Михаил Довженко:
Добрый день, дорогие наши радиослушатели, в эфире программа «Короткие волны» и ее ведущие Басиния Шульман…
Басиния Шульман:
…и Михаил Довженко.
Михаил Довженко:
Сегодня День театра. Поздравляем вас с этим замечательным праздником, и сегодня у нас в гостях человек, который олицетворяет этот театр. Театр, как явление, и человек, с которым нам с ведущей Басинией Шульман посчастливилось творить вместе. Бася, представляй нашего сегодняшнего гостя.
Басиния Шульман:
Здравствуйте, дорогой, любимый Роман Григорьевич. Спасибо большое, что Вы к нам сегодня пришли. Мы Вас поздравляем от всей души с праздником, и действительно, Вы и театр – это тождественные значения. Я Вас знаю по работе на сцене, я знаю Ваши спектакли, но так много информации, конечно, не имела до этих дней. И вот прочла: больше 200 спектаклей поставлено и в России, и за рубежом, и очень хотелось бы начать наше интервью с Вашего признания в любви к театру. Судя по всему, Вы его любите.
Михаил Довженко:
Судя по всему, это взаимно.
Роман Виктюк:
Здание, которое в Сокольниках, получить было сложно. Мы въехали в это здание, окна были кирпичами забиты. У архитектора этот дом назывался Дом Света. Он 20 лет просил эти кирпичи убрать. Нет. Последний был мэр, который сейчас в Лондоне, он говорил такими словами на букву «Б» даже: «Все для тебя», – и исчез. Никакого ремонта. Сквозняки, вода течет, снег, а мы репетируем. Девять лет подряд. И вот новый мэр. Я сразу пошел к нему, а я живу на Тверской, напротив, где он руководит. Я пришел, позвонил снизу, и он сразу сказал: «Я Вас жду». А мне нужно здание, мне нужны квартиры артистам. Я начинаю с квартир, говорю: «У меня есть очень хороший знакомый, у него деньги, он просит землю, он построит дом, 17 квартир моим артистам, остальное Вам». Мэр говорит: «Это капитализм, я так не могу». Он отвернулся, потом паузу я выдержал и говорю: «А что Вы можете?» И поворачиваю голову. Он поворачивается и без паузы говорит: «Могу». – «Сколько?» – «Сколько надо?» – «17». – «Нет, 19». – «Спасибо. А теперь ремонт». – «Все в порядке».
Михаил Довженко:
Слушайте, это самое удивительное признание в любви к театру, которое я слышал. Вот сейчас у нас на столе лежат книги Ваших воспоминаний, они так и называются: Роман Виктюк «Небо. Часть первая» и Роман Виктюк «Небо. Часть вторая». Вы сейчас описывали свой разговор с мэром. Легкими мазками Вы сейчас указали на жесты, движения свои, его. У меня было ощущение, что Вы сейчас рассказываете очередную свою постановку.
Роман Виктюк:
Я такое придумать не могу.
Михаил Довженко:
Про Вас говорят, что Вы точно знаете до мельчайшего полужеста, полудвижения заранее за своих актеров?
Роман Виктюк:
А как же.
Михаил Довженко:
И вот здесь у меня было такое ощущение, что Вы этот разговор точно так же разложили по мизансценам.
Роман Виктюк:
Нет, потому что я запрограммировал и неожиданности, а их не было.
Михаил Довженко:
Когда у Вас появилось это ощущение того, что Вы точно знаете, что хотите, и каждый пункт Вы уже видите в голове, как в Вас это приходит? Это во сне приходит? Что за система?
Роман Виктюк:
Ни так, ни так. В музыке.
Михаил Довженко:
То есть ноги растут из музыки все равно?
Роман Виктюк:
Все.
Михаил Довженко:
Да Вы что.
Роман Виктюк:
Если не будет ритма музыки, мелодии музыки, ничего не будет дальше.
Михаил Довженко:
Слушайте, бальзам на душу.
Басиния Шульман:
Можно я расскажу историю нашу с Вами, как мы готовили к постановке спектакль «Нежность». Мне довелось работать с Вами на одной сцене, это для меня огромная честь.
