отвезти с «хорошую» с точки зрения родственников больницу, мы отбираем у пациента.
Мария Рулик:
Когда слово «хорошая» лишь относительно, если далеко, то понятна причина отказа.
Если человек, допустим, наблюдается в конкретной больнице с тем же хроническим заболеванием, произошло обострение или приступ, и они говорят: мы там наблюдаемся, есть врачи, которые нас знают. Тогда можете пойти навстречу?
Павел Харламов:
Мы же все люди. Допустим, если я приезжаю, я всегда диспетчеру по эвакуации говорю, что здесь пациенты хотят. Понятно, что мне на другой конец Москвы не дадут ехать, но если 15-18 км или 10-12 км от больницы, то можно рассмотреть как альтернативу, если там есть места. Но, опять же, если имеется обострение заболевания, которое угрожает жизни или здоровью, то пациента лучше отвезти в ближайшую больницу, а потом перевезти. Если хроническое заболевание, но госпитализацию можно отсрочить, то договариваемся, и пациент самостоятельно обращается о плановой госпитализации.
Татьяна Моисеева:
Мне бы хотелось поговорить о том, что изменилось. Мы сейчас затронули, что было 30-40 лет назад, когда у пациентов были инсульты. Что изменилось непосредственно в оснащении машины скорой помощи? Везде ли есть реанимационные чемоданчики? Все ли врачи скорой помощи могут оказать реанимацию в полном объеме, независимо, детская бригада или взрослая, ребенок перед ними или взрослый? Что здесь нового?
Павел Харламов:
Первое мое дежурство было в 1998 году, я пришел студентом покататься на машине и просто посмотреть. У нас был один ларингоскоп, чуть ли не на всю подстанцию. Интубационную трубку кто-то у кого-то вытащил или друзья подарили ― считалось восторг. Сейчас я работаю в реанимации, когда пришел – работал на скорой в обычной бригаде.
Татьяна Моисеева:
Фонендоскоп же разных размеров, детям один, взрослым другой.
Павел Харламов:
Набор один, но с разными клинками. Сейчас общее оснащение на каждой бригаде, плюс-минус может отличаться тип аппарата, монитор на некоторых бригадах тип один или другой, дефибрилляторы разных типов. Но все равно есть определенной набор на каждой бригаде.
Мария Рулик:
Медикаментозные?
Павел Харламов:
Медикаментозные наборы тоже практически ничем не отличаются, но в реанимационных бригадах, помимо линейного, есть еще дополнительный.
Татьяна Моисеева:
Когда выезжает обычная, не реанимационная бригада, она может оказать реанимацию?
Павел Харламов:
Она тоже обладает, у нее те же самые устройства.
Татьяна Моисеева:
Если к ребенку?
Павел Харламов:
К ребенку ― то же самое.
Татьяна Моисеева:
ЭКГ все могут снять и сразу расшифровать?
Павел Харламов:
ЭКГ могут снять все, расшифровать ЭКГ могут врачи, увидеть острое состояние. Фельдшеры увидеть инфаркт точно могут. Раньше была система, которая переводила телефонный сигнал кардиографа на компьютер, врач дистанционно видел, как выглядела кардиограмма. Сейчас Wi-Fi, интернет сразу подключается к передатчику и у врача моментально кардиограмма на пульте. У нас есть кардиопульт, который анализирует кардиограмму, он видит на компьютере и фельдшеру расшифровывает, пишет рекомендацию, что инфаркт. Эта система ускорила передачу данных, причем, она дублированная, может работать по сотовому сигналу.
Татьяна Моисеева:
Что еще передаете? ЭКГ ― один из сложных моментов, которую не все могут расшифровать на вызове. За какой консультативной помощью обращается, например, фельдшер?
Павел Харламов:
Есть сложные случаи, когда невозможно понять, что это такое. Бывают заболевания, которые протекают нетипично, а бывают заболевания, с которыми мы сталкиваемся редко. По заболеваниям вопросы. Бывают вопросы по тактике, потому что у нас есть алгоритмы, где прописано, что при панкреатите полагается эвакуация в больницу, панкреатит дома не лечится, или при инфаркте полагается эвакуация в больницу. Если такой диагноз ставится, то понятно, как действовать дальше. Есть заболевания, которые реже встречаются, не являются абсолютно скоропомощными ― здесь, соответственно, нужна консультаци по тактике. Хронические заболевания декомпенсации, допустим, гематологические заболевания. Как правило, хронические заболевания не всегда требуют экстренной помощи, но на их фоне много чего обостряется, у пациентов может быть совсем тяжелое состояние. В таких случаях фельдшер может позвонить и сказать: у меня такая ситуация, что делать?
Татьяна Моисеева:
Вы работаете больше 20 лет. Были случаи совсем редкие случаи, с которыми впервые сталкивались?
Мария Рулик:
Самый яркий случай из практики?
Павел Харламов:
Не скажу, что вспоминается конкретный диагноз, больше всего запоминаются реанимационные случаи. Сейчас подумал: больше всего помнятся случаи, когда проводят манипуляции до приезда скорой помощи, когда реанимационные мероприятия оказывают до приезда 03 даже не специалисты, всегда повышает шанс у больного. Это помнится. Надеюсь, когда-то не будет помниться, а будет рутинной ситуацией.
Татьяна Моисеева:
Много было случаев, когда приехали и не успели?
Павел Харламов:
Много, конечно, бывает. У нас ситуация такая, что мы приезжаем уже… Очень много хронических заболеваний.
Татьяна Моисеева:
Хотелось бы задать последний вопрос: почему пошли в скорую помощь и непосредственно в реанимацию? Что Вас подтолкнуло к принятию такого решения?
Павел Харламов:
Скорая помощь, во-первых, это мультидисциплинарный подход. Может быть, я не так хорошо во всем разбираюсь, как невролог, который работает с неврологическими больными, или кардиолог, который работает постоянно с кардиологическими больными, но я во всем по чуть-чуть ориентируюсь, и это интересно. У нас сейчас идет тенденция на уменьшение профильности, человек очень много должен знать, с этой точки зрения очень интересно. Еще интересная ситуация ― на скорой помощи ты всегда, на протяжении малого промежутка времени ты видишь результат. Больной был практически мертвый, одной ногой стоял на том свете, а через час двумя ногами уже стоит здесь. Это очень мотивирует. И генетически у меня «отягощенная» наследственность, наверное.
Татьяна Моисеева:
Надо пожелать нашим слушателям любить скорую помощь, помогать ей.
Мария Рулик:
Учиться, как Вы несколько раз повторили, потому что приятно видеть, когда Вы приезжаете, а помощь уже была оказана человеку. Для этого вы ездите на мастер-классы в школы, работаете с взрослыми, с детьми. Нашим слушателям хотим пожелать: учитесь! Возможно, вам не пригодится, но вдруг вы окажетесь в ситуации, и тогда вы не будете чувствовать себя беспомощным, сможете оказать помощь своим близким и человеку на улице. Чтобы сделать её качественно, стоит посещать обучающие курсы. Скажите, куда можно обратиться, чтобы научиться?
Павел Харламов:
В Москве Красный крест проводит такие занятия, Боткинская больница учит. Если организационно, то мы всегда открыты. Пишите нам на почту скорой помощи, либо в Молодежный совет ДЗМ, мы рассмотрим данную ситуацию и попробуем помочь.
Мария Рулик:
Учиться никогда не поздно! Спасибо большое, всего доброго!