Елена Женина:

В эфире программа «Anti-age медицина». С вами я, Елена Женина, а гости моей сегодняшней программы Елена Лащинина - генеральный директор компании «Скин технолоджи», и Светлана Данилова - кандидат медицинских наук, врач-дерматолог, косметолог, физиотерапевт и медицинский советник «Ниармедик плюс». Говорить мы сегодня будем о рубцовых изменениях кожи, о том, какие бывают рубцы, как с ними бороться и какие у нас есть возможности по лечению или компенсации того, что у нас возникает.

Светлана Данилова:

Добрый день! Я приветствую всех наших слушателей и зрителей! Процесс формирования рубцов очень важный и для пациентов очень серьезный. Есть пациенты, которые когда-то перенесли резкое увеличения массы тела, был подростковый период или процесс беременности, в это время ещё происходил гормональный дисбаланс и у них возникла достаточно серьезная проблема в виде стрий. Стрии - это рубцовые изменения ткани в виде полосочек, у кого-то более глубоких, у кого-то менее глубоких. Они вначале интенсивного красного или фиолетового цвета, затем они бледнеют и имеют разный вид: у кого-то более широкие, у кого-то узкие, то бишь есть либо атрофия, либо гипотрофия рубцовой ткани.

Елена Женина:

Говорят, что, пока они красные и фиолетовые с ними можно и нужно бороться, потому что дает результат, причем, очень хороший. Когда они уже белеют, то...

Светлана Данилова:

Чем раньше мы начинаем работать с рубцовой тканью, тем всегда интереснее. Когда они ещё красные и фиолетовые, до конца процесс формирования рубцовой ткани ещё не завершён, и поэтому необходимо будет меньшее количество препарата «Коллост», который является одним из ведущих для работы с такого вида рубцовой деформацией кожи. Понадобится меньше препарата по объему и меньшее количество процедур для работы с такими рубцовыми изменениями, ещё не до конца рубцовыми.

Очень важный момент, когда пациенты у нас хотят сделать более совершенное лицо, тело и так далее, и занимаются пластической хирургией. Да, пластические хирурги делают незаметные, максимально незаметные разрезы, косметические швы и так далее, но дальше всё зависит от организма человека. У кого-то начинают формироваться достаточно яркие рубцовые изменения в местах разрезов, хотя всё было сделано идеально. Есть участки, где, действительно, достаточно сильное натяжение ткани, и поэтому, в любом случае, процесс заживления идет несколько хуже, нежели там, где натяжения тканей нет. Конечно, пациенты ждут чуда ― сделали пластическую операцию, рубцов не должно быть. Здесь мы активно помогаем ― совместно с пластическими хирургами стараемся работать именно ещё не с рубцом, а с раной, которую мы получили после пластики для предотвращения возникновения рубцовой ткани на этом участке.

Есть хирурги, которые говорят: «Давайте, подождем пока всё сформируется, потом будем с этим работать». Потом работать гораздо тяжелее. Раньше был миф, и все его поддерживали, что когда рубцовая ткань, на рубце обязательно сделаем шлифовку, особенно лазерную шлифовку, именно абляцию. Но абляцию раньше делали с повреждением тканей, плоскостную. Плоскостная абляция, либо шлифовка обычной хирургической фрезой вело к тому, что срезалась выступающая часть. Но, если рубец и без того был трофическим, то делали вместо небольшой ямки более широкую, пусть она визуально и получалась менее глубокой, потому что она имела равномерное снижение глубины, но тем не менее все плоскостные шлифовки вели только к ухудшению состояния ткани.

На данный момент «золотым стандартом» является сочетание методик ― инъекции коллагенового комплекса коллост в сочетании с лазерными технологиями, но несколько иными. Применяется неодимовый лазер, который способствует сокращению тканей, воздействуя на волокна коллагена, тем самым сокращается площадь рубцов, абляционные и неабляционные методики, связанные с СО2-лазером или эрбиевым лазером, но обязательно фракционные. Фракционные означает, что идёт воздействие отдельными лучами и рядом сохраняется неповрежденная ткань. Какой эффект мы получаем? Взяли ткань, сделали в ней много дырок, потом зашили. Получилась более плотная ткань и меньше по площади ― примерно такой эффект идет от фракционного лазера, если говорить очень бытовым языком, для того чтобы пациенты понимали смысл процедуры. Тогда получается не углубление рубцового изменения, а уменьшение его площади, и за счёт температурного воздействия, даже если нет абляции, повреждения, у нас идет коагуляция, изменение формы белка, идёт сокращение волокон. Поэтому на данный момент комбинационная терапия всегда более интересна, нежели моно.

