Михаил Цурцумия:
Добрый день, дорогие зрители, слушатели. Сегодняшнюю передачу я начну с представления гостя. Я ее очень долго звал, очень долго ждал на передачу. Наконец-то это случилось, и она с нами. Это заведующая филиалом Перинатального центра городской клинической больницы имени Кончаловского, доктор медицинских наук, профессор кафедры акушерства и гинекологии постдипломного образования федерального государственного бюджетного учреждения, федерального научного клинического центра, федерального медико-биологического агентства России Наталия Алексеевна Габитова. Здравствуйте.
Наталия Габитова:
Здравствуйте, Михаил Зурабович.
Михаил Цурцумия:
Наталия Алексеевна нам сегодня поможет ответить на вопросы, секреты «сладких женщин». Сахарный диабет – мы все чаще и чаще слышим в последнее время, все чаще и чаще сталкиваемся с этим диагнозом, и нам надо попытаться сегодня ответить на вопрос – это образ жизни или это приговор? А если еще сахарный диабет с беременностью, что с ним делать? В общем, на эти вопросы попытаемся нашим слушателям ответить. Вы – заведующая филиалом перинатального центра. Чем перинатальный центр отличается от родильного дома?
Наталия Габитова:
Мы не так давно стали перинатальным центром, буквально с февраля прошлого года. Вот в этом году мы отметили годик нашему статусу, и стало это возможно после того, как у нас открылось отделение патологии новорожденных недоношенных детей – патологии деток, которые требуют второго этапа выхаживания. Вот и здесь ответ на Ваш вопрос, есть в родильном доме этот второй этап отделения патологии новорожденных и недоношенных детей? Можно претендовать на звание перинатального центра. Гордое звание. Как только появляется эта возможность, выхаживать и не переводить совсем маленьких, от 500 грамм рождающихся, куда-то в другое отделение, в другую больницу, не надо их перевозить. Это для них сопряжено со смертельной опасностью. Их надо очень-очень-очень бережно транспортировать даже в пределах одного лечебного учреждения.
У нас появилась возможность выхаживать этих деток, переведенных из реанимации, маленьких, недоношенных, тяжелых. Только этот критерий отделяет любое другое родовспомогательное учреждение от звания Перинатальный центр. Может быть сколько угодно ЭКО, может быть десять гинекологий, любые репродуктологии, можно всех оплодотворять, лечить бесплодие. Можно иметь сколько угодно коек в акушерском стационаре, но как только появляется вот это отделение, можно стать перинатальным центром.
Михаил Цурцумия:
Наличие третьего уровня родильного дома и наличие второго этапа выхаживания – звание перинатального центра. И если мне не изменяет память, вы один из 5 перинатальных центров, которые входят в систему Департамента здравоохранения города Москвы, и вам исполнился год. Но я знаю, что у перинатального центра есть еще всякие интересные присужденные звания.
Наталия Габитова:
Да, у нас есть звание «Больница, доброжелательная к ребенку». Это звание, на которое мы долго работали, которым мы очень гордимся. Мы выдержали массу проверок после обучения наших сотрудников. Мы получили эту табличку ВОЗ и ЮНИСЕФ. После того, как прошли массу аудитов соответствующих инстанций, мы стали «Больницей, доброжелательной к ребенку». Мы были пятые в системе Департамента, это наша счастливая цифра. Мы стали пятые, кто в департаменте получил вот эту самую табличку.
Эксперты проводили тестирования на разных уровнях. Это очень непросто, поверьте. У нас проучены врачи, акушерки, неонатологи, детские сестры, санитарки определенное количество часов, охранники по два часа. Мы очень активно пропагандируем грудное вскармливание. Если Вы придете к нам в перинатальный центр и попытаетесь пройти туда с бутылочками, Вам охранник скажет: «Знаете, не наш вариант, мы тут грудью кормим». И это на самом деле так. И начинаем мы это делать даже в той самой реанимации для малышей, которые родились с массой от 500 граммов. То есть вот эти совсем-совсем капельки драгоценного молозива, насыщенного иммуноглобулинами, с этого мы начинаем. Мамы приходят, вот эти капелюшечки собирают своим малышам, а они еще не приспособлены для этого. Много энергии нужно затратить для того, чтобы кормиться, чтобы переваривать. Нужны совершенно другие смеси. Но мы пытаемся работать еще со времени беременности, на этапе, когда мы встречаемся.
