Дмитрий Ахтуба:
Программа «Мединвестклуб» с доктором Ахтуба. Мы разбираем интересные проекты в области медицины и всем, что связано со здоровьем человека. Сегодня у нас в гостях Станислав Скакун, генеральный директор компании «Биодата ГРУП». Это совсем молодая компания, насколько я понимаю?
Станислав Скакун:
2 года.
Дмитрий Ахтуба:
Экспертом у нас сегодня выступит Станислав Тактаев. Станислав, очень много регалий, поэтому я тебя представлю коротко: член экспертного совета института развития интернета при президенте Российской Федерации. Может быть, ты сам дополнишь, чем ты сейчас занимаешься?
Станислав Тактаев:
Сейчас мы занимаемся вопросами нового краудфандинга, год проработали с цифровыми валютами ― то, что сейчас называется криптой, и вышли на некий формат, который позволяет стартапам собирать средства новым способом, называется скромно поственчуром, развиваем площадку Angel SVC. Так что, в принципе, можем на что-то помочь собрать деньги.
Дмитрий Ахтуба:
Отлично! Давайте, сейчас немного познакомимся. Представьтесь, Станислав и Станислав, расскажите немного о себе, как вы пришли к сегодняшнему состоянию, почему вдруг оказались на этом рынке?
Станислав Скакун:
Мне 35 лет, я выпускник МГИМО, факультет МЭО ― экономические отношения, финансы и кредит. Практически всю свою жизнь я работал по специальности. Я был финансовым аналитиком, дальше руководителем службы контроля, а сейчас финансовый директор крупной аутсорсинговой компании, которая занимается аутсорсингом бизнес-процессов, бухгалтерия, кадровый учет и так далее.
Дмитрий Ахтуба:
В настоящее время ты финансовый директор?
Станислав Скакун:
До сих пор я сохраняю позицию финансового директора. В компании у нас работает порядка 900 бухгалтеров по всему СНГ, офисы в Казахстане, в России, в Азербайджане, Грузии, то есть в тех странах, где есть, на наш взгляд, деловая активность. Но примерно 4 года назад я заинтересовался управлением здоровья как проактивным подходом, который может любой человек применить к себе. Не обращаться к врачам, к медицинским услугам эпизодически, а выстроить систему собственной внутренней оценки медицинских услуг, подойти к медицинским услугам как заказчик. Я понял, что это все не так просто, не так много качественных систем, компаний, которые предлагают услуги менеджмента медицинских услуг. С какими-то из них я сотрудничаю до сих пор, мы встретились и познакомились.
Я понял, что есть некая ниша и есть некое место, где можно предоставлять огромное количество вспомогательных услуг в этой сфере. 2 года назад я сделал компанию, которая называется «Биодата ГРУП» ― компанию, которая нацелена много на что. У нас в планах много этапов развития, но, скажем так, текущий этап – это хранение медицинских записей, осуществление доверенного доступа к медицинским записям клиента для того чтобы дальше каким-то образом соединять клиента с врачом, помогать врачу анализировать эти данные, увеличивать приверженность пациента терапии, а с точки зрения пациента – сделать более удобным и понятным хранение того, что раньше он хранил в разрозненном состоянии. Это достаточно узкая точка, которая была для меня актуальна на тот момент и которую я постепенно продвигал, сначала как офлайн-сервис, а в последнее время планирую продвигать как онлайн-сервис.
Станислав Тактаев:
Я, наверное, не столько эксперт, сколько средний предприниматель. Около 20 лет уже занимаюсь разными IT-бизнесами, начиналось всё с веб-студии в далеком прекрасном дальневосточном городе Хабаровске. Потом перебрался в Москву. Был даже сервис знакомств, основанный на sms, было где-то 2 млн пользователей. Потом делали 3D-принтеры для школ, 3 в одном. Так, слово за слово пришли к блокчейну. С 2014 года занимаюсь блокчейн-технологиями, даже, наверное, с начала 2015. Стало понятно, что это одна из технологий, которые меняют мир, это прикольно, это здорово. Прошлый год это подтвердил, потому что криптовалюты выросли фактически из ничего, до триллиона долларов не дотянули, по-моему. Понятно, что это пузырь, понятно, что это хайп, дикий рынок, но постепенно он регулируется и мы поняли, что из него можно развить некую базу для развития стартапов. Во-первых, она значительно упрощает сборы средств для стартапов, а во-вторых, ряд технологий позволяют защитить права инвесторов, с одной стороны. То есть инвестор не просто отдает деньги в стартап в пустую, а поэтапно его финансирует, тщательно отслеживая, что происходит внутри. Из этого возник проект Дарфчейн - распределенная система управления ресурсами, сейчас мы на ней запускаем площадку Angel SVC, где инвесторы могут не следить за стартапами в режиме охотника, нашел хороший и убил, а выращивать их, как садовники, грумить их ножницами, подрезать, финансировать именно те функции, которые они считают наиболее интересными. Экспертных позиций было тоже много. Вот. Как-то так.
