Мария Рулик:
Добрый вечер, дорогие слушатели! С вами канал Медиадоктор, программа «Здоровое детство», ее ведущие я, Рулик Мария, а также у нас в студии моя соведущая Татьяна Моисеева.
Татьяна Моисеева:
Здравствуйте.
Мария Рулик:
Здравствуйте, Татьяна. Сегодня у нас в студии Кудряшов Александр Викторович – врач-психиатр Центра патологии речи и нейрореабилитации. Добрый вечер, Александр Викторович.
Александр Кудряшов:
Добрый вечер, Мария, добрый вечер, Татьяна.
Мария Рулик:
И тема нашего обсуждения «Как сохранить психическое здоровье детей». Тема достаточно обширная, я боюсь, что сегодня мы сможем пройтись только по верхам, потому что физическому здоровью детей уделяется очень много внимания, и все родители очень чутко к этому относятся. В разном возрасте по-разному, где-то чуть больше, где-то несколько с паранойей. А вот психическое здоровье и вообще вопрос, чтобы обратиться за помощью к психиатру, это очень скользкая тема. Не знаю, проблема ли в нашем воспитании, в том, как нам доносилась эта тема и так далее. Редко можно услышать, что человек добровольно говорит: мне надо бы обратиться к психиатру. Поэтому мы бы хотели объяснить нашим радиослушателям, родителям, что вообще такое психическое здоровье ребенка, от чего оно зависит, что входит в это понимание, и когда действительно вы можете справиться сами, а когда нужна помощь, и что этой помощи не надо бояться.
Александр Кудряшов:
Давайте тогда начнем с понятия психического здоровья. Психическое здоровье, согласно определению Всемирной организации здравоохранения, это состояние психического, эмоционального благополучия. В частности, мы говорим сейчас про ребенка, которое позволяет ему самореализовываться, которое позволяет ему активно функционировать социально в обществе. И при этом его социальное функционирование адекватно обществу, в котором он находится.
Мария Рулик:
А что является залогом нормального здоровья? То есть мы знаем, для того чтобы ребенок физически был здоров, нужно ходить к врачам, проводить проф.осмотры, заботиться о закалке, не пить, не курить ни маме, ни детям. А что нужно для того, чтобы человек был здоров психически?
Александр Кудряшов:
Кстати, для того, чтобы был здоров психически, надо быть здоровым физически, потому что это все взаимосвязано.
Мария Рулик:
Как говорили римляне, в здоровом теле здоровый дух.
Александр Кудряшов:
Абсолютно верно, и они были правы, потому что те моторные нейроны, которые задействуются при физической активности, посылают импульсы в мозг и позволяют мозгу работать продуктивно и держать себя в тонусе. Поэтому эти вещи очень взаимосвязаны.
Мария Рулик:
Что является залогом психического здоровья?
Александр Кудряшов:
Тут такой, как у нас принято, у психиатров, биопсихосоциальный подход, то есть три компонента. Биологическое – это набор генов, наследственность, от этого мы никуда не денемся, и что заложено, то имеет свои предпосылки к развитию. Второй момент – психологический. И тут, если мы говорим о детях, в первую очередь психологический комфорт в семье. То есть как это не банально звучит, но дети, как губка, они полностью впитывают то, что происходит в семье. И если нет психологического комфорта внутри семьи, нет психологического комфорта у самих родителей, то и у детей его тоже не будет. Поэтому я всегда говорю, как сохранить психическое здоровье детей: перво-наперво разберитесь сами с собой, родители. Если у родителей все будет хорошо, то и у детей тоже все будет хорошо, как правило.
Если нет психологического комфорта внутри семьи, нет психологического комфорта у самих родителей, то и у детей его тоже не будет.
Мария Рулик:
Мне кажется, если с физическим здоровьем мы можем понять по самочувствию, по каким-то симптомам, что с нами что-то не так, то признаться, что с тобой не так с точки зрения психиатрии, человеку сложно.
Александр Кудряшов:
Это мы сейчас уже затрагиваем тему стигматизации психиатрии, которая есть в нашем обществе, к сожалению. То есть то, от чего уже ушли на Западе, там это уже более спокойно, там люди могут об этом говорить открыто и обращаться за помощью. Из-за этого кажется, если брать статистические отчеты, что у них больше психически нездоровых людей. Но на самом деле, просто у нас огромная недовыявляемость этого. Причем мы берем в широком смысле, это могут быть просто психологические проблемы. То есть у нас очень радикально подходят к этому в обществе. Если чуть что, про психику зашла речь, значит ты уже псих.
