Камиль Бахтияров:
В эфире авторская программа «Гинекология с доктором Бахтияровым». Я доктор Бахтияров, в гостях у меня сегодня потрясающий человек. Первый раз в свою передачу я пригласил не врача, но это очень интересный человек Анастасия Кафланова – директор благотворительного фонда «Фонд борьбы с лейкемией».
Анастасия, моим классическим вопросом всегда, ко всем докторам является вопрос: как Вы пришли в профессию? Сегодня я поменяю свой вопрос и скажу: как Вы пришли к идее создания благотворительного фонда борьбы с лейкемией? Ведь это очень серьезная тема. Насколько я знаю, Вы не доктор по специальности. Как Вы до этого дошли? Что Вас подвигло?
Анастасия Кафланова:
Я хочу сказать, что это не моя заслуга, я по профессии экономист. Я оказалась в благотворительности абсолютно случайно. Моя сестра общалась с докторами, со взрослыми онкогематологами и изнутри видела проблему. Мария Самсоненко, учредитель фонда, бывшая гематологическая пациентка, она учредила фонд. Поэтому я здесь немного случайно. Я думала, что пропишу какие-то регламенты, настрою процесс и уйду обратно в свою профессию, в экономику.
Камиль Бахтияров:
Зацепило?
Анастасия Кафланова:
Видимо, да.
Камиль Бахтияров:
У вас очень сложная тема, и она, на мой взгляд, требует очень больших моральных сил. Немного расскажите о своем фонде? Что это за фонд, как туда люди попадают?
Анастасия Кафланова:
Вы правильно сказали, что это очень тяжелая тема, не очень простая. Во-первых, это фонд помощи взрослым. Мы помогаем взрослым от 18 лет, верхней возрастной границы у нас не существует. У нас достаточно узкая направленность – это онкогематология: рак крови, лейкозы, лимфомы, депрессия кроветворения. Мы помогаем только гражданам России, и мы не оплачиваем лечение за рубежом. По поводу проблематики, что у нас помощь взрослым. Примерно 4 года эта ситуация у нас очень хорошо сдвигается в правильную сторону. Почему помощь взрослым вообще тяжелая тема? Считается, что взрослый сам себе поможет. Если он не может себе помочь, значит, он либо неудачник, раз он заболел раком, любым не обязательно раком крови. Значит, он вел какой-то неправильный или неправедный образ жизни и это кара, которая его настигла – получи и расплатись. Мы приводим такой пример. Очень много эмпатии вызывает милая белокурая 3-хлетняя девочка; если это подросток-брюнет с нерусской фамилией, не дай Бог, ― собрать деньги на него намного сложнее; если это взрослый 40-летний мужчина…
Камиль Бахтияров:
Почему он сам себе не может заработать?
Анастасия Кафланова:
Собрать деньги на мужчину практически невозможно, очень сложно.
Камиль Бахтияров:
Вам же удается?
Анастасия Кафланова:
Мы стараемся поменять эту ситуацию. У нас есть дополнительная благотворительная программа. Мы пытаемся работать с аудиторией. Мы поняли: необходимо убрать у себя в головах стигмы, что взрослым не нужна помощь, взрослым помогать не надо. Здесь же еще рядом крутится канцерофобия, что «я не хочу слышать про рак, чур меня, я скорей переверну эту страницу».
Камиль Бахтияров:
Что «со мной это никогда не случится», ― наверное, так?
Анастасия Кафланова:
«Я даже не хочу в эту сторону смотреть, потому что вдруг черная энергия перейдет на меня! Я лучше проскочу, переверну, я не хочу об этом знать и слышать». Пока мы у себя в сознании не поменяем, что мы все когда-нибудь заболеем раком, потому что мы все так устроены, потому что мы стали долго жить (мы сейчас говорим про любые виды рака). Давайте, будем помогать друг другу! Если когда-то это случится со мной, мне хочется быть уверенной, что вокруг меня окажутся люди, которые так же протянут мне руку помощи.
Камиль Бахтияров:
Как говорят мои друзья-онкологи: все мы когда-то умрем от рака, просто кто-то до этого не доживает. У нас действительно не принято говорить о своих проблемах, не принято просить помощи, с одной стороны. С другой стороны, наше российское население отзывчивое, как мне кажется, люди идут навстречу.