По средам у нас День открытых дверей проходит. Мы приглашаем всех наших будущих пациентов, мы приглашаем с мужьями, с мамами, с бабушками и объясняем, что у вас будет так. Вы дадите ребенку то, чего никогда ему больше не сможете дать и ничем это не заменить. Вы сэкономите массу средств, потому что хорошие смеси стоят безумно дорого. Вы всегда будете иметь при себе лучшее для своего ребенка – стерильное, теплое, натуральное и самое лучшее в мире грудное молоко.
Михаил Цурцумия:
От производителя.
Наталия Габитова:
Семья ваша тоже укрепится, потому что вам не надо, брякая смесями, коробками, бутылками, куда-то посылать папу. Папа будет всегда рядом. Папа будет этого малыша холить, лелеять и пестовать. Мы начинаем эту работу еще во время беременности. После родов мы выкладываем малыша на животик маме.
Когда те же эксперты ВОЗ и ЮНИСЕВ читали лекции, когда мы обучали наших сотрудников, которые проработали в роддоме 20 лет, объясняли, что ребенок полежит, а потом начинает ползти к этому самому соску, на запах, на цвет. И те, кто проучился и видел это потом своими глазами, говорили: «Ух-ты, а это правда». Люди, проработавшие всю жизнь в родзале, после того, как рождался ребенок, отделяли от пуповины, отдавали, и там лежали все запеленатые, как куколки. Мы сейчас пытаемся объяснить нашим будущим пациенткам, что этого делать не надо. Вы кормите, мы будем помогать. К сожалению, все еще приходится сталкиваться с реакцией наших мамочек: «Я устала, я хочу спать, заберите, я сейчас немножко отдохну, а дома я буду кормить, как надо, дома я сразу стану хорошей мамой». Не надо так делать. Мы говорим: «Девочки, милые, вы пользуйтесь нами. Нам очень просто собрать у вас всех деток, перепеленать, помыть, накормить, и спать они будут. Но как только вы придете домой, вы начнете плакать. Вам никто не поможет при всей любви к вам, потому что рядом не будет тех, кто умеет это делать, и знает, как лучше». Наш коллектив долго учился, долго сдавали экзамены, долго обучали нас те, кто учился у первоисточника. И теперь мы наконец имеем то, что имеем. Но это совершенно не значит, что мы остановились в развитии и дальше будет все абсолютно шоколадное, на всю оставшуюся жизнь. За нами будут продолжать следить, нас будут продолжать контролировать.
Михаил Цурцумия:
То есть получить звание недостаточно, его еще надо поддержать.
Наталия Габитова:
Надо сохранить.
Михаил Цурцумия:
Пациентки с сахарным диабетом наверняка достаточно часто поступают в ваше учреждение. Я бы хотел сейчас отмотать ленту в сторону амбулаторно-поликлинического звена, потому что женская консультация и родовспомогательные учреждения – это одна связка в рамках преемственности. Есть ли у нас категория риска до наступления беременности? Есть ли у нас категория риска по развитию беременностью ассоциированного сахарного диабета или сахарного диабета, манифестного во время беременности впервые?