Елена Женина:

Когда у нас стали применяться комбинированные методики в косметологии?

Светлана Данилова:

Я думаю, что лет 15, как появились фракционные методики и их начали активно применять. Сейчас интересно применение абляционных методик в сочетании с пластической хирургией. Например, пластический хирург сделал процедуру, блефаропластику, тут же, в операционной сделали СО2-лазер, сразу же абляционную методику, например, и сразу ввели коллаген. Или на рубцовые изменения, которые были тоже, сделали СО2 и тут же, сразу ввели коллаген, вплоть до этого. Такие комбинации также встречаются.

Елена Женина:

Что это даёт в итоге пациенту, доктору? На что мы можем рассчитывать при таких сочетаниях?

Светлана Данилова:

Когда у нас рубцовый элемент уже созревший, достаточно старенький, рубцы уже инертные. Поскольку толщина дермы не более 3-4 мм, если мы говорим про тело ― про 4 уже никто давно не говорит, это достаточно старые сведения, ― то по сравнению с толщиной дермы рубец выглядит, как я пациенту показываю на пальцах: толщина дермы - такая, а толщина рубца - вот такая, это в пределах дермы. Для того, чтобы нарастить рубец до высоты дермы, требуется очень много времени, это раз. Во-вторых, ввести гель буквально в плёнку, которая осталась, это те видимые изменения в пределах дермы. Попытаемся ввести определенный объем геля для строительства этого рубца; для него нужно, условно, 100 кирпичей для одного этапа строительства, чтобы что-то там построить, а мы физически можем туда втолкнуть 5, больше не можем. Если мы пытаемся увеличивать объем препарата в этом месте, всё равно препарат будет уходить куда-то ― в гиподерму, туда, где рубца нет, поэтому коррекция будет очень медленной. Если мы применим, например, ещё и фракционный лазер, то у нас есть возможность сократить площадь рубца и утолстить его, и у нас увеличивается ёмкость рубца, для того чтобы следующий этап мы могли провести более эффективно. Поэтому на глубоких, атрофических, широких рубцах работать монотерапией практически очень маленький толк, очень маленький.

Конечно, есть субъективные оценки пациентов, они по-своему оценивают. Мы оцениваем более объективно. Мы понимаем, какого результата можем добиться и объясняем им, что сначала уменьшится поперечная исчерченность стрии, потом середина не будет такая испещрённая, она не будет выглядеть как стиральная доска. Мы призываем пациента закрыть глаза и пытаться контролировать эффект не зрением, а именно тактильно. Если мы положим руку пациента на тот участок, который был проинициирован, ― конечно, одной процедуры не достаточно, нужно хотя бы две процедуры коллагенового комплекса «Коллост», и через месяц после второй процедуры попробуем провести пальчиками по инициированному участку, и потом по участку, который не был инициирован. Отличия просто колоссальные! Они тактильно, в первую очередь, ощущают, потому что глаз хочет видеть больше, но это не волшебная палочка, чтобы взять и ― оп, нарастить, очень быстро не получается. Это длительный процесс.

Елена Женина:

Я тоже всегда рассказываю пациентам о том, если вы что-то получили за определённый промежуток времени, как минимум, такой же промежуток, а то и в два раза дольше требуется для того, чтобы всё восстановить обратно.

Светлана Данилова:

Конечно, строить дом гораздо дольше, нежели снести его взрывом, остатки, кстати, разгребать тоже надо. Здесь то же самое. Ничего не проходит бесследно, и на каждый этап строительства необходим свой физиологический период времени. Перепрыгнуть через физиологию тканей мы никак не можем. Берём, например, иной рубец, очень плотный, и пусть он даже будет наисвежайший, но по плотности просто как жгут. Сколько мы можем положить туда препарата? Практически ничего, он не имеет возможности к расширению, к растяжению, мы можем положить туда очень, очень мало. Поэтому мы начинаем работать другими методиками, оптимальными для смягчения рубцовой ткани. Все о них знают, это кортикостероиды. Кто-то работает дипроспаном, кто-то работает кеналогом, разные школы, поэтому каждый берёт тот препарат, который ему нравится.