Анастасия Кафланова:
Да. Я еще хотела вернуться к вопросу проблематики, на что мы собираем деньги. Самая главная и самая затратная часть из всей онкологии –онкогематология. Препараты самые дорогие. Они, с одной стороны, находятся на самом пике науки и это здорово, поэтому такие дорогие. Таргетная терапия, иммунная. Почему так дорого? Почему у нас средний расход на одного подопечного примерно 800 000 рублей. За счет чего? Трансплантация костного мозга, которая дает хороший шанс на выздоровление во всех видах лейкозов, входит в квоту, оплачивается государством. Но поиск неродственного донора, заготовка и доставка трансплантата в квоту не входят, поэтому государством не оплачиваются. Эти расходы ложатся на плечи пациентов, их родственников, либо на благотворительные фонды. Если донор найден в российском регистре, то такие расходы составят примерно от 350 000 рублей в зависимости от того, где находится донор. Если в России не найден такой донор, то обращаются в зарубежные регистры, там стоимость уже от 18 000 евро, то есть по сегодняшнему курсу около миллиона рублей.
Камиль Бахтияров:
Как часто Вам приходится обращаться за рубеж?
Анастасия Кафланова:
За последние 4 года российский регистр (он достаточно молодой) сделал очень большой рывок. Как только мы перевалили за 45 000 потенциальных доноров, количество совпадений стало часто встречаться. Если раньше, в 2015 году, например, в 2016 году мы оплачивали 20 поисков неродственного донора и заготовки трансплантата за рубежом, то, например, по итогам прошлого года у нас только 3 зарубежных донора, большинство находится в российском регистре. Также есть совсем современные методы – это гаплотрансплантации, которую мы начали оплачивать в прошлом году. Гаплотрансплантация – это когда трансплантат берётся от родственного донора не полностью совместимого, когда совместимость 50 %. Это, например, родители – ребенок, брат – сестра. В чем здесь сложность? При гаплотрасплантациях всегда очень сильная реакция трансплантата против хозяина, но при этом рядом есть родственный донор, врач выигрывает во времени; не нужно ждать 3-4-6 месяцев, пока найдется донор, вот он, рядом. Но нужно специальным образом подготовить лейкоциты, то есть выделить опасные лейкоциты среди нужных и их убрать. Для этого нужны специальные аппараты и системы. Система на одну трансплантацию для одного человека стоит около 800 000 - 900 000 рублей в зависимости от курса доллара. Соответственно, мы можем выиграть время, но стоимость сопоставима с поиском зарубежного донора. Поэтому на гаплотрансплантацию тоже уходит много денег.
Камиль Бахтияров:
Все-таки, у нас передача гинекологическая, мне хочется вернуться к нашим дорогим женщинам. Что Вы можете сказать? Насколько распространены у женщин после лейкозов случаи беременности? Как у них протекает беременность? По вашему опыту.
Анастасия Кафланова:
Я расскажу об опыте гематологического научного центра, он сейчас называется НМИЦ гематологии. Старшему ребенку, который родился от женщины, больной лейкозом, сейчас уже 27 лет. Представляете? Всего за это время родилось больше 60 детей. Лейкозы, лимфомы, по сути, можно отнести к орфанным заболеваниям, они не часто встречаются. По лейкозу во время беременности точной статистики, к сожалению, нет, но это примерно одна женщина на 100 000 здоровых женщин, очень редко. Чаще всего страдают женщины от 25-35 лет; примерно в 2/3 случаев - острый миелоидный, 1/3 – острый лимфобластный и несколько процентов - острый миеломоноцитарный лейкоз. Надо сказать, что 60 здоровых детей ― классная цифра! Здесь хочется сразу убрать различные вопросы и страхи, что рак крови и так страшно, а женщина, будучи беременной, сама по себе уязвима, а тут еще и рак. Я хочу сразу сказать, что это лечится, и шансы такие же, как у не беременных женщин.
Камиль Бахтияров:
Насколько я знаю, вообще онкогематология достаточно хорошо поддается лечению.
Анастасия Кафланова:
Да, достаточно хорошо, но в тех случаях, когда пациент попадает вовремя, когда ставится правильный диагноз, и когда он получает адекватное лечение.
Камиль Бахтияров:
Понятно, что без технологий и без профессионалов проблема не решается. Но, когда есть условия для выздоровления – профессионалы и технологии, то мы получаем максимальный эффект.