Дмитрий Ахтуба:
Не понял я, конечно, что за площадка, что значит «подстригать». Если я выбираю стартап, как я его могу подстригать?
Станислав Тактаев:
Вы можете финансировать те функции, которые считаете важными. Например, они пишут: «Мы хотим сделать хранение медицинских данных», а вы считаете, что, допустим, хранение медицинских данных будет более полезно, если там еще будет не только PDF-файлы, но и таблицы. Тогда вы говорите: «Я дам 10 000 долларов, если вы сделаете такую функцию, но за это вы дадите 1 % вашего стартапа», или 0,5 %, какую-нибудь микродолю. Тем самым получается сразу, что в стартапах связь не просто из головы. Я сам, как предприниматель и стартапер, понимаю, что, когда ты погружаешься в проект ― всё, ты больше ничего не видишь, ты весь там плаваешь, а сигналы из внешнего мира воспринимаешь исключительно как мешающие. А тут будет прямая связь с инвесторами, тоже с умными людьми, состоявшимися, которые будут влиять на развитие проектов.
Дмитрий Ахтуба:
Интересно. Уже эта площадка запущена?
Станислав Тактаев:
Да, Angel SVC.
Дмитрий Ахтуба:
Станислав, вернемся к проекту. В чем его суть, еще раз, коротко? К кому обращены, кто клиенты вашего бизнеса, частные люди? Какую боль ваш бизнес удовлетворяет?
Станислав Скакун:
Клиенты сервиса – это люди, которые хранят свои медицинские записи зачем-то. Помимо того, что у них карта валяется в поликлинике, они хранят свои медицинские записи.
Дмитрий Ахтуба:
Это что за люди? Это все люди, или какие-то особенные люди?
Станислав Скакун:
У них есть некоторые особенности, наверное. Я могу попытаться описать, как мы это видим. У них есть, например, некоторые возрастные признаки, от 30 до 55 лет. Они часто принадлежат к data-driven профессиям ― айтишники, финансисты, банкиры, такие профессии, которые привыкли опираться на данные в своей повседневной жизни. Они все что-то делают для своего здоровья, бегают, например. Если взять базу данных московских бегунов, то там будет много наших клиентов, скорее всего. Или занимаются очень усердно в зале, сдают анализы периодически, смотрят на них, хранят их.
Дмитрий Ахтуба:
То есть, люди, с одной стороны, продвинутые технически, подкованные, а с другой стороны, заботятся о здоровье ― так можно сформулировать?
Станислав Скакун:
Да, это про клиентов. Про боль. У них за время их наблюдения накопилось большое количество PDF-файлов, они их перебивают в Эксель или делают что-то с ними такое, чтобы их сопоставлять, отслеживать.
Дмитрий Ахтуба:
О каких данных идет речь?
Станислав Скакун:
В основном, анализы. Цифровые данные, на которые можно опереться. Объективные данные, которые были собраны. Они произошли из разных источников: сканы, PDF, различные заключения, может быть, ― то, что у них накопилось. Боль в том, что все нужно как-то организовать, им нужно самим придумывать систему хранения этих данных, а мы пытаемся эту систему предложить.
Медицинские данные – это собственность пациента, он должен иметь право их получать.
Станислав Тактаев:
Мне кажется, прекрасная идея! У меня в детстве была аналогия, я сам у себя нашел в бумагах детскую медицинскую карту. Толстенная, там все приклеено, что-то раскладывается. Сейчас, когда ты ищешь всё в разных поликлиниках, часто ситуативно, то проблема единого хранилища данных получается очень важной.
Дмитрий Ахтуба:
Получается, важно. Но, насколько я знаю, достаточно много людей пытаются работать в этой сфере, потому что боль очевидная, с одной стороны, с другой стороны ― очень распространенная и законодательно закрепленная, потому что врач обязан делать записи после любого контакта с пациентом. Произошла консультация ― ты должен что-то записать. Поэтому, чем вы отличаетесь от других?