К сожалению, после такой терапии есть определенный побочный момент - чрезмерный рост сосудов. Но предугадать его никто не может ― у кого-то он есть, у кого-то нет. У кого-то – прекрасный результат на кеналоге, рубцы становятся плоскими, у кого-то настолько свой режим работы организма, рубцовой ткани, что мы с ней боремся, а она: «А я нет, я опять возвращаюсь». Причём, на абсолютно плоском, всё было хорошо после операции, прекрасно, вообще практически ничего не видно. Прекрасно, прекрасно всё было до Нового года у одной пациентки, ей перешили, убрали все рубцы, 2 недели прошло, приезжает откуда-то с отдыха - два жгута.

Елена Женина:

Инсоляция могла послужить стимуляцией?

Светлана Данилова:

Она не загорала, ничего такого.

Елена Женина:

Но, она же находилась на солнце?

Светлана Данилова:

Нет, она ездила в Карелию кататься на собачках. Но, самое интересное, что применялось всё что угодно, но, две недели – и вот такой щелчок. Индивидуальная реакция, у неё через какое-то время начинают формироваться такие плотные рубцы. Мы с ней работаем всеми возможными способами. Это индивидуальная реакция организма и предугадать её невозможно.

Елена Женина:

Я бы хотела сделать на этом акцент. Многие пациенты приходят к доктору и спрашивают: «А если мы будем делать операцию, пластическую операцию или переделывать нос ― что с нами будет? Будут у нас рубцы или не будут?» Это невозможно предсказать.

Светлана Данилова:

Невозможно сказать. У неё три разреза, в двух, за ушами, у нее есть изменения, а в области подбородка нет. Потому что за ушами зона риска, натяжение. Конечно, с такой рубцовой тканью сложно работать. Когда мы работаем классическими методиками, идёт разрастание сосудов. Сосуды что делают? Питают рубец, и получается, что меньше он не будет, потому что есть питающие сосуды. Тут уже нужно подключать сосудистый лазер, чтобы убирать сначала питающие сосуды и только потом работать другими методиками. Бывают, например, совсем свежие рубцы, которые действительно очень тяжело идут, при этом есть старые-старые рубцы, но они мягонькие, податливые, не атрофические, то есть степень дефицита ткани не такая большая, она корректируется одной-двумя процедурами и практически все уходит в ноль. Например, посттравматика. Когда мы говорим про постхирургические изменения, послеоперационные рубцы, то очень высокая зависимость от того, как была проведена операция. Был эксперимент на одном человеке, у неё были постакне на лице. Кстати, как постакне будет корректироваться, очень зависит от характеристик кожи. У кого-то хорошо, у кого-то плохо, если кожа податливая, мягонькая, мало лунок, игла очень хорошо входит, не такая выраженная атрофия рубцов, гипотрофические рубцы ― прекрасная коррекция в 3–4–5 процедур, даже может быть в монотерапии, дает почти 100 %; 100 % мы никогда не можем сказать, мы же новым ничего не делаем, мы ремонтируем то, что есть, старое, но мы получаем достойный результат, практически в ноль, практически, они не видны. При этом есть очень испещрённые лица с большим количеством лунок, очень плотной тканью, игла туда не входит, ёмкость ткани очень маленькая; мы пытаемся что-то туда положить, а ткань не растягивается, чуть начинаю пытаться изменить направление иглы - гель начинает эвакуироваться через поры. Естественно, с таким лицом намного сложнее работать.

Елена Женина:

Светлана, при таких процедурах вы используете сепарирующую или микропапульную технику?

Светлана Данилова:

Что касается технических моментов. Если рубец в пределах дермы, если мы будем его сепарировать, то получается зона повышенного давления, поскольку рубец имеет высокую плотность минимальной растяжимости. Если мы сделаем разрыхление под рубцом, то мы сделаем рыхлую зону пониженного давления, и, сколько мы ни будем пытаться ввести что-то в рубец, гель всё равно будет идти туда, где ему проще, будет уходить глубже. Поэтому, если есть необходимость в сепарации, когда рубец является не только составляющей дермы, но и глубже, ― я за сепарирование, но либо заранее, либо только одна процедура, потому что она должна подействовать на разные уровни. Когда просто стрии, например, то никакого смысла сепарировать.