Наталия Габитова:
Да, к сожалению, такая группа есть. Это женщины с системными заболеваниями, сердечно-сосудистыми, с лишним весом. Не всегда это ожирение, просто избыточная масса тела. Это женщины старше 35 лет. В конце концов, мы все знаем, что рано или поздно каждый человек доживет до своего сахарного диабета. Такие пациентки есть, и если в отношении этих пациенток у нас есть настороженность, то наиболее коварна даже не эта группа риска, а те, у кого вроде бы все хорошо. И вот там надо еще внимательнее к ним относиться и не пропустить. Вся система амбулаторной помощи в этом плане настроена главным образом на тех пациенток, которые худенькие, молодые, без видимых болячек до наступления беременности. Поэтому сегодня делается в амбулаторной помощи все для того, чтобы не упустить эти скрининговые моменты.
Михаил Цурцумия:
Зацеплюсь за слово «скрининговое». У нас есть рутинный объем обследований, который может выявлять или не выявлять наличие или отсутствие «сладких женщин».
Наталия Габитова:
Да, у нас есть порядок обследований. И сейчас этот порядок стал достаточно жесткий. Мы уже 5 лет работаем в рамках этого порядка. К нему мы пришли после того, как в мире было проведено большое исследование по состояниям гипергликемии. До этого такого уровня содержание сахара считалось нормой. И мы соблюдаем эти нормы и все равно получаем неудовлетворительный результат и в плане деток, и в плане мам. Получаем фетопатов, много травматизма, крупных детей, получаем исходы беременности с ожирением, гипертензией, диабетом, неизвестно откуда взявшимся. Мы соблюдали совершенно честно все нормы. И когда это исследование было проведено, там порядка 25 000 беременных, появилась информация о том, что все эти проблемы и с детьми, и с мамами возникают при уровне глюкозы крови гораздо раньше. И с тех пор, как пересмотрели эти нормы, приняты совершенно другие скрининговые стандарты, на которые мы опираемся и по которым мы работаем с 2014 года.
Уровень гликемии, с которого мы начинаем считать проблему гестационного диабета, начинается, когда тощаковый сахар превышает 5, это еще верхняя граница нормы, 5,1 миллимоль на литр – это уже не норма. Это достаточно жестко, потому что до сих пор очень многие врачи называют всякие цифры типа 6, 6,1, 6,5. Уже давным-давно таких нет, сейчас нормы ужесточились, и это правильно, потому что диабета очень много, и у беременных тоже. Я все время своим пациентам и молодым врачам говорю, что в мире мало того, на что мы можем повлиять, но рот закрыть ради собственного ребенка можно.
Михаил Цурцумия:
С уровнем сахара определились. Пороговый уровень сахара 5 и выше – мы абсолютно правомочно говорим о вероятности развития гестационного сахарного диабета. Есть ли привязка к какому-то сроку беременности на этапе наблюдения, когда это скрининговое исследование проводится обязательно в стопроцентном варианте? Либо мы это наблюдаем всю беременность?
Наталия Габитова:
Если пациентка пришла, как все правильные девочки, вставать на учет до 12 недель беременности, и мы понимаем, что глюкоза крови, глюкоза венозной плазмы больше, чем 5, мы говорим о том, что диагноз гестационный сахарный диабет поставлен.
Михаил Цурцумия:
Извините, перебью. Ставит его кто?
Наталия Габитова:
Ставит его тот, кто увидел – акушер-гинеколог, терапевт, эндокринолог, уролог, хирург, врач любой специальности. Для этого хватает образования у всех. Для того чтобы поставить диагноз гестационный сахарный диабет, надо получить одно аномальное значение, при условии, если пациентка правильно подготовлена к этому тесту. Больше никаких скринингов. Дальше надо заниматься тем, чтобы не было последствий этого гестационного сахарного диабета.
Если мы получили 5 и меньше, дальше тоже не надо успокаиваться, потому что беременность развивается, обмен меняется. Беременная пациентка – это принципиально другой организм. Раньше она была одна у себя на почки, печень, сосуды, сердце. Сейчас двое, трое и так далее. Поэтому в 24 – 26, ну 28 недель мы снова определяем сахар и проводим тест толерантности к глюкозе. Вот этот тест доктор обязан предложить своей пациентке, которая стоит у него на учете, если до этого не было никаких других изменений углеводного обмена. То есть если до этого все было хорошо, тест на толерантность проводится. Если до этого был диагноз гестационный или любой другой диабет, то никто никакой глюкозой грузить не будет. Тест с 75 граммами глюкозы проводится амбулаторно или, если пациентка в это время лежит в стационаре, стационарно. Если показатели глюкозы венозной плазмы выходят за референтные значения, значит это тоже диагноз либо гестационный сахарный диабет, либо манифестный.