Татьяна Моисеева:
Да, ты болен, такого человека надо вообще избегать.
Мария Рулик:
Если мы говорим о взрослых, об этом не скажешь на работе: «Вы знаете, у меня есть некие психиатрические проблемы». «Да ты что?» У родителей вообще принято только хвастаться своими детьми. Представляете, на площадке сидят мамы, и только одно и слышно: «А ваш когда пошел, не поздно ли?» «А вы когда заговорили?» «Я не знаю, вам, наверное, к логопеду надо». А тут еще придешь и скажешь: «Вы знаете, мы к психиатру ходим». Дальше разговор, мне кажется, будет закончен с соседками по площадке. Но мы же все взрослые люди, и дома потихонечку мы себе готовы признаться в чем-то. Так вот, мне очень интересно, как отличить, потому что я, готовясь к передаче, почитала, что является некими сигналами к тому, что у ребенка есть проблемы. И ты читаешь и понимаешь, ты не всегда можешь понять, это симптом или какая-то избалованность ребенка, некая капризность или возрастные изменения. Как говорят, кризис трех лет, когда я все сам, не дай, не тронь. Про подростков я вообще молчу, там, мне кажется, каждый день кризис. Скажите нам про симптомы, что является звоночком для родителей?
Александр Кудряшов:
Прежде всего, хотел выделить момент, что очень важно внимание на все на это обращать и сохранять контакт с ребенком. Если у нас нет с ним контакта, соответственно, не будет информации о том, что с ним. Что касается непосредственно симптомов, то тут тоже в зависимости от возраста. Если мы берем возраст от нуля до трех лет, самый маленький, то тут самые базовые симптомы, это понятие общей нервозности ребенка, нервности. Все дети плачут, понятно, но когда он плачет постоянно и без причины, при этом нет соматических причин, предпосылок, у него все в порядке, когда его обследуют, но при этом он реагирует неадекватно, это повод задуматься и, возможно, даже обратиться за помощью.
Второй симптом, мы опять же берем от нуля до трех лет, это моменты с базовыми потребностями, то есть сон, аппетит. Когда у ребенка нет аппетита, прямо радикально, когда проблемы со сном переходят какие-то грани, допустим, ребенок может вообще не спать ночь или, наоборот, спать слишком много. Очень важно брать не конкретный какой-то момент, а прослеживать ситуацию в динамике.
Мария Рулик:
Или смотреть, что изменилось. Допустим, он был одним, стал другим.
Александр Кудряшов:
Да, то есть если вначале дети спят 18 часов в сутки, но постепенно это все меньше, меньше и меньше, то есть прослеживать вот эту динамику. Если динамика положительная, все в порядке, потому что у всех по-разному, у кого-то медленнее происходит.
Мария Рулик:
Квадратных детей не бывает, они все в одни рамки не входят.
Александр Кудряшов:
Вот если эта динамика, или ее нет, или она вообще отрицательная, тут уже повод задуматься. В плане сна, в плане аппетита, в плане эмоций, в плане реагирования, допустим, насколько ребенок вообще реагирует на родителей, тоже не всегда бывает адекватная реакция. Тут уже мы говорим про расстройства аутистического спектра, когда они начинают выбиваться из типичного поведения.
Мария Рулик:
Но если в этом возрасте от нуля до трех родители очень сильно заботятся и следят за здоровьем в любом плане, то они при таких симптомах, которые Вы описываете, как минимум обратятся к неврологу. Если проблемы со сном, с аппетитом, невролог, обследовав ребенка, не видит в нем никаких физических изменений, то он предлагает обратиться к психиатру.
Александр Кудряшов:
Сейчас в плане обследования детей нет детского психиатра.
Мария Рулик:
Перед школой мы ходили к психиатру, это точно, а сейчас, по-моему, отменили, теперь логопед смотрит.
Александр Кудряшов:
Сейчас их смотрит невролог, но есть государственные центры в Москве, бюджетные, где помощь оказывается бесплатно, где можно обратиться с года. Раньше в год был осмотр детского психиатра.