Ваша организация достаточно сложная. Мне бы хотелось поговорить с Вами о волонтёрском движении. Насколько люди приходят к вам, кто эти люди, что их заставляет к вам приходить? Потому что, все-таки, человек должен быть психологически подготовлен, когда он ухаживает за онкологическим больным. Наверное, какое-то количество больных, как ни прискорбно, умирает. Между пациентами и людьми, которые за ними ухаживают, возникают какие-то взаимоотношения. Они общаются, наверное, поздравляют друг друга с праздниками. Я видел ваши замечательные фотографии на сайте, как вы отмечаете праздника. Кто эти люди? Понятно, что у них благая цель. Что их заставляет? Расскажите, пожалуйста.
Анастасия Кафланова:
Все по-разному приходят к волонтёрству. Я хочу поправить, что волонтер – это не тот, кто сидит в больнице и постоянно ухаживает за пациентом. Все приходят в волонтерство по разным, по каким-то своим причинам. Бывает, что в семье случилась подобная история и задела. Некоторые ищут себя в возможности помогать другим.
Камиль Бахтияров:
Но в помощь другим можно перечислить 5000 рублей в фонд или на счёт. Здесь же человек тратит свое время на общение с тяжелым контингентом людей, человек видит, как другой, подобный ему человек страдает, он видит его переживания. Мне кажется, что в волонтерство приходят сильные люди. Может быть я ошибаюсь.
Анастасия Кафланова:
Некоторые приходят, а потом уходят, не выдерживают. Некоторые сразу говорят: мы готовы помогать, привозить, разгружать, учувствовать интеллектуально, но мы не готовы ходить в клиники. Это нормально. Надо сказать, что у нас не так много волонтеров.
Камиль Бахтияров:
Самые лучшие, наверное, остаются?
Анастасия Кафланова:
Да. Пусть их будет меньше, но…
Камиль Бахтияров:
Качество должно быть.
Анастасия Кафланова:
Мне «качественный» не очень нравится как человеческая характеристика. Я бы так даже сказала: у нас очень хорошая семья волонтеров, которые дружат друг с другом, поддерживают друг друга и в обычной жизни. Мы за короткое время сумели создать особый их мир и общение помимо той волонтерской работы, которую они делают. Может быть, поэтому у нас они такие классные! Хочется сразу поблагодарить: спасибо вам большое!
Камиль Бахтияров:
Неверное, это и ваша большая заслуга, ваш личный пример, я так думаю. Я слежу за Вашей работой, как Вы стараетесь. Я понимаю, что благотворительный фонд, приходится обращаться к людям, чтобы они собирали деньги. Это непросто в наше время, у кого-то деньги есть, у кого-то их нет, но благотворительный фонд без денег существовать не может. Я хотел бы поговорить, что за люди вкладывают? Есть ли крупные организации, которые помогают вам? Расскажите, я думаю, что нашим слушателям будет интересно.
Анастасия Кафланова:
80 % наших жертвователей это физические лица. Если Вы зайдете к нам на сайт, Вы можете увидеть: 300-400, в зависимости от месяца, уникальных пользователей физических лиц, делают микропожертвования. От 50 до 50 000 рублей пожертвования от физических лиц. Здорово, что такие люди есть! Мне кажется, это тоже наша черта, что в сложные времена мы сплачиваемся и пытаемся что-то делать. Здорово, смотрите, как нас много! Юридические лица у нас тоже есть. Крупные жертвователи все вывешены на сайте, Вы тоже можете увидеть, онлайн поступления сразу отображаются на сайте. Как мы собираем? Мы рассказываем в соцсетях, у нас есть журналистки-фандрайзинг, у нас есть рассылки, есть благотворительные мероприятия, на которых мы собираем. Это регулярная работа жертвователей. Я здесь не открою Америку, это весь тот же набор инструментов, которыми пользуются сейчас профессиональные благотворительные фонды. Другое дело, что каждый раз приходится придумывать новые интересные инструменты или работать на стыке чего-то. Потому что мы понимаем, что это одна и та же аудитория, которая жертвует и на собак, кошек, взрослых, детей.
Камиль Бахтияров:
Неравнодушные люди, скажем так.
Анастасия Кафланова:
Да. Поэтому приходится искать новые инструменты, механизмы, чтобы стимулировать, чтобы поддерживать наших жертвователей. Спасибо всем большое!