Роман Виктюк:
Ты замечательно играла.
Басиния Шульман:
Опыт и моя большая радость. Я Вас безумно люблю за эти репетиции, за эту постановку, она до сих пор идет по всем странам мира. Уже пять лет прошло, как мы ее поставили. Востребована и восхищение вызывает у всех. Так вот, я хочу рассказать историю, Миша, может быть, тоже не знает ее. Как мы готовили с Вами этот спектакль у меня дома.
Роман Виктюк:
Было.
Басиния Шульман:
Перво-наперво, была встреча нашей творческой группы для того, чтобы я Вам поиграла музыку…
Михаил Довженко:
Нет, ты сначала расскажи про райдер. Про картошку со шкварками.
Басиния Шульман:
Хорошо, расскажу эту бытовую смешную историю, как Роман Григорьевич перед тем, как ко мне приехать домой, сказал: «А картошка будет жареная со шкварками?» Я говорю: «Так как я из Ростова-на-Дону, то я умею жарить картошку со шкварками». Как выяснилось, не очень. Он сказал: «Разве это шкварки?» В общем, обругал меня, но дело не в этом, а дело в подборе музыки. Я уже, подготовившись к нашей встрече, подобрала всякие разные произведения. Мы читали, и я играла. Я с гордостью помню то, что Вы ничего не поменяли в моем подборе. И сказали в конце одну фразу: «Вот сволочь, как хорошо она подобрала музыку к моему спектаклю». Это для меня прямо бальзам.
Роман Виктюк:
Это нельзя умом проложить.
Михаил Довженко:
То есть спектакль у Вас в первую очередь звучит как музыка?
Роман Виктюк:
Конечно. От «А» до «Я».
Михаил Довженко:
И вот эта история, которая рассказана во всех интервью, в мемуарах, о том, что цыганка Вам нагадала быть дирижером, и, видимо, она не знала, как Вы говорите слово «режиссер».
Роман Виктюк:
Но она со слезами смотрела на меня и говорила: «Дирижер».
Михаил Довженко:
Сколько лет Вам было? Меньше 15?
Роман Виктюк:
Меньше.
Басиния Шульман:
Ну, дирижер и режиссер – это приблизительно одно и то же.
Михаил Довженко:
Смотря с какого языка переводить.
Басиния Шульман:
Вы же не умели играть ни на одном инструменте.
Роман Виктюк:
Самое интересное, что мама, когда мне было 7 месяцев, пошла во Львове в оперу на третий балкон и началась увертюра Верди. И мама говорит: «Начинается пьяно, разворачивается тема, потом форте, и я начинаю биться». Я так хотел в эту жизнь, я хотел к этой энергии, которая была заложена Верди в оперу «Травиата». А начинается с простого «бум». И дальше – форте, и у меня – форте, и мама убегает домой. Она идет в следующий раз – еще не начиналось ничего, а я уже в ритме.
Михаил Довженко:
Вы знаете, мне сейчас это напоминает диалог из фильма «Тот самый Мюнхгаузен», когда его спрашивают: «Помнишь себя, когда тебе был месяц?» – «Помню». – «А помнишь за месяц до рождения?» – «Помню». Примерно так сейчас Вы рассказываете свою жизнь.
Роман Виктюк:
Я это не помню. Когда я пришел в Италии на кладбище к Верди, я ему все рассказал.
Михаил Довженко:
Хочется спросить – был ли какой-то ответ?
Роман Виктюк:
Он молчал. Единственное, я понял, что никогда не надо ставить «Травиату».
Басиния Шульман:
Вы не будете ставить «Травиату»?
Роман Виктюк:
Нет.
Михаил Довженко:
В этой книге написано, что Вы сказали как-то, что Вы поставите «Травиату» в качестве своего последнего спектакля.
Роман Виктюк:
Правильно. Будет…
Михаил Довженко:
Начало и финал. Вы так красиво говорили про Вашу «Нежность». У нас есть заготовленный ролик Вашего спектакля «Нежность».
Фрагмент спектакля
Басиния Шульман:
К разговору о ГИТИСе. Интереснейшая история, как Вы, не умея играть ни на одном музыкальном инструменте, научились все-таки. Да так научились, что ой.