Если Вы чувствуете, что есть спаянность, то есть смысл, потому что рубцовая ткань у нас не заканчивается дермой, особенно, когда было повреждение на разных слоях. Это интересно и всегда нужно, особенно у пациентов после липосакции. Они ждут, что сейчас будут стройненькие, красивые, а на местах входа канюль у них остаются впуклости, они вдавлены, иногда ещё сиренево-фиолетового цвета и достаточно долго держатся. Как раз, когда дерма в таком состоянии, 2-3 недели после операции - идеальный вариант для инъекции коллоста в очень небольших количествах. Впечатление, что мы распарываем затянутую, случайно ушитую ткань, настолько мгновенно расправляется. Несколько дней ― и впуклости уже нет. Именно с такой свежей тканью классно работать, и сиреневая фиолетовость быстро уходит. Ведь, у некоторых пациентов в этих местах остаётся посттравматическая гиперпигментация, и мы профилактируем таким образом.

Я хочу коротко рассказать про пациентку, у которой на лице было очень плотное постакне, игла еле входила в ткань. У неё был послеоперационный рубец на шее после резекции щитовидной железы, он был самым свежим, постакне были на спине, на груди рубцы после мастопиксии - это подтяжка молочных желез, и был рубец на ноге, причём, на ноге рубец был 35-летней давности, он был гипотрофический и участок маленький атрофический. Мы кололи всё одновременно, всё одновременно. В первую очередь, за 2 процедуры ушёл самый старый, 35-летней давности рубец на ноге, которой она вообще не хотела инициировать. Он был самый рыхлый, самый податливый, то есть я могла туда добавить достаточное количество геля, сколько мне нужно было.

Елена Женина:

Теоретически, получаемый результат зависит от количества препарата.

Светлана Данилова:

От строительного материала – очень. Какое количество строительного материала смогли туда положить – от того и зависит. Почему гипотрофические стрии гораздо быстрее корректируются, чем выраженные атрофические? Потому что мы туда столько положить просто не можем. Если нам даже кажется, что мы туда положили столько, сколько нужно, мы все равно положили не туда. От этого очень зависит эффективность коррекции. Со стороны на мастер-классах на меня смотрят, говорят: «О! Легко!», но когда нормальные, отважные товарищи, которые не боятся, что на них будут смотреть коллеги, берут и начинают делать, то выясняется: «Ууу, кропотливая работа! Не так всё просто, и быстро не сделаешь». Всё происходит достаточно медленно.

Елена Женина:

Стрии же делают линейно-ретроградной техникой.

Светлана Данилова:

Конечно, очень всё чувствуется и можно себя легко проверить ― там или не там сделано. Я даже показываю: не беру шприц, как обычно, а беру его иначе, чтобы показать, насколько я вижу сопротивление ткани. Игла должна чувствовать сопротивление ткани. Если игла залетела со свистом, это 100 % подкожно-жировая клетчатка, толку не будет никакого. Чувствуем сопротивление ткани - раз, потом, можно пошевелить иглу. Она шевелится только рядом с тканями, она просвечивает, может быть синего металлического цвета. Дальше начинаем вводить гель. Гель вводится, мы видим, как он идет вверх; как только гель начинает разваливаться по бокам, мы уже не там. Характер хода геля показывает, насколько правильно мы всё делаем. Далее возникает момент определённой жадности: там чуть-чуть, тут чуть-чуть, тут чуть-чуть, ― тоже эффект будет гораздо меньше. Нужно делать с хорошей гиперкоррекцией. Гиперкоррекция может быть хорошей, именно чёткой, которую мы видим, а когда мы работаем с постакне или достаточно плотными рубцами, то будет другого вида гиперкоррекция, в виде некой лимонной или апельсиновой корочки. Такие два вида коррекции возможны, больше вы туда не введёте чисто физически.

Елена Женина:

Но, тем не менее, важный момент, чтобы гиперкоррекция присутствовала при процедуре. На препарате экономить нельзя, потому что иначе мы не получим должного результата.