Камиль Бахтияров:
Мне очень хотелось бы поговорить о психологической помощи, которая оказывается у вас. Я так понимаю, с вашими пациентами у вас работают сильные психологи?
Анастасия Кафланова:
К сожалению, нет. Психологическая онкологическая помощь в России ― очень тяжелая тема. Это стигма, которая мешает делать психоонкологию или онкопсихологию таким же нормальным доступным инструментом для всех участников: для врачей, для среднего персонала, для пациентов и для их родственников. Её очень не хватает. Мы стараемся эту ситуацию менять. В 2019 году мы планируем проводить поддерживающие классы.
Камиль Бахтияров:
Интересная тема по поводу психологической помощи. У нас она не так сильно развита, как за рубежом. Как вы решаете эти вопросы? Когда человек страдает серьезным заболеванием с вероятностью уйти от нас в какой-то момент, его родственники находятся в определенном напряжении. Сам человек находится в подавленном состоянии. Кто-то может с этим справиться, кто-то не может, кто-то может переключиться, кто-то не может. Как вы решаете эту проблему при помощи фонда? Может быть, вам нужны помощники в этом плане?
Анастасия Кафланова:
Пока мы работаем по точечным заявкам, когда к нам в фонд обращаются либо родственники пациентов, либо врачи, либо сами пациенты. Тогда мы ищем психолога, который может работать либо в клинике, либо дома, либо общаться по скайпу. Мы стараемся организовывать такую помощь, поддержку. В 2019 году мы с кировской клиникой, совместно со службой «Ясное утро» планируем проводить такую помощь для среднего медицинского персонала и для врачей, потому что врачи тоже находятся в состоянии напряжения, стресса. С этим тоже почему-то считается, что не нужно работать.
Камиль Бахтияров:
Обычно говорят, что врачи не показывают свои эмоции. Я могу сказать по себе. Я, конечно, активно не нахожусь в обществе онкологических больных, хотя, такие пациенты встречаются и по моей специальности, но всегда ты за пациента переживаешь, и, когда сложная ситуация, маленький рубчик остается на сердце. Я представляю, как тяжело вашим докторам.
Анастасия Кафланова:
Это огромная психоэмоциональная и физическая нагрузка.
Камиль Бахтияров:
Мой один очень близкий товарищ, онкогинеколог, проработал 25 лет в одном из московских учреждений, недавно уволился оттуда. Он сказал: «Я не могу больше работать». У человека профессиональное выгорание. Прекрасный доктор, прекрасный хирург, мы с ним неоднократно оперировали, вместе консультировали больных. Но, человек просто встал и сказал: «Я больше не могу». Я даже не знаю, чем он будет заниматься, пока даже боюсь спрашивать. Вот, реальная история, то есть круглые сутки с больными. Поэтому докторов, которые занимаются с вашими пациентами, можно понять, желать им психического и физического здоровья, чтобы у них было все хорошо, потому что они делают благое дело.
Очень интересный момент хотел бы с Вами затронуть, так как у нас передача про гинекологию, передача про женщин. Как складываются взаимоотношения в семье? Например, заболевает женщина, она становится не такой активной, химиотерапия вызывает изменение внешнего вида, выпадение волос, интоксикацию, побочные действия. Как реагируют семьи, как реагируют мужья на ситуацию, мне интересно? Как, наоборот, реагируют жены, когда у их мужей возникает такая ситуация? По вашему опыту, какая психологическая ситуация?
Анастасия Кафланова:
Спасибо за вопрос. Начнем с того, что лечение от лейкозов ― очень длительный процесс, который может занимать 6-7-9 месяцев и иногда более. Когда взрослый человек заболевает, второй взрослый должен закрывать определённые домашние дела, ухаживать за детьми, может быть, еще остаются престарелые родители, и кто-то ещё должен находиться в клинике, чтобы помогать ухаживать после трансплантации, например, или в других ситуациях. Очень большая нагрузка ложится на партнера, возможно, на родителей уже взрослого человека.
Камиль Бахтияров:
Это серьезная проверка в семье: как человек, твой партнер отреагирует? Тогда тот, который болеет, в зависимости от поведения своего партнера поймет, того ли партнера в жизни он выбрал.