Роман Виктюк:
Просто цыганка сказала, что я буду дирижером, и я в это поверил. В ГИТИС после школы я поступил, слышу, наверху кто-то играет, кто-то поет. Узкий коридор, три кабинки, три маленьких зала, и оттуда входят счастливые люди. Я встал на их место, стою, теперь мимо меня проходят. Женщина за инструментом каждый раз на меня смотрела и не понимала, что ребенок хочет. Не выдержала и сказала: «Мальчик, заходи немедленно». Я вошел. «Что ты хочешь?» Я говорю: «Играть хочу». «Ты учился?» «Нет». «А что?» «Цыганка мне так сказала». За инструментом была тетя великого дирижера Большого театра, он недавно умер. И я вошел, как человек, которого надо вовлечь в мир музыки. Это был Геннадий Николаевич Рождественский и его тетя Галина Петровна Рождественская. Она меня обожала, я мог играть с нею часами. Я ей говорил: «У нас с Вами есть, Галина Петровна, одно только время – 8 утра». 10 вечера – я буду. Все. Я нот не знал. Откуда? Я петь не умел.
Басиния Шульман:
А слух музыкальный был?
Роман Виктюк:
Она говорила, что да. Она так на меня смотрела, что я слышал. Она это безумие укладывала в какие-то рамки. И вот она умерла, в новой опере напротив репетиционного зала, дом, в котором жил Рождественский, она и ее сестра. Ничего не изменилось с тех пор, та же форточка. Все. Я так играл и пел форте, темпо. Звонки Галине Петровне, она говорит: «Что такое?» – «Можно, чтобы он тише пел?» – «Нет, вы будете жалеть об этом», и бросала трубку. И они опять: «Галина Петровна, ну немножко тише».
Басиния Шульман:
Так вот у Вас откуда пошло – тише.
Роман Виктюк:
И вот я ставлю в этой новой опере оперу и артистам говорю: «Сегодня мы пойдем в тот зал, где виден дом Большого театра». – «А что?» – «Я там был, эта комната вроде моя». Геннадий Николаевич в Париже, жена его там, только живет ее мама. Подходим к окошку, и я прошу петь тенора, глядя туда. Я говорю: «Только любя этого человека, который там по-твоему есть». Сейчас он поет по всей Европе. Форточка медленно открывается, никто не подошел. Потом медленно возвращается на место. Артист в слезах: «Вы это придумали?» Я говорю: «Нет, это Галина Петровна».
Михаил Довженко:
Есть такой фильм «Доживем до понедельника». Там есть такая фраза – счастье, это когда тебя понимают. Вот у Вас всегда происходит понимание с актерами, с которыми Вы работаете?
Роман Виктюк:
Да. Я же не буквами разговариваю, а энергией. До того, как уже начинаем заниматься делом, уже все на них. Они сами хотят этого.
Михаил Довженко:
Есть еще один эпизод Вашей жизни – про понимание. Вы описываете, как Вы встречались с Папой Римским. И сказали, что Вы поняли друг друга, и он благословил Вас на постановку его пьесы.
Роман Виктюк:
Да. Он написал пьесу о Христе. Это было в соборе.
Михаил Довженко:
Иоан Павел II, мы о нем говорим сейчас.
Роман Виктюк:
Я пришел, договорились с ним, что он благословит меня поставить его пьесу, которую он написал в Италии, о жизни Христа. Я ему медленно говорю: «Называю опера», – он буквально светится. Смотрит на меня, молчит, я только произнес: «Да или нет? Можно?» Он берет мою руку, целует, и теперь я понимаю – нельзя никаких продажностей, ничего. А аура энергии от него идет вокруг меня.
Михаил Довженко:
И это произошло из-за того, что Вы друг друга поняли?
Роман Виктюк:
Да. Он меня своей энергией просветил, обнажил, соединил с верхом.
Басиния Шульман:
Раз уж мы говорим об обмене энергией, Вы говорите на трех языках – украинский, польский и русский. То есть Вы не знаете английского языка?
Роман Виктюк:
Нет.