Михаил Цурцумия:
Глюкозотолерантный тест – это некая нагрузочная проба?
Наталия Габитова:
Да. 75 грамм глюкозы, которые надо принять утром натощак. Очень часто пациентки начинают голодать перед этим тестом. Этого делать ни в коем случае нельзя! Наша задача – выявить толерантность организма в обычных условиях. Можно, конечно, поголодать сутки, можно двое, получить хорошие результаты, а потом опять начать есть по коробке конфет, как это обычно происходит. Тогда толку-то, мы кого обманываем? Поэтому тест проводится в абсолютно обычных условиях. То есть наша беременная пациентка ест всю неделю, как она ест обычно. Надо не принимать никакой пищи 8-14 часов. То есть если наша лаборатория работает с 8 утра, то последний прием пищи должен быть не позднее 12 часов дня. Если вы ночью выпили сок или съели яблочко, в этот день теста уже не будет, это уже погрешность. Вы получите совсем другой уровень глюкозы, и вам поставят диагноз гестационный сахарный диабет. Это неправильно, это не корректно.
Есть еще другие ограничительные моменты. Если вы лежите, привязаны к кровати, если есть воспалительные заболевания, тоже не проводится тест. Если принимаются препараты, которые изменяют уровень глюкозы, тоже не вариант. Поэтому, если ничего этого нет, значит мы можем проводить тест толерантности к глюкозе. 8-14 часов голода, водичку пить можно. И утром идем сдавать кровь. В этой ситуации тест будет абсолютно правильным. Бояться сдавать не надо, потому что иногда спрашивают: «Это ничего, что 75 грамм глюкозы, это много?» Ничего, это кусок торта. Тест является безопасным.
Михаил Цурцумия:
А нельзя тортом заменить, торт же вкуснее?
Наталия Габитова:
Хороший вопрос, как-то я не задумывалась. Но я думаю, что проблема в том, что надо торт очень четко разделить на эти 75 грамм.
Михаил Цурцумия:
У нас есть гликированный гемоглобин, который нам говорит на определенном жизненном промежутке средний уровень сахара. А им нельзя заменить?
Наталия Габитова:
Гликированный гемоглобин – это один из показателей, который может говорить о том, что надо насторожиться. Если гликированный гемоглобин меньше 6 – это вариант нормы, от 6 до 6.5 – тот самый гестационный сахарный диабет, свыше 6 – это диабет манифестный, когда уже только эндокринолог, только инсулинотерапия. Но получив вот эти референтные интервалы гликированного гемоглобина, мы поставим диагноз гестационный сахарный диабет обязательно и начнем предпринимать меры для того, чтобы его ликвидировать.
Мы говорим о гестационном сахарном диабете, как самой коварной форме проявления проблемы нарушения углеводного обмена, который мы вдруг, совершенно не планируя никаких проблем во время беременности, выявили. Но есть еще другая форма, которая называется манифестный диабет. Если все тот же тощаковый сахар будет больше 7, тогда вообще все грустно. Тогда впервые выявленный истинный сахарный диабет.
Михаил Цурцумия:
С объемом обследования плюс-минус понятно. Зачастую пациентки воспринимают диабет равно инсулин: «Это все, мне пожизненно колоть инсулин». Как нам разграничить понятие гестационного сахарного диабета, манифестного сахарного диабета и чего не надо бояться?