Анастасия Кафланова:
Очень тяжёлые случаи бывают. Мы ловим и такие моменты, что даже молодые люди, узнав, что у его девушки лейкоз, ― беременная девушка узнала, что у нее лейкоз, или уже родившая женщина, ― и тут же, на 1-2-ой день мужья, партнеры бросают ее и уходят. Не выдерживают, боятся чего? Знания, что у тебя родился здоровый ребенок, а твоя жена больна и ей нужна помощь и надо просто переждать какой-то период. Это, несомненно, будет тяжелый период, очень тяжелый, но потом-то может быть все нормально.
Камиль Бахтияров:
Может быть, это связано с недостаточным просвещением мужчин?
Анастасия Кафланова:
Тогда здесь другая ситуация. Мы за свои 5 лет существования не знаем ни одного случая, чтобы жена бросила своего больного мужа. Правда, я не знаю с чем это связано. Мы работаем над просвещением, что рак излечим, раком нельзя заразиться.
Камиль Бахтияров:
Женщины имеют какие-то другие человеческие качества в отличие от мужчин, или же женщины более просвещенные. Но, в любом случае, плюс на стороне женщины в отличие от мужчин. Или у них включаются материнские, другие человеческие качества, которые позволяют быть с близким больным человеком и вытягивать его, насколько возможно.
Анастасия Кафланова:
При этом очень много и других ситуаций, когда те же молодые мальчики, которым 22 года, поддерживают еще даже не жену, а девушку, реально кормят с ложечки, ухаживают. После того, как девушка вылечится, женятся на ней и даже иногда рожают детей. Такие случаи есть.
Камиль Бахтияров:
Значит, с мужчинами не все так плохо? Вы рассказали, мне стало стыдно за мужской пол.
Анастасия Кафланова:
Мне хочется сказать, что, помимо того, что есть врач, есть герой-человек, который борется с болезнью, на это надо очень много сил. Есть герои, их сейчас не видно, которые помогают этим двум людям выстоять и всё выдержать. Это мужья, в некоторых случаях бабушки и дедушки, которые забирают 2-хдневного грудничка и кормят смесью из соски, пока бабушка ухаживает за своей дочерью в больнице.
Камиль Бахтияров:
Да, конечно, всё очень, очень непросто. Есть примеры у Вас из жизни? Не могли бы поделиться с нами?
Анастасия Кафланова:
Конечно. Например, в прошлом году Таня Рыбкина, из Рязани, на 14-ой неделе беременности узнала, что у нее острый лимфобластный лейкоз. Она родила здоровую дочку, продолжает лечение, ее поддерживает вся ее семья. Это здорово!
Камиль Бахтияров:
Пожелаем ей здоровья, выздоровления как можно скорее, и вашей большой поддержки!
Хотелось бы поговорить про препараты, которые используются в настоящий момент. Насколько у нас онкогематологическая служба обеспечена лекарствами?
Анастасия Кафланова:
Это сложный вопрос. С одной стороны, эти лекарства должны быть в клиниках. С другой стороны, почему еще фонды создаются, ― чтобы поддерживать пациентов, чтобы можно было нивелировать разницу между тем лечением, которое у нас написано по протоколам, то, что может обеспечить государство, и современными методами лечения. Есть препараты, которых, например, нет в клинике в настоящий момент, и тогда подключаемся мы, закупаем такие лекарства.
Камиль Бахтияров:
Человек получает государственную поддержку полностью.
Анастасия Кафланова:
Она входит в квоту, конечно.
Камиль Бахтияров:
Когда ему нужно какое-то дополнительное лекарство, то фонд подключается?
Анастасия Кафланова:
Да, и закупает. По поводу лекарств. Бывает, что дженерики могут быть неплохими, хорошей очистки. Пациент может отвечать на эти препараты, у него могут расти показатели крови, а у другого пациента при том же показателе крови, например, очень сильные побочки. Тогда доктора тоже обращаются к нам с просьбой найти оригинальные препараты. Есть лекарства, которые не зарегистрированы в России, и которые мы в соответствии с утвержденными законодательно процедурами через Минздрав, с получением всех разрешений, ввозим из-за рубежа. Есть такая возможность. Есть варианты, когда пациента уже выписывают из клиники, и он должен доехать, добраться до своего города, получить инвалидность и начать получать часть лекарств бесплатно. Есть ситуации, когда пациент не отвечает на терапию, но при этом врачи знают, что есть современное лекарство, на которое пациент может ответить, но которого нет, здесь опять же подключаемся мы.