Мария Рулик:
То есть это входило в диспансеризацию.
Александр Кудряшов:
Входило в диспансеризацию. Сейчас только невролог, потому что с детскими психиатрами вообще проблема, их очень мало в городской службе, в участковой.
Татьяна Моисеева:
Вам хорошо, у Вас нет конкуренции.
Мария Рулик:
В любом случае, решение принимает либо педиатр, если все-таки обратились с вопросом к педиатру, либо невролог. К Вам чаще всего невролог отправляет, наверное.
Александр Кудряшов:
Кстати, педиатры, это тенденция, как и в детском, в педиатрии, так и во взрослом, терапевты. То есть сейчас уже уходят от понятия просто узких специалистов, педиатров и терапевтов, переходят к понятию врачей общей практики, ВОПы так называемые. Это у нас такой жаргон в медицине, как семейный врач. Сейчас все педиатры и все терапевты проходят специальное обучение, в том числе и по психиатрии.
Мария Рулик:
В любом случае, они должны рекомендовать обратиться к специалисту.
Александр Кудряшов:
Соответственно, или они направляют, или можно даже самостоятельно, есть у нас такое головное учреждение, Центр психического здоровья детей, бывшая шестая психиатрическая больница.
Мария Рулик:
То есть туда можно просто позвонить, записаться и прийти на консультацию?
Александр Кудряшов:
Есть центры кризисной помощи, то есть онлайн-центры, где можно онлайн задать вопросы, проконсультироваться, можно позвонить, можно записаться на прием, даже самостоятельно, без направления.
Татьяна Моисеева:
И что, многие неврологи отправляют действительно на консультации к психиатрам? Вот так приходишь к неврологу, а он говорит: «Вы знаете, у Вас очень возбужденный ребенок, надо бы к психиатру».
Александр Кудряшов:
Все зависит от невролога.
Мария Рулик:
Я слышала такие рекомендации только от двух врачей: от невролога, где ребенка действительно полностью обследовали и поняли, она говорит: «Я физически не вижу в нем ничего того, что могло бы вызвать данную симптоматику. Идите, поговорите». Причем она направила сначала родителей к психиатру, а потом следом говорит: «И ребеночка с собой прихватите, поговорите». А второй человек – это логопед.
Татьяна Моисеева:
Наверное, чаще логопеды сталкиваются, задержка речи.
Александр Кудряшов:
У логопедов очень часто есть психологическое образование. Они могут продиагностировать. И, кстати, задержка развития ребенка – это тоже один из признаков, факторов риска психических нарушений.
Задержка развития ребенка – это один из факторов риска психических нарушений.
Мария Рулик:
Но это совсем ранний возраст. Я говорю, что здесь так много людей, которые могут помочь решить этот вопрос, что либо это чаще выявляется на ранних стадиях, чаще ловится и устанавливается, что можно ребенку уже оказывать помощь в раннем возрасте. А когда речь идет от трех лет, дальше какой период?
Александр Кудряшов:
Дальше мы берем период от трех и до школьного возраста.
Мария Рулик:
До школьного, мне кажется, очень сложно, потому что у ребенка начинается сплошной стресс. Он идет либо в детский садик, либо если он не посещает детский сад, он ходит на кружки, где ему приходится быть без мамы, слушать нового человека, оставаться одному, общаться со сверстниками, что не всегда комфортно детям. Вроде ребенок заговорил, ребенок уже учится, какие-то навыки. Как здесь заподозрить? Вот этот кризис трехлеток, они капризные по любому поводу.
Александр Кудряшов:
Тут важно обращать внимание на его социальное функционирование, прежде всего, как он взаимодействует со сверстниками, насколько он контактен. Есть такой еще момент, как он проявляет себя в игре.
Мария Рулик:
В игре со сверстниками или дома с родителями?
Александр Кудряшов:
И дома, и со сверстниками. Показатель нормы, когда ребенок не играет во что-нибудь одно и то же, а периодами, сначала в одно поиграл, потом в другое. Когда есть психические проблемы, как правило, ребенок зациклен на чем-то одном.
Показатель нормы - когда ребенок не играет во что-нибудь одно и то же, а периодами, сначала в одно поиграл, потом в другое. Когда есть психические проблемы, ребенок зациклен на чем-то одном.