Наталия Габитова:
Мы все время возвращаемся к теме, которую Вы обозначили, – приговор или есть еще шанс. Шанс еще есть, если ставится диагноз гестационный сахарный диабет. А он может быть поставлен врачом любой специальности, надо принимать меры, надо тушить пожар, если это не манифестный диабет. Если это манифестный диабет, а это тощаковый сахар 7 и больше, в этом случае наша пациентка обязательно пойдет к эндокринологу. И там вариантов нет, только инсулин. Нам надо нормализовать обмен, нам надо спасать ребенка, никаких других вариантов.
Если диагноз гестационный сахарный диабет, то это повод всерьез пересмотреть стиль жизни, пересмотреть питание. Очень часто есть возможность впрыгнуть в последний вагон. Для некоторых это бывает тем, что заставляет менять питание на всю оставшуюся жизнь. У меня была ученица, сейчас она уже коллега, и когда мы пьем чай вместе, при идеальной совершенно фигуре не допускает вообще никаких кусочков чего-нибудь радостного и сладкого. Мы все ей говорим: «Лена, почему, у тебя все хорошо!» И Лена нам рассказывает страшную историю: когда у нее во время беременности приключилась гипергликемия в очень деликатных пределах, она до такой степени впечатлилась, что может из-за своего несбалансированного питания передать эту проблему ребенку. А что может быть для матери большим стимулом, большей мотивацией?
Михаил Цурцумия:
Для любого родителя.
Наталия Габитова:
Но в данной ситуации все зависит от мамы. Лена на всю оставшуюся жизнь в этом плане закрыла рот и сейчас имеет бонусом прекрасную фигуру. Это я говорю к чему? Что первое, что рекомендует врач, поставив диагноз гестационный сахарный диабет, – изменить режим питания. Режим будет меняться в зависимости от индекса массы тела. Если этот самый индекс нормальный, все, что меньше 24, можно совершенно разумно составлять себе меню. Естественно, мы исключим простые углеводы, сахар, булки. Эти памятки есть везде. Те, кому это актуально, могут везде эту информацию почерпнуть. Мы будем есть просто другие продукты. Но и по калорийности они тоже будут ограничены в зависимости от индекса массы тела. Если индекс массы тела уже существенно больше 30, значит придется еще и по калорийности тоже ограничиться. Если на чашу весов положить, что мы имеем и чем мы должны пожертвовать, то выбор совершенно очевиден.
Иногда пациенты спрашивают, как долго придется так жестко себя держать – как минимум, до конца беременности. Но доктор, который наблюдает нашу девочку, будет ее не просто наблюдать, а контролировать. Через неделю, через две мы на анализаторе будем повторять уровень глюкозы венозной плазмы. Есть еще вариант следить самой, доктор ей объяснит, когда нужно измерять глюкометром уровень глюкозы. Но это уже немножко другие цифры и другие интервалы. А по поводу анализатора это обязательно, потому что все-таки эти приборы тоже надо иногда тестировать. Если не получилось, если не вскочили в последний вагон, значит надо будет решать вопрос инсулинотерапии. Но это тоже не приговор. После рождения ребенка потребность в инсулине резко снижается, во всяком случае в первые трое суток. И большей части тех, у кого был диагноз гестационный сахарный диабет, не придется пользоваться инсулином.
Михаил Цурцумия:
Отсюда вытекающие два вопроса. Первый – обязательно ли направление к эндокринологу всем пациенткам, у которых референтные значения 5 и выше? Все ли идут к эндокринологу для решения вопроса дальнейшей тактики ведения лечения? И вторая часть – условно поставили диагноз гестационного сахарного диабета. Как меняется или как наполняется объем обследования, наблюдения беременности? Я понимаю, что это наверняка рутинное наблюдение, но оно чем-то дополняется, у нас есть какие-то контрольные точки, на которые мы обращаем внимание? Учитывая то, как уровень сахара влияет на сосудистую стенку, на орган зрения, на многие наши жизненно важные органы, мы на этом акцентируем внимание или идем по обычной дорожке, по той жалобе, которая появляется?