Светлана Данилова:

Не получим, да. Я поэтому всегда рассказываю сказку про шкурку, из которой можно сшить 1 шапочку, потом можно 8, но 8 таких, которые вообще никому не подойдут. Кстати, одному нашему медпреду «Ниармедик фарма» мы делали демонстрационную процедуру коррекции стрии. Я взяла совсем маленький участок, если мне не изменяет память, диаметром 7 см всего. У неё участок настолько был испещрён стриями, что даже сложно было сказать, есть ли там нормальная, здоровая ткань. Рядом с рубцовой тканью всегда идёт переходная ткань, и только потом нормальная, а у неё, было такое ощущение, что стрии – чуть-чуть переходная – потом опять стрии – переходная. Было сложно определить, где стрии, какую лучше колоть. Поэтому я взяла и заинфильтровала всю площадь. У меня ушло 1,5 мл геля исключительно только на участок 7–8 см в диаметре, не больше. Дальше ей инициировали площадью в 3 раза больше на такие же стрии ― эффект от одной процедуры был выше, чем от трёх. Вот что значит подразмазать количество. Если вы хотите хорошо построить, то у вас должно быть нормально, вы же не можете из 100 кирпичей построить полноценный двухэтажный дом, например, это невозможно.

Елена Женина:

Мы обсудили рубцы постакне, обсудили послеоперационные рубцы, и мне бы хотелось остановиться на ожоговых рубцах. Это несколько другое, более обширная зона. Как с ними обстоят дела? Как мы их на сегодняшний день можем лечить, корректировать, какие у нас есть возможности?

Светлана Данилова:

Конечно, с обширными ожогами к нам приходит пациентов меньше, потому что они больше наблюдаются у комбустиологов. Что касается рубцов, с которыми я работала в своей практике, мои коллеги работали, то в первую очередь мы пытаемся убрать деформацию, связанную с контрактурами, то есть когда пациент не может согнуть кисть руки и так далее. Самый показательный момент был при работе с нашей коллегой. Она получила обширный ожог, что мы только кисти рук видели, а другое не видели. Она говорит, что психологически было очень тяжело об этом говорить. Это доктор из Перми, которая пострадала в трагедии в «Хромой лошади». Сложно было даже оценить, потому что была комбинированная сочетанная рана, сочетанный ожог ― и химический, и термический. У неё была деформация кистей рук и было очень тяжело даже в кулак собрать, можете представить: рабочая рука, тяжело. Насколько у меня получилось. Я сделала ей сама 2 процедуры, после первой процедуры через месяц она смогла лучше сгибать кисть, могла её в кулачок собрать. Потом она ушла, решила уйти от всех людей, которые её знали, начать новую жизнь, настолько сложный момент для неё был. Мы получили очень хороший результат, но, к сожалению, как у неё дальше ― не знаем, контактов нет.

Работали с девочками, с мальчиками, которым более 18 лет. Я могу работать с детьми, но, к сожалению, не имею возможности. В той клинике, в которой я практикую, нет лицензии для работы с детьми. Большие объемы мы, конечно, диффузно всё не заполняем, в основном работаем по тем участкам, которые действительно больше деформируют, дают натяжение тканей, тем более, что у детей ещё идёт рост. Чтобы рубец не деформировался, вместе с ростом не увеличился, не изменялся в худшую сторону, с ним работают по всей поверхности.

Елена Женина:

Микропапульно или линейно-ретроградно?

Светлана Данилова:

Можно как и микропапульно, так и линейно-ретроградно. Но, поскольку я стараюсь сделать максимально деликатно, то я все-таки делаю микропапульно, потому что эта техника более щадящая. Делать линейно-ретроградной техникой высокочувствительным людям, хоть и говорят, что рубцы нечувствительны, но, у кого как. Бывает очень высокая болезненность, высокая чувствительность. Один из показателей: когда мы работаем со стриями, и человек чувствует, что в них что-то происходит, то результат гораздо лучше, а когда игла заходит в жир – ничего не чувствуется, разве что сосудик какой-нибудь встретится. Так что чувствительность – один из критериев. Кстати, когда мы работаем с послеожоговыми рубцами, то при правильном введении геля у нас возникают буквально горы, холмы. То есть иногда мы стоим в одном месте рубцовой ткани, я давлю в одном участке, а гель идёт вокруг, по рубцовой ткани, и вырастают холмики. Это просто идеальный вариант, можно вообще одним вколом заполнить иногда достаточно большую площадь, нет необходимости делать много вколов.

Елена Женина:

Канюлей удобно работать, или все-таки лучше иглой?