Басиния Шульман:
Но Вы ставили постановки.
Роман Виктюк:
Да. Они меня понимали.
Басиния Шульман:
Там была смешная история, что Вы только одно слово знали children. «Children, успокойтесь». Это к вопросу о взаимопонимании.
Роман Виктюк:
Я ездил в Италию, 17 лет там ставил. И уже последний раз я уезжаю, они мне звонят и кричат: «Все, все, бл…». Я говорю: «Тихо, тихо», – а они: «Бл...».
Михаил Довженко:
Я слышал, что у Вас есть еще собственный язык эвфемизмов, и можно словарь составлять.
Роман Виктюк:
Ну а как же.
Басиния Шульман:
Я знаю – манюрка, чичирка.
Михаил Довженко:
Так, рассказывайте.
Роман Виктюк:
Это детали. Женская деталь – манюрочка, мужская – чичирка.
Михаил Довженко:
Вот это Ваши англоязычные подопечные выучили?
Роман Виктюк:
Они только на этом языке и разговаривали.
Басиния Шульман:
Роман Григорьевич, скажите мне, пожалуйста, о понимании, я читала, что Вы очень точно сказали, что уже в 21 веке самая большая культурная проблема – это то, что безграмотность победила. Сейчас мы с Вами перед эфиром говорили, Вы сказали, у нас аншлаги, у нас очень много народа в зале.
Михаил Довженко:
Нет, переаншлаги.
Басиния Шульман:
Переаншлаги. Народа очень много, они понимают Ваше искусство. Довольны ли Вы сегодняшней публикой в зале? Как Вы ее оцениваете?
Роман Виктюк:
Те, которые наделены свыше интеллектом, когда им нужна музыка, они идут и моментально приводят с собой таких же ребят, и это потрясающе. Например, мы играем спектакль о Нуриеве. Я его знал и с ним репетировал даже. Пленки, которые идут у нас, которых нет ни у кого. И они приходят ради того, чтобы ритм его существования, а он постоянно был в невероятном всплеске всего организма. Они стоят, плачут и не уходят, после этого я к ним выхожу, не уходят.
Басиния Шульман:
Это очень приятно слышать, у нас меняется аудитория.
Роман Виктюк:
Резко меняется. И потом они приводят своих бабушек, мам.
Басиния Шульман:
А расскажите про вещие сны.
Михаил Довженко:
Какой интересный переход.
Басиния Шульман:
Ну такой резкий, я вот поняла, что нужно про сны спросить, мне кажется интересно.
Роман Виктюк:
Без этого не может быть театра. Это есть сон, который ты когда-то видел или видишь.
Михаил Довженко:
То есть Ваши спектакли – это Ваши сны?
Роман Виктюк:
Сны не мои, а сны, которые присылаются оттуда.
Михаил Довженко:
А Вы как проводник этой информации?
Роман Виктюк:
Я не могу так сказать.
Михаил Довженко:
Про Моцарта говорили, что он проводник своей музыки.
Роман Виктюк:
Не знаю, может быть. Я просто знаю единственное, что там, над Землей, над Солнцем, есть черная энергия. Та, которая движет всемирным, материальным миром. В начале 1913 года эта энергия, а у нее есть такая способность будоражить людей, и тогда на Земле начинается победа музыки. 1913-й год – это вспышка поэзии: и Марина, и Ахматова, и Гумилев. И это было до середины того года. Потом энергия ушла, и то, что осталось на хвосте этой энергии, это уже мы, но открытий нет.
Михаил Довженко:
Давайте к материальной культуре.
Роман Виктюк:
А это все материальная культура.
Михаил Довженко:
Вы как всегда прекрасно выглядите. Мне кажется, что Ваш внешний облик неразрывно связан с Вашим творчеством. Вернувшись к Вашим мемуарам, Вы как-то написали, что две вещи для Вас одинаково важны – это одежда и книги.
Роман Виктюк:
Да.
Михаил Довженко:
Например, к Вам приходят студенты и часто забирают и не возвращают книжки, и пусть даже оставляют себе на память, то с некоторыми элементами одежды Вы расстаться категорически не готовы, например, вот с этим перстнем.