Станислав Скакун:
У нас есть, во-первых, предложение-претензия быть частной компанией, которая хранит эти данные, поддерживает законодательно установленные стандарты, во-первых. Вообще, оформление доступа к данным, разрешение на врачебную тайну, все требования законов по персональным данным, избежание их случайной передачи через границы – всё соблюдается, их защищенное хранение. При этом частная компания. Человек может использовать этот инструмент, он сделан для него, не для клиники. Это не поликлиническая система, скорее, BI-система, то есть business intelligence ― то, с чем мы привыкли работать в бизнесе, скажем, дашборды, отчеты, как мы их привыкли строить. Самое близкое сравнение, наверное, это устройства Digital health. Есть Apple Health, в котором есть очень много всяких графиков. Но там очень простые данные хранятся ― шаги, сон. Наша система позволяет сейчас хранить номенклатуру из 830 разных данных типов измерений. Например, возьмем общий анализ крови, в нем 22 разных показателя. 22 из 830, которые мы можем хранить. Примерно 80 % этого знания – это биохимия, то, для чего достаточно мало пользовательских решений, где вы могли бы хранить разнообразные биохимические данные. Мы видим, какие существуют решения, например, программа Tactio Health, которая позволяет отслеживать несколько фракций холестерина, сахар, еще пару биохимических показателей. Там, условно говоря, можно сохранить 10 биохимических показателей в динамике, а у нас 800. Этим мы, наверное, отличаемся ― обширностью, свободой. Свободой того, что вы можете сохранить, которая превышает, может быть, даже разумные пределы, с которыми сталкивались люди.
Дмитрий Ахтуба:
Физически как это происходит? Я пошел в поликлинику, сдал анализы и мне их как выдают? Как я должен к вам обратиться, что я должен сделать?
Станислав Скакун:
Сейчас в очень многих московских поликлиниках есть личные кабинеты, там у вас есть доступ к вашим данным, вы можете их выгрузить в PDF. Все московские клиники имеют свои кабинеты, они построены сразу на медицинских информационных системах. Сейчас любая современная медицинская информационная система подразумевает кабинет пациента, где у него есть доступ к своим анализам. Медицинские данные – это собственность пациента, он должен иметь право их получать. Нет возможности его лишить права доступа к его PDF-файлам и так далее, не выдавать их, он может их скачивать.
Мы взяли партнерское решение, немного его доработали, оно позволяет распознавать PDF-файлы. Все анализы устроены примерно по одной схеме: название какого-то биомаркера, референсные значения, фактическое значение, которое мы зафиксировали в данном анализе. Все лаборатории хранят свои данные по такой схеме. Мы их можем распознать в PDF и загрузить их в нашу базу. Наша база теперь – это обычная SQL-база, которая позволяет сохранить данные как запись, привязанную к конкретному дню. Приведу пример. Если у вас есть анализ из лаборатории и анализы из вашей поликлиники, а поликлиника пользуется другой лабораторией, то референсные значения будут разными; одно – в анализе, что у вас был взят в поликлинике, и второе – в анализе, сделанном в лаборатории. Мы можем сохранить оба анализа, и референсные значения хранятся для каждого измерения. То есть, такая проблема, как сопоставление разных единиц, разных данных решается на уровне, когда вы записываете что-то в систему. Вы можете перевести это в единую единицу измерения, и если, например, какой-то показатель имеет конкретное значение и оно в данной лаборатории не считается отклонением, то очень важно сохранить информацию, что этот показатель был в норме, несмотря на то, что в других лабораториях может быть не нормальным, аномальным. Все данные, которые характеризуют данное конкретное измерение, мы храним. Это важно для дальнейшей интерпретации данных.
Станислав Тактаев:
Кто-то 800 значений может реально сейчас мониторить?
Станислав Скакун:
Так получилось, что мы сейчас находимся на этапе построения онлайн-системы хранения данных, а начинали мы как офлайн-бизнес, который занимался оцифровкой архивов. Вы можете оцифровать свои фотографии, а можете захотеть оцифровать свои медицинские данные. Вашу медицинскую карту, которую вы нашли, можно взять и оцифровать. Понятно, там рукописный текст, но мы сделали несколько десятков достаточно больших работ по оцифровке таких данных. Но, самая большая работа – это мои данные. У меня порядка 10 000 точек по себе самому. То есть система, которую я выстраивал изначально, касалась меня.