Мария Рулик:
Вы меня пугаете, потому что, мне кажется, как раз в этом возрасте, 2-3 года: «А теперь я люблю мультик «Бэмби»». И все смотрим мультик «Бэмби» несколько месяцев подряд. Потом мы любим что-то другое. Это не является зацикливанием?
Александр Кудряшов:
Нет. У меня сын тоже «Молния Маккуин» месяца четыре вот так смотрел. Это норма.
Мария Рулик:
А где же та грань, когда не норма?
Александр Кудряшов:
Если ребенок на протяжении года играет в одно и то же, причем я бы не сказал, что это какая-то обычная игра, допустим, когда он играет даже не с игрушками, а берет палочку, играет с ней все время, предпочитает такие игры нормальным игрушками. Это фактор, когда стоит задуматься. Обычный ребенок непосредственен.
Мария Рулик:
И, как минимум, они все очень хотят чем-то новым увлекаться, ты достаешь новую игрушку, и это отвлечет даже от его любимой.
Александр Кудряшов:
Да, хоть даже на короткое время, но отвлечет. А вот когда есть проблемы, ребенок прямо зациклен на чем-то одном. Это один из факторов, когда стоит обратить на это внимание и бить тревогу.
Татьяна Моисеева:
Последние годы психологи и в школах, и в садах, которые тестируют детей просто так, особенно если перед школой в саду. И они оценивают по своим каким-то критериям. Стало больше выявляться проблем с психикой у детей, отправляют ли они к психиатру? Или наоборот, они говорят: «Это вам надо со мной».
Мария Рулик:
И к логопеду.
Татьяна Моисеева:
Да, и к логопеду, и мы все проблемы будем дальше решать. Где та грань между психологом и психиатром, когда уже не может справиться психолог?
Александр Кудряшов:
То, что Вы говорите про этих психологов, это, как правило, психологи-педагоги, которые работают со здоровыми детьми. Они занимаются исключительно психодиагностикой, и если они что-то выявляют, они должны отправлять этих детей к специалистам. А так они занимаются здоровыми людьми и подсказывают им, как себя вести в каких-то ситуациях. Готовят к школе, или если в школе, то учат межличностным взаимодействиям, решать конфликтные ситуации.
Есть клинические психологи, это те, которые работают с клиническими случаями, но тоже одна из частых путаниц – психолог, психиатр, психотерапевт. Психологи – это не врачи, даже клинические психологи, это те специалисты, которые занимаются психодиагностикой и психокоррекцией. Они не назначают лечение, они не могут заниматься системным подходом в одиночку. Поэтому тут, как правило, работают в связке. Грамотный психолог должен работать так, чтобы ни в коем случае не навредить психике, но при этом получить максимум информации.
Грамотный психолог должен работать так, чтобы ни в коем случае не навредить психике, но при этом получить максимум информации.
Мария Рулик:
И ты сразу вспоминаешь, что в детстве у тебя были все симптомы.
Татьяна Моисеева:
К психиатру тебя было некому направить, и психологов не было, наверное, в наше время.
Мария Рулик:
Психологи были на кухне вечером, это менталитет. Все, что связано с «психо», вызывает у нас некий паралич. Но именно потому, что в нашем менталитете на вопрос «как дела?» ты действительно отвечаешь, как у тебя дела. Если они вдруг оказались не очень хорошо, то от друга ты ожидаешь: «Я тогда вечерком зайду, мы возьмем с тобой немножечко». А можем все-таки чайку, если каждому потом за руль, и даже под чаек мы садимся, проговариваем то, что должен был слушать психолог, ты проговариваешь на кухне. Вот у детей, к сожалению, нет возможности налить себе чайку, взять бутылочку дюшеса, выставить родителей и проговорить, потому что у них со сверстниками как раз и есть проблемы, и с друзьями есть проблемы.
Александр Кудряшов:
Но они должны это проговаривать со своими родителями.