Светлана Данилова:

Когда мы делаем канюлей, 100 % будет гиподерма. Но, если, например, сильно втянутый послеоперационный рубец, то есть смысл поработать канюлей, потому что есть рубцовые изменения на другом уровне, который это всё тянет вниз. Пожалуйста, здесь может быть комбинация. На стриях нет никакого смысла работать, потому что это гипотермальная техника, а нам нужно попасть строго в рубцовую ткань.

Елена Женина:

Это было очень важно озвучить, потому что наши многие коллеги, ― нас смотрят не только пациенты, но и коллеги в том числе, ― очень многие коллеги не придерживаются этого, дабы не наставить синяков.

Светлана Данилова:

Это чисто гипотермальное введение. Нам вводить коллост в гиподерму нет никакого смысла, нам нужно в рубцовую ткань. Когда коллеги работают канюлями, например, в области рубцов филлерами, для того чтобы приподнять, ― тогда есть смысл, тогда, конечно, вводится под рубцовую ткань. Когда мы работаем коллагеном ― мы работаем с рубцовой тканью, тогда и нужно нам сделать что? Ввести в рубцовую ткань. С чем работаем – туда и вводим. Самый главный момент - ввести куда нужно, то есть в рубцовую ткань, и сколько нужно, максимально, насколько возможно. Для того чтобы сделать оптимально, мы стараемся заходить иглой со стороны здоровой ткани. Если же площадь рубца настолько большая, что длина иглы не позволяет, то, конечно, мы будем делать вколы, начиная где-то и с рубцовой ткани. Но всегда максимально стараться делать именно со стороны здоровой ткани. Поэтому я в последнее время на всех своих мероприятиях все линейные рубцы больше предлагаю инициировать не линейно-ретроградной техникой вдоль рубцовой ткани, а заполнять её поперек. Потому что можно ввести только кончик иглы и гораздо легче контролировать, ввести достаточное количество геля, не уходя глубоко. Когда мы идем длинной иглой, то контролировать очень тяжело; иногда мы заходим правильно, а кончик иглы уходит куда-то глубже. Для нас доли миллиметров значимы, очень тонкие понятия, всё очень зависит от техники применения.

Елена Женина:

Что вы скажете о коррекции стрий в области декольте и груди? Применяем ли мы там эту технику?

Светлана Данилова:

Мы можем применять коллагеновый комплекс «Коллост», в принципе, абсолютно по всей поверхности тела, какую кожу нашли – всё наше. Когда мы работаем с кожей в области груди, то мы работаем именно только с кожей, никакого отношения мы не имеем к железистой ткани. Поэтому вообще нет абсолютно никаких проблем. Там главное – выбрать правильную дозировку, то есть минимальная площадь, на которую уходит 1,5 мл геля - это площадь ладони с пальцами.

Елена Женина:

Мы применяем сочетание методик?

Светлана Данилова:

Конечно. Я использую как абляционный, так и не абляционный лазер при работе с кожей молочных желез, со стриями в этой локации.

Елена Женина:

Многие пациенты спрашивают: опасно, не опасно, сколько требуется процедур? Может ли повлиять на, допустим, беременность и последующее кормление ребенка?

Светлана Данилова:

На беременность и кормление совершенно никак, абсолютно не влияет. Лазерные технологии имеют глубину проникновения лазерного луча, максимум, до 2 мм, это максимум. Когда есть необходимость, глубина корректируется показателями лазерного аппарата. Всё происходит в пределах дермы, дальше ничего никуда не уходит, лазерный луч не оказывает никаких нагреваний глубже и так далее. Идёт строго определенная глубина проникновения. Поэтому здесь нет никакой опасности для более глубоких слоёв кожи.

Елена Женина:

Можно ли это делать сразу после родов?

Светлана Данилова:

Теоретически, после родов мы можем делать, если пациент не кормит. Согласно законодательству, мы не имеем права работать с лактирующими барышнями, у нас так оформлены инъекционные технологии. Если она не кормит, закончила лактацию, то мы можем делать.

Елена Женина:

А почему так важно - с лактирующими нельзя, а с не лактирующими можно?

Светлана Данилова:

Потому что у нас такое законодательство. Беременность и лактация являются противопоказаниями к проведению этих технологий.

Елена Женина:

Именно у нас? Мы сейчас не говорим о Европе, Америке, именно в России?