Станислав Тактаев:
Это как-то связано с идеологией биохакинга?
Станислав Скакун:
Да, это связано с идеологией биохакинга.
Дмитрий Ахтуба:
Раз уж мы об этом заговорили, 2 слова тогда, что такое биохакинг, как мы его понимаем?
Станислав Скакун:
Я широко понимаю биохакинг. Это попытка воздействовать на организм научно доказанными способами, чтобы получить конкретный желаемый результат. Обычно результат – это стрессоустойчивость, повышение стрессоустойчивости во всех смыслах, сопротивляемость болезням, меньше уставать на работе, быть более здоровым, пробежать марафон. Любой человек, так или иначе, прибегает в своей жизни к биохакингу, например, чтобы подготовиться к экзамену, пьёт кофе или съедает какую-то таблетку. В своей жизни каждый вспомнит эпизод такого биохакинга. Вопрос в том, сколько усилий мы прилагаем. Если кто-то готовится к экзаменам, применяя препараты, ноотропы, то я оцифровываю свой организм с точки зрения 800 показателей, ежемесячно собираю несколько сотен показателей для себя и храню их в том инструменте, который я сейчас предлагаю. Получается, так.
Станислав Тактаев:
Для биохакеров, для продвинутых людей, которые занимаются именно собой глубоко, да?
Станислав Скакун:
Да, узкий кусочек, Quantified Self подход, то есть цифровая идентичность. Мы оцифровываем идентичность человека, собираем о ней всевозможные параметры, какие можем собрать. Прежде всего, у нас есть экспертиза в Quantified Self, потому что биохакинг – это что надо съесть или как надо тренироваться, чтобы добиться успеха. Что касается интервенции, которую нужно делать с человеком, чтобы добиться этой цели ― это, скорее, на мой взгляд, задача врачей персонализированной медицины, которые любят изучать все данные и закапываться в них. Я люблю, но, с точки зрения этой платформы есть возможность предложить инструмент для хранения очень разнообразных данных, которые потом могут быть ежемесячно использованы, например, очень грамотным специалистом или человеком, если он понимает, как это использовать.
Дмитрий Ахтуба:
Очень много данных?
Станислав Скакун:
Очень много данных по мне лично. Это мой личный инструмент, моя личная история.
Дмитрий Ахтуба:
То есть, вы сдаете анализы, или что, как это вообще физически происходит в реальном мире?
Станислав Скакун:
Да, я ежемесячно выделяю один день, обычно первое воскресенье месяца, когда я отправляюсь в лабораторию, в одну и ту же лабораторию, проведя один и тот же комплекс подготовительных мероприятий к этому дню, например, питаясь определенным образом, занимаясь или не занимаясь спортом в определенном режиме. Сдаю перечень анализов, который разработан мной совместно с врачами для данного месяца, например, иммунная панель сдается 2 раза в год. Получается в среднем около 300 точек данных ежемесячно по мне, которые я сохраняю в некоторой динамике, чтобы дальше можно было построить решение на основании этой системы. Я являюсь нулевым пациентом, нулевым пользователем системы, который понял, что это невозможно делать в Экселе и пришел к выводу, что нужно делать некий полезный цифровой продукт. Как я понял, что он будет полезен? По ходу эксперимента, как-то рассказывая про него, я нашел единомышленников, нашел людей, которые пытаются сделать то же самое. Они стали первыми клиентами для проекта.
Станислав Тактаев:
Сейчас большое мировое движение, да. Проходит онлайн, не только в Москве?
Станислав Скакун:
Наш эксперимент, мой эксперимент является одним из наиболее детальных из тех, что делаются. Мы его презентовали много раз в России и на международных саммитах, конференциях, как энтузиазм, что ли, проактивного подхода.
Дмитрий Ахтуба:
В практической жизни как это помогает? Что-то, какие-то показатели у меня улучшились или ухудшились, и я меньше занимаюсь спортом, или больше занимаюсь спортом ― как это можно использовать?