Наталия Габитова:
К эндокринологу, если мы не ставим диагноз манифестный сахарный диабет, сначала не направляемся. Мы все-таки будем начинать с диеты. Контролируем через неделю, через две, если сахара снижаются до целевых значений, значит, обойдемся без эндокринолога, значит человек внял, услышал и успел сделать все, что можно. Если все-таки сахара выходят в референтные значения гестационного диабета, значит мы пойдем к эндокринологу, для того чтобы подбирать терапию инсулинами, потому что надо защищать ребенка. Только диетой мы уже не справляемся, надо уже работать медикаментозно. Если с самого начала это называлось манифестный диабет, тогда сразу нам будет помогать эндокринолог.
По поводу того, будет ли меняться объем наблюдения, вот эта наша дорожная карта беременной, у нас столько появляется ко второй половине точек, когда пациентка должна нас посетить, что мимо она совершенно точно не пройдет. И увы, как беременность плохо влияет на диабет, так и диабет плохо влияет на беременность. К сожалению, если там появляются высокие показатели, когда они не нормализуются, и ребенок начинает себя проявлять, я имею в виду изменения фетоплацентарного комплекса, и присоединяются другие проблемы беременности – преэклампсия, то начинается потеря белка. И все это от того, что меняется состояние сосудистой стенки. И почечные проблемы, и офтальмологические проблемы тоже могут быть.
Михаил Цурцумия:
Тогда еще один вопрос, касающийся наблюдения беременности и течения беременности, амбулаторной ее части. Допустим, вторая беременность, и в первую беременность ставили гестационный сахарный диабет. Какова вероятность повторения истории?
Наталия Габитова:
Увы, она есть. Вот это та самая группа риска, с которой мы начинали. И если гестационный сахарный диабет был, очень вероятно, что он повторится. Но от этого изменений в обследовании не будет. Мы будем точно так же определять уровень глюкозы, будем надеяться, что все будет хорошо. Но вероятность того, что реализуется второй раз гестационный сахарный диабет, очень-очень велика.
Михаил Цурцумия:
То есть если в первую беременность был гестационный сахарный диабет, это не значит, что априори во вторую беременность этот шлейф уже тянется?
Наталия Габитова:
Нет, ни в коем случае. Мы точно так же будем проводить все исследования.
Михаил Цурцумия:
Его в эту беременность тоже надо доказать?
Наталия Габитова:
Его снова надо будет доказать.
Михаил Цурцумия:
Насколько серьезно влияет, будь то гестационный сахарный диабет или сахарный диабет как таковой, на сосуды мамы и ребенка? Чего мы боимся?
Наталия Габитова:
Мы боимся диабетической фетопатии. Это крупные дети. Крупные – это значит травматизм, это многоводие, это изначально измененная резистентность к инсулину, это гипогликемия после рождения. Вот это все вместе в совокупности. Бывают вторичные изменения, но это уже совсем изменения, гепатоспленомегалия и так далее. Наверное, надо где-нибудь в лесу жить с диабетом, чтобы такие вещи незаметно прошли для акушера-гинеколога. Но мы этого всего боимся. В совокупности это называется фетопатия. И, конечно же, речь пойдет о родоразрешении.
Михаил Цурцумия:
Насколько высока вероятность развития акушерской патологии? Вы назвали преэклампсии, фетоплацентарные недостаточности. Или это два абсолютно параллельных процесса при наличии гестационного сахарного диабета или диабета как такового?
Наталия Габитова:
Они очень часто сочетаются.
Михаил Цурцумия:
Они идут параллельно или один другой усугубляет?
Наталия Габитова:
Почти всегда совпадают, увы. Преэклампсия – это патология эндотелия. Если мы на эту точку зрения встанем, сахарный диабет – изменения эндотелия тоже совершенно очевидные. Они друг друга усугубляют. Беременность очень плохо влияет на диабет. Диабет очень плохо влияет на беременность.