Роман Виктюк:
Конечно.
Михаил Довженко:
Расскажите о нем.
Роман Виктюк:
Этот перстень принадлежал великому модельеру, итальянцу. Знаешь его?
Михаил Довженко:
Я догадываюсь, что это Версаче.
Роман Виктюк:
Версаче. Он был здесь на гастролях с Бежаром, с парижским балетом.
Михаил Довженко:
Как Вы их всех перемешали в своем образе.
Роман Виктюк:
И в конце спектакля он выходил на авансцену. Это не было согласовано с хореографом.
Михаил Довженко:
Это какой год был?
Роман Виктюк:
Ай, не помню уже год. Он выходил, протягивал руку, как пистолет, и делал «бах». Он приехал в Америку и в этом городе у моря его убили. Я пришел на эту лестницу, вошел в дом с этим перстнем, стоял, меня никто не выгнал, не спросил, что мне надо, я ушел.
Михаил Довженко:
То есть в свое время он Вам его подарил?
Роман Виктюк:
Да. В тот день после спектакля. В том, как он смотрел, было все.
Михаил Довженко:
Есть такое ощущение, что зачастую одежда либо внешний облик является продолжением образа человека, и он так закрывает пространство вокруг себя, либо есть ощущение, что это некоторый панцирь, который может быть вокруг.
Роман Виктюк:
Свет, крой, искусство. Вот этот пиджак Дольче Габбана.
Басиния Шульман:
Я думаю, что еще красота важна.
Михаил Довженко:
То есть ни в коем случае не панцирь?
Роман Виктюк:
Боже упаси.
Михаил Довженко:
Вы наоборот, делитесь с людьми своим мироощущением.
Роман Виктюк:
А как же.
Басиния Шульман:
Делимся красотой. Мы не можем не упомянуть сегодня о нашем любимом спектакле «Служанки».
Роман Виктюк:
Этому спектаклю 30 лет.
Фрагмент спектакля «Служанки»
Басиния Шульман:
Сколько версий было? Сколько его уже показывали раз?
Роман Виктюк:
Мы были, где черные все, и мы играли три раза в день.
Басиния Шульман:
В день?
Роман Виктюк:
Три раза. Все билеты проданы, во дворе толпа, им поставили экраны.
Басиния Шульман:
Это Перу, я читала про это.
Михаил Довженко:
Там фильтр в инстаграме не тот стоял, поэтому Вам показалось, что они черные.
Роман Виктюк:
Туда приехал Первый канал, и они сняли этот финал, о котором я хочу рассказать. Вся эта публика на поклонах, а там танцевальные номера, нарушая все правила, влетела в этот переполненный зал. Побежали на сцену, стали снимать с себя часы, перстни и бросать к ногам, а я стою в кулисах: «Дети, не все берите себе, мне же что-нибудь». Они даже меня не слышали.
Михаил Довженко:
К сожалению, время нашей программы подходит к концу, хочется у Вас о многом расспрашивать. Мне кажется, это большое счастье, что сегодня Вы можете похвастаться, как никто другой в нашей стране, что действительно Вас можно олицетворять с театром, что у Вас переаншлаги, что у Вас молодая публика. Знаете, как бывает, что некоторые возрастные рок-музыканты страдают от того, что они на своих концертах видят аудиторию своего же возраста. Им 70-80, у них аудитория 70-80, и молодая не приходит, и тогда они понимают, что это тупик. Я понимаю Ваш восторг от жизни, когда Вы видите в зале 15-тилетних ребят.
Роман Виктюк:
Даже меньше.
Михаил Довженко:
Хочется Вас с этим поздравить, и чтобы как можно дольше продолжался Ваш День театра, который, наверное, каждый день в Вашей жизни.
Роман Виктюк:
Ты прекрасно говоришь.
Басиния Шульман:
Я Вас люблю, мы Вас любим, все Вас любят. Тииише.
Михаил Довженко:
Поздравляем Вас.
Роман Виктюк:
Жалко, что ты не можешь в финале сыграть.
Басиния Шульман:
Жалко, что я в финале не могу, но мы еще сыграем.
Роман Виктюк:
До встречи.