Станислав Скакун:
Как минимум, можно использовать в 2-х направлениях. Допустим, такой сценарий: вы занимаетесь спортом, и, если вы отслеживаете в динамике свои определенные показатели, вы можете понять меру воздействия спорта на вас. Например, есть показатель «Максимальное потребление кислорода», он знаком всем врачам и спортсменам, тем, кто интересуется спортом. Приведу такой пример. У меня было 3 периода в жизни: я не занимался спортом, я занимался спортом в зале 1 раз в неделю, я занимался спортом 2 раза в неделю. Все 3 периода очень по-разному выглядят в биомаркерах, в данных. Когда вы снимаете данные постоянно, то можете заметить следующее: если вы занимаетесь спортом один раз в неделю, то вы поддерживаете некий средний уровень своих силовых показателей, того же максимального потребления кислорода, липидограмма, то есть холестерин сохраняется на определенном уровне. Если вы начинаете заниматься 2 раза в неделю, показатели начинают улучшаться, улучшается чувствительность к инсулину, липидограмма улучшается, силовые показатели и выносливость улучшается. Если вы бросаете спорт, вы можете какое-то время поддерживать текущее состояние, а потом, примерно через полгода, вы начинаете угасать. Такого рода наблюдения – это первый кейс. Если вы что-то делаете, ЗОЖ, какую-то активность соблюдаете, данные помогут вам понять, как это на вас влияет.
Дмитрий Ахтуба:
Что ж, очень интересные данные можно собрать о себе. Они будут помогать вам в жизни, если вы занимаетесь физкультурой или планируете выпить кофе больше, чем пьете обычно.
Станислав Скакун:
Зачем вообще данные могут быть нужны. Первое: когда мы что-то делаем для своего здоровья, мы можем измерить, насколько эффективны наши действия. С другой стороны, если у нас есть определённые риски для здоровья, например, в моей семье все страдали от диабета II типа, то мы можем под контролем врача собирать информацию о себе. Другой вопрос, какой врач может интерпретировать эти данные, как до него добраться при нашем ритме жизни? Многие врачи нас видят первый и последний раз в нашей жизни, это проблема соединения. Тем не менее, мы можем увидеть, ведь риски заболевания не наступают внезапно, им предшествуют некоторые измеримые предварительные состояния.
Давайте, остановимся чуть-чуть на диабете и разберем конкретный кейс. Наверное, все сдавали, по крайней мере, кто старше 30 лет, сдавали глюкозу хотя бы один раз в жизни. Если показатели ниже 5, мы знаем, что это очень хорошие показатели и, в принципе, они соответствуют 20 годам. 4,9 миллимоль/литр – отличные показатели глюкозы. Однако, если бы мы параллельно измеряли инсулин у того же пациента, то мы бы увидели, что инсулин принимает значение от 3 до 20 с лишним единиц. Если инсулин ближе к верхней границе нормы, то это означает, что организм поддерживает низкий уровень глюкозы за счет активного производства гормонов, активного производства инсулина. Высокий уровень инсулина в крови приводит к инсулинорезистентности, то есть клетки теряют чувствительность к инсулину и начинает развиваться метаболический синдром. Это самая ранняя стадия, когда можно отловить. На данном этапе всё легко корректируется диетой, спортом, не нужно никаких препаратов первой линии, второй линии для контроля диабета. В принципе, не очень сложный расчет, который может сделать любой человек. Нужно глюкозу умножить на инсулин и поделить на 22,5. Мы получим индекс инсулинорезистентности организма. Если он выше 2,7, то это уже начало инсулинорезистентности, 1 стадия, преддиабет.
Сбор большого количества данных помогает построить много таких цепочек принятия решения. Понятное дело, что можно сделать некий препроцессинг. Если это автоматизировано, если хранится не в PDF, а в некой базе данных, то можно настроить очень простой препроцессинг и подсветить риски для врача, для его пациента, каким-то образом помочь в принятии решения. Могу привести такой простой пример. Я со своими данными сплю, я с ними живу и я их хорошо очень знаю. Но часто до того, как я забивал данные в Эксель, который у меня раньше был, до того, как в файле не подсветил желтым, красным какие-то значения, я пропускал. Глядя в таблицу анализа, я совершал ошибку, срабатывал человеческий фактор ― я пропускал, что какой-то показатель уже пограничный. С врачом может произойти то же самое, он может увидеть ваши анализы, но не сопоставить что-то, у него не появится напоминание и так далее. Время на принятие решения очень короткое, оно только сокращается в связи с тем, что сейчас на прием время сократилось. Хотелось бы, чтобы был инструмент, который хранит все данные, и осуществлять некий препроцессинг данных, то, что допустимо, то, что не является диагнозом, но является, возможно, информацией к размышлению для человека или для врача. Хотелось бы, чтобы была платформа, где все могут встретиться. Здесь есть много проблем, о которых надо попозже, видимо, поговорить, но мы хотим сделать такую платформу. Один из проектов, который нацелен на построение такой платформы – это мы.