Светлана Данилова:

Именно у нас такое законодательство, поэтому мы ничего им делать не можем. Когда-то давно, когда мезотерапия только приходила на наш рынок, в том числе и контурная пластика, были оформлены, так называемые, показания и противопоказания ко всем инъекционным методикам. Данная группа товарищей у нас относится именно к противопоказаниям. Те же самые аутоиммунные процессы ― никто не знает иногда, что, чего и как. Они являются относительным противопоказанием, доктор смотрит и думает, как мы к этому относимся. Если пациент в стадии ремиссии, такому делаем, если аутоиммунное заболевание в стадии обострения, то, соответственно, процедуру не делаем. Всё зависит ещё от того, есть ли у пациента склонность к посттравматической пигментации и так далее, потому что лазер сделали, а получилось ещё хуже. Либо у пациента выраженный дефицит всего, чего только можно: низкий уровень белка, она сама еле-еле, в обморок падает, ничего не ест. Если мы будем применять лазерную технологию к такому пациенту, то мы будем стегать и так, еле-еле дохленькую ткань. Мы сделали, процесс реабилитации будет длительный, даже если пигментации не будет, то заживление и восстановительный период очень длительный. Конечно, такого пациента обязательно сначала надо накормить, обязательно сделать предварительные подготовительные процедуры, и только потом делать негативную стимуляцию. Даже если не абляция, все равно это достаточно серьезная процедура, которая требует от организма процесса восстановления, регенерации.

Елена Женина:

Коллеги, мне хотелось бы обсудить, как за последние 10-15 лет изменился подход к лечению рубцов, что у нас было тогда и что мы имеем сейчас хорошего? Изменились ли результаты, сроки, изменился ли вообще подход к рубцам?

Светлана Данилова:

Изменился подход, пластические хирурги тоже меняют свое мнение, меняют мнение хирурги общей практики. У меня есть девочка, которая упала с велосипеда лицом прямо в груду камней, представьте, там какое там было месиво. Ей сделали несколько операций, но там частички, кусочки камешков оставались, ещё что-то, всё это переделывалось. Хирург сначала ей сказал: «Полгода подождите, всё зарубцуется», но, как быть, когда у человека тянет глаз? Она практически не может его закрыть, потому что снизу рубец, который начинает всё тянуть, а девочка молодая, красивая, и хорошо, что они обратились к пластическому хирургу. Пластический хирург сам что-то сделал из лазерных технологий, и далее мы начали делать коллаген, чередуя с разными лазерными технологиями, как раз поймали тот момент, когда рубцовая ткань начинает только формироваться.

Очень важный момент - отношение к удалениям. Например, есть фибромы, сальные невусы, достаточно глубокие, особенно, когда речь идет о видимых частях тела с плотной тканью, как нос. Ходит она с выпуклостью и у неё дилемма: то ли ходить с этой выпуклостью, то ли удалить, но потом образуется впуклость. Я таких пациентов люблю; когда дерматоонколог удаляет по всем правилам, я такого пациента беру для инъекции, но сразу, иногда даже до отпадания корочки. Пациенты, бывает, ночью содрали или специально содрали, она им мешает. Как только содрали корку – 100 % будет еще хуже, нарушается процесс формирования нормальной ткани, значит, 100 % будет ещё более худшая ситуация. Особенно, когда корку отодрали, то я туда инициирую коллаген. Тоже нужно терпение, потому что кажется: 2 раза инициировали - это свежий вариант, тогда я инициирую неделю, то есть часто. Когда всё старенькое, часто инициировать вообще нет никакого смысла, делаю раз в месяц, а то и раз в 1,5 месяца для того что бы был виден эффект, хотя бы от одного этапа до другого этапа. Примерно после 5-ой, а лучше 6-ой процедуры всё выравнивается и пациент не ходит с впуклостью. Вот, казалось, там плёнка, выраженная деформация и так далее. То есть всё надо делать вовремя.

Елена Женина:

Очень хорошо, что мы затронули эту тему, потому что, действительно, многие пациенты боятся удалять родинки на лице, боясь тех самых последствий, о которых мы сейчас проговорили. Замечательно, что на сегодняшний день появились такие методики, которые позволяют как удалить то, что нам не нужно, так и восполнить дефицит ткани за короткий промежуток времени без всяких последствий. Особенно это важно, когда дело касается лица.