Мария Рулик:
До трех лет мы очень внимательны к детям, с трех до семи лет мы продолжаем быть внимательными к их здоровью, но не психическому. Родители выходят в это время на работу, ребенка отдают в детский садик, ребенок почти большую часть времени проводит вне своих родителей. Когда их забирают, цель мамы какая? Вот я сейчас тебе кашку сварю, поел, «Спокойной ночи, малыши!» и в люльку. Потому что и мама устала, и ребенок устал, все устали. А дите набралось эмоций, оно говорит, говорит. В лучшем случае мама его не перебивает, а сама думает о том, что же ей на ужин приготовить. В худшем случае она ему говорит: «Да помолчи ты минуту, я целый день слушала взрослых людей, которые мне тоже что-то на ухо говорили, ты можешь помолчать?» Или: «На мультик, туда смотри». Уже не говоря о том, что стандартная фраза: «Ну какие у тебя могут быть проблемы в твоем возрасте? Что, мишку у тебя отобрали, машинку тебе Петечка сломал? Врежь Петечке машинкой по голове». Или: «Иди, папа сейчас расскажет, как врезать, а потом пойдет и купит». И вот это сплошь и рядом, это же правда, так происходит.
Александр Кудряшов:
Это, на самом деле, ужасно и губительно для психики ребенка. Как раз в этих ситуациях начинают формироваться эти проблемы, которые потом могут привести к расстройствам у детей.
Мария Рулик:
Что должен делать правильный родитель?
Александр Кудряшов:
Во-первых, не давать ребенку вот этих психологических пощечин, как я их называю. Потому что каждый раз, когда он хмурит лицо, когда он кричит на ребенка, когда он пренебрежительно с ним общается, это психологическая пощечина для ребенка. Потому что для ребенка самое главное –это контакт с родителями. Просто для примера, проводили исследования на мышах: брались группы, которые продолжали быть с матерью и которые нет. Так вот те, которые разлучались на день с матерью, у них в 2 раза увеличивалось количество погибших нейронов в головном мозге за один день.
Мария Рулик:
Стресс.
Александр Кудряшов:
Соответственно, у детей все то же самое. Если это систематически, если хотя бы чуть-чуть иногда не выкраивать время для общения с ребенком, даже в тех моментах, когда мы утром или вечером с ними видимся, это сложно бывает, но это нужно делать.
Мария Рулик:
И главное, что это общение должно быть заинтересованным.
Александр Кудряшов:
Очень важно планировать, пусть это будут выходные, но планировать какие-то совместные мероприятия, общесемейные. Причем чтобы ребенок о них знал, чтобы он этими мероприятиями жил, это тоже его поддерживает. Когда мы рассказываем детям про Новый год и говорим, что вот, будет Новый год, будет елка, будет Дед Мороз, будут подарки, но ты веди себя хорошо. Он говорит: «Да, я буду вести себя хорошо». И мы выстраиваем такие психологические мостики в будущее, точно так же можно выстраивать мостики к выходным. То есть в течение недели времени нет, но ребенок должен знать, «надежда юношей питает», но тем не менее.
Очень важно планировать совместные мероприятия, общесемейные. Причем чтобы ребенок о них знал, чтобы он этими мероприятиями жил, это тоже его поддерживает.
А дети очень этому верят, они же такие непосредственные, они верят родителям, но главное их не обманывать, если уж вы запланировали, то выполните это дело. Но такие маленькие хитрости в условиях нехватки времени очень важны, и прямо критически важно общаться с детьми, слышать их, понимать. И тогда будете получать больше информации о них и быстрее что-то заметите, если что-то не так.
Татьяна Моисеева:
А как быть в подростковом периоде?
Мария Рулик:
Подождите подростковый, надо сначала школьный, не перескакивай. Они до того, как становятся подростками, очень милые в начальной школе. Это я тебе как родитель подростка скажу. На самом деле, они идут в школу, для них это, конечно, стресс, все по-разному это переживают. Но есть какой-то пунктик готов – не готов. Потому что раньше действительно их тестировали.
Александр Кудряшов:
Готов к школе или нет?
Мария Рулик:
Да, причем готов не в смысле «я умею писать буковки, я умею читать», а есть вот эта психическая готовность.
Александр Кудряшов:
Конечно, есть. Опять же, как он себя будет вести в условиях школы. То есть если он адекватно себя будет вести, можно же выстраивать схожие ситуации еще до школы на тех же кружках, на тех же нулевках.
Мария Рулик:
Вот эти подготовки, Вы считаете, это хорошо для того, чтобы посмотреть.
Александр Кудряшов:
Безусловно, это постепенное врабатывание в школьный режим, и это уже не острый стресс, а маленькими шажками, плавное въезжание в какую-то историю. И ребенок постепенно привыкает к этому, это менее травматично для его психики, и он уже потом в школу приходит подготовленным.