Михаил Цурцумия:
Диабет будет 100% при преэклампсии?
Наталия Габитова:
Нет, это не равно, но очень часто это будет.
Михаил Цурцумия:
Парадоксальная история. Фетоплацентарная недостатоточность подразумевает под собой маленького ребенка, а тут большие детки.
Наталия Габитова:
Не надо сильно радоваться, когда рождается ребенок 5 килограмм. Скорее всего, надо поискать проблему, нарушение углеводного обмена произошло у этой детки. Крайне редко бывают генетические, папа два метра, мама немного меньше. Но чаще всего это все-таки диабетики.
Михаил Цурцумия:
Если у мамы за время наблюдения беременности был хотя бы гестационный сахарный диабет, мы ребенка прицельно обследуем после рождения?
Наталия Габитова:
Обязательно. Рутинно всем не проводим анализ с подробной кровью. То есть если родился абсолютно здоровый ребенок, у него очень ограниченный спектр обследований, но уровень глюкозы у него будет определен.
Михаил Цурцумия:
Так мы потихонечку подобрались к родоразрешению. Насколько высока вероятность аномалии родовой деятельности при гестационном сахарном диабете?
Наталия Габитова:
Большая вероятность аномалии родовой деятельности, потому что на фоне диабета есть многоводие, есть крупный плод. Уже того и другого достаточно для того, чтобы аномалия с большей вероятностью развилась. Плекситы, нарушения мозгового кровообращения, дистоция плечиков. При нормальных размерах головы они ребята с большими плечами, с самого начала гребцы, пловцы. Поэтому эти все вещи в большей степени наблюдаются.
Михаил Цурцумия:
Наверняка и процент кесаревых сечений у них больше?
Наталия Габитова:
Здесь надо разграничивать понятие истинный (манифестный сюда же отнесем) сахарный диабет и гестационный сахарный диабет. Если в первой группе их серьезно больше, то сам по себе гестационный сахарный диабет не является показанием к тому, чтобы априори делать кесарево сечение. Чаще всего их родоразрешают несколько раньше, в 38-39 недель, чтобы не доводить до проблем у мамы. Такие роды должны быть спланированными, так называемые программированные роды, которые начинаются утром и в течение дня надо бы уже определиться.
Михаил Цурцумия:
Я беременная женщина с гестационным сахарным диабетом, и доктор акушер-гинеколог мне сказал, что мне не надо ждать предполагаемой даты родов. Мне надо рожать раньше, как Вы сказали, программированные роды. Это что такое?
Наталия Габитова:
Надо не на программированные роды идти, а на дородовую госпитализацию в отделение патологии беременности, где проходит дообследования состояния плода. Что мы имеем в виду, когда говорим о плацентарной недостаточности? Клинически она реализуется в двух формах – либо задержка роста плода, либо гипоксия плода. Для того и другого у нас есть инструменты – ультразвук, допплер, КТГ. Мы сейчас не говорим об экзотике, о биохимических методах определения уровня гормонов. Если там все хорошо, то мы будем рожать самостоятельно после соответствующей подготовки родовых путей. И это будет называться программированные роды. В нашей ситуации это самый идеальный выход из положения и рождения ребенка. Возможны варианты, вплоть до декомпенсации плацентарной недостаточности. Тогда, естественно, ни о каких программированных родах речи не пойдет. Это будет называться программированная оперативная очередь.
Михаил Цурцумия:
Зачем мне идти в 38 недель беременности на роды, а не дожидаться своего часа X, в 41 неделю?
Наталия Габитова:
В 41 неделю не стоит этого делать. Может все закончиться грустно – декомпенсацией плацентарной недостаточности, о которой мы говорили выше. Для того, чтобы все остались живы, надо идти тогда, когда надо идти.
Михаил Цурцумия:
Есть некая статистика?
Наталия Габитова:
У нас есть плохая статистика, которая говорит о том, что при декомпенсации плацентарной недостаточности на фоне изменений углеводного обмена такое бывает существенно чаще, чем у всех остальных граждан.