Светлана Данилова:

Конечно. Но делать нужно достаточно быстро. Все-таки, когда идёт раневой процесс, то коллост выступает в роли клея. Маленькая дозировка, и он заполняет пространство, позволяет всем клеткам нормально мигрировать ― идти туда, куда нужно, заниматься своими функциями. Когда у нас уже грубая рубцовая ткань, то грубые волокна измененной формы, клеток вокруг вообще нет, они все находятся на периферии ― фибробласты, например. Сколько нам нужно туда геля накачать, для того чтобы пришли фибробласты, выделили ферменты? А там pH низкий, быстро восстановить всё невозможно. Клеточки же не могут работать в определенной среде, которая им не нравится, вообще никто не любит работать, когда условия труда не очень удобные. Клеткам нужно создать определенные условия для работы, поэтому очень длительный процесс. Они пришли, принесли, фибробласты пришли, что-то растворили, что-то пошло наконец-то, он стал более эластичным. Но представьте, сколько нужно ещё труда, для того чтобы перестроить его ближе к нормальной ткани, всё равно как вспять пустить процесс.

Когда всё только формируется, то иногда достаточно очень маленького количества коллагена и, самое главное, малого количества процедур. Например, послеоперационные швы после пластической хирургии. Естественно, они сшитые, выглядят соединёнными, но, если посмотреть под очень большим увеличением, то выглядят раскрытыми, края эпидермиса не сопоставлены друг с другом. Почему мы берём большое увеличение? Клетки-то маленькие, для них эта дырка - это как Большой каньон, эпителиальные клетки не могут мигрировать. Поэтому здесь мы иногда даже можем не инициировать, а, грубо говоря, заклеить сверху, даже где корочка отвалилась, буквально налить, и просто чтобы человек не трогал какое-то время. Очень хорошо идёт восстановительный процесс, раневой процесс идёт по тому пути, по которому он должен идти, абсолютно по нормальному и очень малым количеством.

Елена Женина:

Я бы хотела сделать акцент на том, что с такими рубцами, которые возникают не только на лице, но и на теле в том числе, лучше обращаться всё-таки к дерматокосметологам. Опыт работы у них гораздо больше и результаты лучше, нежели у хирургов, которые знают, что такое рубцы, знают, как с ними бороться с помощью тех самых гормональных препаратов, о которых мы говорили, тем не менее, у них в арсенале намного меньше дополнительных средств, которые улучшают результаты, ускоряют процесс.

Светлана Данилова:

У них задача другая, у них более глобальная задача. Они ведут своё.

Елена Женина:

Они работают с органами, дерматокосметологи работают с дермой, с кожей. Это нужно понимать и учитывать. Очень важен мультидисциплинарный подход, когда хирурги передают дерматокосметологу своего пациента с определенными возникшими проблемами, и далее его ведёт дерматокосметолог, возможно, даже с врачами других специальностей.

Светлана Данилова:

Например, у нас в клинике определён очень хороший подход: все наши пациенты, которые получают процедуры, все операции у пластических хирургов, все бесплатно получают 3 реабилитационные процедуры, потому что реабилитационный период очень важен. Таких пациентов специально вызванивают, приглашают, пластический хирург говорит: «Обязательно нужно сходить на реабилитационные процедуры». Они приходят к нам и сразу же получают 3 бесплатные процедуры, которые не входят в операцию. Получают 3 бесплатные реабилитационные процедуры, при которых мы говорим, что нужно бы ещё вот это сделать и продолжить реабилитационный процесс. Таким образом мы быстрее убираем гематому, мы убираем отёк. Понятное дело, что некоторые пациенты очень напряжены, ― мы в том числе очень успокаиваем их психологически. Они приходят - у них там напряженно, тут напряженно, сделали им лимфодренаж, они выдохнули: «Как мне хорошо стало!»

Елена Женина:

Это как раз тот самый мультидисциплинарный подход, о котором мы сейчас говорили.

Спасибо огромное, что вы пришли сегодня к нам! Большое спасибо за интересный рассказ, я думаю, что многим было полезно услышать, что есть возможности и методы, которые позволяют избавиться от рубцов, или хотя бы радикально улучшить ситуацию. Напоминаю, что в гостях у нас были Елена Лащинина, Светлана Данилова, с вами была я, Елена Женина.