Мария Рулик:
А у этих деток какие могут быть симптомы? Мы говорим до школы, а дальше какая градация?
Александр Кудряшов:
А дальше градация до начала подросткового пубертата, но он тоже разный у всех. У девочек бывает и с 11 уже начинаются какие-то моменты.
Мария Рулик:
Что бывает у этих деток, как заметить симптоматику? Потому что здесь уже такой детеныш, который может себя вести правильно, у него достаточно хорошее воспитание, здесь уже нет капризов. Но есть, наверное, какие-то другие, более скрытые симптомы?
Александр Кудряшов:
Безусловно. Мы берем период сейчас от школы до пубертата. Первоочередное – это взаимоотношения со сверстниками. Поэтому очень важно вот этот контакт поддерживать, чтобы он рассказывал родителям, что происходит, вот эти все моменты не замалчивал ни в коем случае. Чем больше информации, тем лучше вы можете разобраться адекватно это, не адекватно. И научить его, между прочим, каким-то реакциям. Это один момент.
Но есть и какие-то безусловные вещи, которые не скрыть, которые более объективны. Например, если у ребенка к школьному возрасту сохраняется ночной или дневной энурез. Это один из факторов невроза, иногда это какие-то органические причины, но это такой фактор, который явный и не скрыть его никак. Помимо этого, уже в этом возрасте могут формироваться нарушения поведения: склонность к конфликтам, к асоциальному поведению, то есть когда ребенок не может высидеть на уроке. Это может быть крайней степени гиперактивность или, наоборот, заторможенность, когда он не реагирует на вопросы. Одно дело, ребенок просто не знает ответа, он отреагирует, скажет не знает или начнет что-то придумывать. А другое дело, когда он просто не реагирует на такие простые вещи. Тут очень важен контакт, кстати, и со школьным руководителем, потому что в школе учителя много чего видят.
Мария Рулик:
Тут еще главное адекватно воспринимать то, что тебе говорит школьный руководитель, а не сразу в штыки и защищать своего ребенка.
Татьяна Моисеева:
А гиперактивность – это все-таки диагноз?
Александр Кудряшов:
Да.
Татьяна Моисеева:
А его ставят?
Александр Кудряшов:
СДВГ так называемый.
Татьяна Моисеева:
У нас гиперактивных детей довольно много, что считать вообще гиперактивностью?
Мария Рулик:
Кто ставит такой диагноз?
Татьяна Моисеева:
До какого возраста, например, это норма, что ребенок может не высиживать свое время на уроке, ему хочется побегать, попрыгать, побаловаться, походить по классу. А где уже стоит задуматься и пойти к психиатру?
Александр Кудряшов:
Как раз в школьном возрасте.
Татьяна Моисеева:
Прямо с 7 лет?
Александр Кудряшов:
Да, примерно, потому что там уже есть такие рамки, выдерживает школьный режим или не выдерживает. Вот если он не выдерживает, тут начинаются вопросы.
Татьяна Моисеева:
Тогда ему к психологу, к психотерапевту?
Александр Кудряшов:
Это должно быть комплексное обследование. Изначально невролог, как, например, у нас в Центре патологии речи и реабилитации. Когда ребенок попадает к нам, его смотрят сразу несколько специалистов: это психиатр, это невролог, это логопед и психолог.
Татьяна Моисеева:
Они советуются потом между собой, или мы сели все вчетвером: «Сейчас проведем тестирование. Это мой».
Мария Рулик:
И подрались.
Александр Кудряшов:
У нас же учреждение бюджетное, поэтому тут корыстных интересов нет.
Татьяна Моисеева:
«У меня и так много, забери».
Александр Кудряшов:
Нет, на самом деле, идет обсуждение на отборочной комиссии, когда собираются все специалисты и обсуждают каждого ребенка, каждый случай. И выстраивают вот эту индивидуальную персонифицированную программу помощи каждому ребенку. Поэтому это идеальный формат.
Татьяна Моисеева:
Бывает так, что дети приходят, а помощь им никакая не нужна?
Мария Рулик:
Родителям нужна тогда помощь.
Александр Кудряшов:
Да, пожалуйста, сколько угодно.
Татьяна Моисеева:
То есть таких довольно много, которые случайно попадают?