Михаил Цурцумия:
И какова же та золотая середина, которой мне не надо пугаться? Есть ли признаки, будь то ультразвуковые, допплерометрические, кардиотокографические, которые определяют: «Можно рожать»?
Наталия Габитова:
Самостоятельно? Конечно. Все эти признаки у нас есть.
Михаил Цурцумия:
Я имею в виду не самостоятельно. Мы с Вами оговорили, что с сахарным диабетом мы идем рожать в 38 недель.
Наталия Габитова:
Да, в 38-39 с гестационным диабетом.
Михаил Цурцумия:
Но в любом случае, Вы же ориентируетесь не только на 38-39 недель. Наверняка есть какие-то маркеры, когда Вы скажете: «Да».
Наталия Габитова:
Если у нас есть при этом еще и состояние, которое называется преэклампсия, это будет раньше. Если есть состояние, которое называется задержка роста плода, это будет раньше. Поэтому сидеть дома и заниматься самодиагностикой не стоит.
Михаил Цурцумия:
Золотое правило, что пациентки с гестационным сахарным диабетом, с сахарным диабетом – это отделение дородовой госпитализации. Они туда попадают в 38+ в любом случае.
Наталия Габитова:
В 38 недель надо прийти в отделение дородовой госпитализации, если есть проблема, которая называется гестационный сахарный диабет.
Михаил Цурцумия:
Отмотав чуть-чуть назад ленту, какова вероятность развития сахарного диабета у ребенка, родившегося у мамы с гестационным сахарным диабетом?
Наталия Габитова:
Данных о том, что гестационный сахарный диабет определяет судьбу малышей в эту сторону, нет, набор этих данных продолжается. Я бы так вообще вопрос не ставила, потому что гестационный сахарный диабет – это во многом образ жизни. Поэтому когда я разговариваю со своими пациентками в самом начале беременности, я пытаюсь объяснить, что это совершенно другая жизнь. Надо изменить рацион питания, надо изменить стиль жизни с самого начала. Это совершенно не значит, что надо лечь и лежать, никуда не ходить и вообще от всего мира оградиться. Многие взгляды, которые существовали еще у наших мам и бабушек, что беременная женщина должна есть за двоих. Ну не надо ей есть за двоих. Ей надо есть дозированно и то, что надо, и смотреть внимательно на то, что она ест. Поэтому надо просто изменить рацион питания, есть все эти серенькие некрасивые кашки, овсянку, гречку, морскую рыбу. Попроще, не надо омаров и лобстеров, вполне достаточно минтая. Яблочки зелененькие, червивенькие, которые местные. Не надо экзотики. Ходить пешком можно, даже нужно. Плавать в бассейне можно и нужно. Если вы занимались фитнесом и пилатесом, йогой, то, конечно, можно. С гирями не стоит уже прыгать, и степ тоже не вариант для беременности. Но следить за тем, что ты ешь, абсолютно точно надо. И убрать полностью эти несбалансированные продукты. В современном акушерстве большие прибавки – 20 килограммов – оправданы только в одном случае, если вы вынашиваете двойню, тройню. И все равно надо дружить с доктором, который ведет беременность.
Михаил Цурцумия:
На этой позитивной ноте мы сегодняшнюю передачу завершаем. И подводя итог вопроса, с которого начали, мы им и закончим. Сахарный гестационный диабет – это не приговор?
Наталия Габитова:
Абсолютно нет. Это образ жизни, который с самого начала. Его можно организовать, здесь неважно, какой у вас материальный достаток.
Михаил Цурцумия:
За здоровый образ жизни, за счастливый образ жизни! Я очень надеюсь на встречи еще в рамках эфира и не эфира в том числе. Буду рад Вас видеть еще и еще.
Наталия Габитова:
Спасибо большое за приглашение, всем большое спасибо.
Михаил Цурцумия:
До новых встреч в эфире, большое спасибо!