Камиль Бахтияров:
У нас сегодня тема достаточно тяжелая. Я хочу Вам задать один очень тяжелый вопрос. Понятно, что всем вы помочь не можете. Понятно, что возникают ситуации, когда человек заболевает, вы за какое-то время собираете определенную сумму. Бывают ситуации, когда денег не хватает, наверное, такие ситуации у вас возникают и достаточно часто. Кто принимает решение?
Анастасия Кафланова:
У нас есть экспертный совет, куда входят ведущие взрослые онкогематологи и детские. Мы не принимаем решение, как лечить.
Камиль Бахтияров:
Это я понимаю, я про другое спрашиваю: вопрос оплаты. Как вы выбираете? Это очень тяжелый вопрос. Как вы выбираете человека, которому вы помогаете? По каким критериям?
Анастасия Кафланова:
Самый первый критерий – это попадание в наш устав. То есть: старше 18 лет, онкогематологическое заболевание, гражданин России. Если запрос от пациента с раком почки ― это не наша тема, но мы стараемся перенаправить пациента либо в другой фонд, либо помочь получить ему второе мнение, либо куда-то его пристроить. Поскольку 80 % обращений у нас идет через врачей и через клиники, соответственно, это чаще всего срочные и важные сборы, мы стараемся брать всех. Если у нас по каким-то причинам не получается, то мы все равно стараемся подключить другие фонды.
Камиль Бахтияров:
Если не получается, как вы информируете человека? Вы его вызываете лично, или ему приходит письменное сообщение?
Анастасия Кафланова:
Нет. Смотря, через какой канал коммуникации к нам поступил запрос. Я говорю, что мы стараемся помогать всем, насколько возможно.
Камиль Бахтияров:
На настоящий момент сколько людей у вас находится сейчас под крылом, проходят лечение?
Анастасия Кафланова:
Сейчас на сайте leikozu.net идет 4 активных сбора. После праздников поступило много обращений и сейчас ведется с ними работа.
Камиль Бахтияров:
Сколько, примерно, в месяц заявок поступает?
Анастасия Кафланова:
В зависимости от месяца, от 20 и выше.
Камиль Бахтияров:
В основном онкогематология, или есть другие виды онкологических заболеваний?
Анастасия Кафланова:
Мы пока не измеряем количество всех входных запросов, потому что очень многие не подходят нам по уставу. Но мы уже задумываемся, чтобы измерять, сколько наш администратор обрабатывает таких заявок с запросами.
Камиль Бахтияров:
Как люди на вас выходят, почему именно к вам обращаются? Много подобных фондов существует в России? Из онкогематологических я знаю еще только один фонд, «Подари жизнь».
Анастасия Кафланова:
Онкобольным ― достаточно много. Детская онкогематология ― это «Подари жизнь», они ведут детей до 18 лет, и у них есть программа помощи молодым взрослым от 18 до 25 лет. Для пациентов в этой возрастной категории мы стараемся действовать совместно, подхватывая друг у друга. Есть один из старейших и известнейших фондов AdVita, который находится в Питере, помогает детям и взрослым, онкогематология тоже его профиль. Есть не очень большой фонд «ЖИВИ», который помогает детям, они, по-моему, до 24 лет тоже продлили, или до 20 лет, я могу ошибиться.
Камиль Бахтияров:
Тема у нас сегодня очень тяжелая, но очень нужная, потому что есть проблемы в нашем государстве. Все равно нам нужно эти проблемы решать деньгами, врачами, обучением студентов и так далее. Вы занимаетесь столь благородным делом, я понимаю и вижу по Вам, что Вы многие вещи берете глубоко себе в душу. Все-таки, есть у Вас мечта?
Анастасия Кафланова:
Сейчас не хочется уходить в пафос. Хочется, чтобы онкогематологическая помощь в России стала доступной, чтобы люди не умирали от тех видов лейкозов, которые хорошо лечатся во всем мире. Чтобы люди получали современное и своевременное лечение.
Камиль Бахтияров:
Анастасия, большое Вам спасибо за то, что Вы нашли время в своем напряженном графике посетить нашу студию. Огромное Вам спасибо!
Анастасия Кафланова:
Спасибо Вам!