Александр Кудряшов:
Тут, как правило, родителям нужна помощь, потому что у них бывает гипертревожность, гиперопека. Иногда по телефону, допустим, или когда первичные данные ты видишь, кажется, что с ребенком что-то ужасное. А когда приходят – ребенок вообще нормальный, а вот у мамы проблема намного серьезнее.
Татьяна Моисеева:
И Вы говорите маме об этом?
Александр Кудряшов:
Да, конечно, стараемся.
Татьяна Моисеева:
И как реагируют родители?
Александр Кудряшов:
Если это, скажем так, не психические расстройства с нарушением критики, это мы уже говорим про состояния тяжелые, как шизофрения или эндогенные расстройства, то реагируют, если правильно сказать, если аккуратно подвести родителя к тому, что решение ваших проблем – это решение проблем ребенка, если они у него есть. Если вот так правильно подвести, то есть сподвигнуть родителя к партнерству, к работе над собой и работе над психическим здоровьем ребенка, тогда они, как правило, адекватно реагируют.
Мария Рулик:
Это же закончится все равно диагнозом.
Татьяна Моисеева:
А мне интересен такой момент, что суицидальные попытки довольно рано сейчас начались.
Мария Рулик:
Это до подросткового возраста.
Татьяна Моисеева:
Уже сейчас настолько это все помолодело, как называют врачи, высотники, которые прыгают.
Александр Кудряшов:
И помолодело, и увеличилось.
Татьяна Моисеева:
В Морозовской больнице, например, я знаю, что есть довольно много, это база, куда скорая помощь их привозит. С чем это связано и как это заподозрить? Когда спрашивают учителей, родителей: была такой хорошей девочкой, все ее любили, так с ней дружили, и вдруг суицидальные попытки, которые иногда заканчиваются успехом.
Мария Рулик:
Давайте официально перейдем в тот прекрасный возраст, где прилетает не только то, что в окна выходят, но и все остальное, мы уже оставляем младшеньких. Девочки у нас действительно созревают иногда раньше, пубертат – это отсюда?
Александр Кудряшов:
Нет, четких границ нет.
Татьяна Моисеева:
От 11, наверное.
Александр Кудряшов:
От 11.
Мария Рулик:
Девочки пораньше, мальчики чуть попозже.
Александр Кудряшов:
Бывают иногда и мальчики. И наоборот, бывают и девочки с поздним созреванием.
Татьяна Моисеева:
И про таких детей говорят, что они отличники, у них все хорошо с взаимоотношениями в школе, с родителями. Что происходит, почему так?
Александр Кудряшов:
Если мы берем, допустим, последние события, сейчас же выросло не только количество суицидов, но и количество агрессивных антисоциальных проявлений, все мы знаем эти события.
Сейчас выросло не только количество суицидов, но и количество агрессивных антисоциальных проявлений.
Мария Рулик:
Стрельба.
Александр Кудряшов:
И в Жулебино на прошлой неделе.
Мария Рулик:
Он же не агрессивный, он сам хотел, по-моему, себя.
Александр Кудряшов:
Сам себя – это аутоагрессия, это тоже агрессия, но это ближе к суицидам. Так вот, там все-таки выявили, что у него были проблемы во взаимоотношениях с родителями, в частности, с матерью. То есть, как правило, нет такого, что все совсем хорошо, просто иногда об этом не знают, то есть сверстники могут и не знать.
Мария Рулик:
А как заподозрить?
Александр Кудряшов:
Тут, конечно, еще больше внимания надо уделять поведению, то есть когда они начинают уже криминализироваться, они начинают стремиться к агрессивным тенденциям в отношении или других, или себя.
Татьяна Моисеева:
По-моему, это свойственно всем подросткам, они, в основном, с родителями в этом периоде не особо откровенничают: «Мама, у меня все нормально, ничего не задали, я пошла с подружками, друзьями погуляю». Родители тоже не могут все время находиться рядом, передавить тоже боятся, что нет, сиди дома, никуда ты не пойдешь. Как понять, вроде ребенок пришел, все нормально?
Мария Рулик:
Есть ли симптомы, которые можно заметить?
Александр Кудряшов:
То, что Вы говорите, не является психическим расстройством, это стремление к риску, показать себя. Тут очень важно, 10-й раз повторяю, сохранять контакт с ребенком. Но начинать это надо, возвращаюсь к тому еще возрасту. То есть когда вы захотели это сделать, но ничего не делали раньше, в этом возрасте, как правило, ребенок это не воспримет, он скажет: «Я сам разберусь».
Татьяна Моисеева:
А если все делаешь, то ребенок придет, скажет: «Мама, у меня несчастная любовь?»
Александр Кудряшов:
Знаете, есть очень много случаев, когда у них сохраняется контакт со своими родителями. Просто тут важно, чтобы он не боялся сказать это родителям. Когда он знает, что я скажу, и меня за это не отлупят, не наорут на меня, а выслушают и помогут.
Татьяна Моисеева:
Я просто вспомнила случай, когда совсем недавно журналист с канала НТВ, довольно молодой мальчик, покончил жизнь самоубийством. И как раз в предсмертной записке написал, что родителей он очень любит, очень жаль, то есть всех люблю, все здорово, а из-за несчастной любви.
Александр Кудряшов:
Это уже другое дело. Несчастная любовь.
Татьяна Моисеева:
Но это все-таки психическое расстройство.
Александр Кудряшов:
Да. Значит у него была клинически выраженная тяжелая депрессия, которая бывает уже у подростков, это скрытая, как правило, депрессия. Это не то демонстративное поведение, когда они на каждом шагу говорят: «У меня все плохо».
Мария Рулик:
Сейчас прыгну под поезд.
Александр Кудряшов:
Такие, как правило, не прыгнут, это демонстративное поведение, привлечение внимания. А истинная депрессия, к сожалению, это то, что наиболее сложно выявляемо. Почему суициды никуда не деваются, они только, на самом деле, растут, как и в целом психические расстройства, это когда он сам в себе, максимально от всего отстранен, и именно в этой ситуации, когда он доходит до крайней степени, когда он понимает, что он один в этом мире, он тогда не думает ни о ком.
Мария Рулик:
Хотя всех любит.
Татьяна Моисеева:
Флешмоб был как раз в Фейсбуке, когда показывали лица с депрессией.
Мария Рулик:
К сожалению, наше время подходит к концу, эта тема мне кажется очень сложной, ей лучше уделить целый эфир, проговорить вообще про подростков, не только про суицидные вещи. Вспомни себя в этом возрасте.
Татьяна Моисеева:
Но депрессии у меня не было.
Мария Рулик:
Не было депрессии, но была склонность к риску. И как мы все дожили до взрослой жизни, когда моя мама охает и ахает, глядя в телевизор. Я говорю: «Мама, то, что у тебя остались живы дети и пережили подростковый возраст, это, конечно, спасибо тебе».
Татьяна Моисеева:
Наши родители работали почти круглосуточно.
Мария Рулик:
Но отчасти, мама, выдохни, тебе просто повезло, что я в нужное время сказала «нет» не потому, что я такая хорошая, и ты меня хорошо воспитала, а что-то климануло меня отказать. Ты не знала ни где я, ни с кем я, ни кто я, ничего. Потому что вы работали, мы гуляли и учились еще параллельно. А тебя устраивало, что учится, поступила, жива, домой пришла во столько-то, супер. А какая пришла, с каким настроением – уже было не до того. Поэтому очень сложные подростки, очень страшно.
Александр Кудряшов:
Но все равно у них есть мозг, у них есть вот эти когнитивные способности к тому, чтобы сделать правильный выбор.
Мария Рулик:
И в самом начале Вы сказали, наверное, самое важное во всем нашем эфире. Дорогие родители, заботьтесь о здоровье своих детей не только физическом, но и психическом с самого рождения. Тогда есть шанс, что когда ваш ребенок переступит порог подросткового возраста, когда будет совсем все плохо, он пойдет не к друзьям, а придет и скажет: «Мама, я не знаю, что мне делать». И дай Бог, чтобы вы показали за всю его жизнь себя настолько адекватными, что он все-таки смог сказать тебе: «Я не знаю, что мне делать». И вы сядете и будете этот вопрос решать, может быть, тогда не надо будет обращаться к доктору, к специалисту. А если вдруг надо, то пожалуйста, не бойтесь психиатров, они прекрасные люди. Спасибо Вам огромное.
Александр Кудряшов:
Спасибо Вам за приглашение.