Машинный интеллект нужен в помощь человеку, чтобы открыть в данных что-то, что пропустили люди.
Дмитрий Ахтуба:
Там то, что ты говоришь, перемножить одни данные на другие и получить какие-то третьи показатели ― наверное, здесь место для искусственного интеллекта, машинного обучения?
Станислав Скакун:
Да. У нас, как я сказал, много этапов в планах. Сейчас мы планируем сделать то, что не противоречит последующим этапам. То, что не противоречит – это платформа для хранения данных, она будет использована в любом сценарии дальнейшего развития. Для того чтобы построить машинный интеллект и начать обработку, нужно, во-первых, крупные датасеты, которых у нас пока нет, но было бы интересно получить к ним доступ в следующем году, например, подумать об этом. Нужна сильная команда, которая занимается машинным интеллектом. В принципе, если эти 2 условия выполнятся, мы приступим к дополнительной реализации. Но есть уже готовые правила, есть МКБ, есть разные диагностические гайдлайны, которые регулируют то, как надо анализировать медицинские данные. Еще до того, как мы начнем запускать машинный интеллект, хорошо бы просто применять автоматические гайдлайны к данным, чтобы можно было сделать некий design assist для участников процесса.
Дело в том, что машинный интеллект обычно связывают с открытием новых медицинских концепций. То есть, у нас есть какие-то данные и написаны гайдлайны по ним. Казалось бы, для чего здесь нужен машинный интеллект? Машинный интеллект нужен для того, чтобы открыть в этих данных что-то, что пропустили люди за несколько тысяч лет развития медицины, или за несколько сотен лет, 100 лет развития медицинской биохимии. Машинный интеллект может сыграть лучше, чем люди, но в применении диагностических критериев не нужен машинный интеллект, это можно уже сейчас сделать.
Станислав Тактаев:
У меня сейчас биохакинг ассоциируется с Кремниевой долиной, западным побережьем. Вообще, есть ли подобные сервисы в мире, чтобы 800 параметров, еще и с подсветкой? Или вы оказались впереди прогресса?
Станислав Скакун:
Мы, возможно, впереди прогресса здесь оказываемся, потому что мне известно достаточно много помогающих сервисов. Выглядят они, конечно, более красиво, чем наш сервис на данный момент, и уже давно находятся на рынке. Например, давно существует платформа Wellness FX. В конце концов, существуют кабинеты самих лабораторий. Любая лаборатория делает 1000–1500 параметров, на самом деле, это большие данные, большая степень свободы. Любая московская лаборатория даст вам кабинет, где можно построить графики в динамике, что-то такое есть. Мы хотим, подразумеваем, конечно же, двинуть всё дальше. Во-первых, данные разных лабораторий, откуда данные поступают, на каком они языке сформулированы. Во-вторых, если уж использовать сторонний сервис, то можно сюда подключить тот же самый digital health ― ваши шаги или запись вашей диеты. Подобные интеграции с устройствами для нас важны. Пока они не сделаны, но они оценены. Мы понимаем задачу. Мы понимаем, что в контексте медицинских данных было бы очень ценно сохранить, например, данные о вариабельности сердечного ритма, уровне глюкозы, давлении, весе, которые поступают с ваших домашних весов или с браслета. Мне пока неизвестно, может быть, мне подскажут, но нам не известно об открытой платформе, которая могла бы это сейчас сделать в том функционале, в каком мы задумали. Мы лучше сейчас развиты с точки зрения количества параметров, которые мы храним, но мы хуже развиты с точки зрения онлайн-доступности нашего сервиса, может быть, или количества интеграций с устройствами digital health. Для нес это план на будущее.
Дмитрий Ахтуба:
Станислав, у тебя прозвучало, что при определенных изменениях, когда данные заходят в желтую или красную зону и так далее, согласно концепции европейской медицины предполагается, что человек жил, жил, и потом вдруг раз – anamnesis morbi, начинается история болезни. С утра какой-то кашель, к вечеру температура, так и пишут обычно. Восточная медицина идет в разрез с представлением, что есть какая-то отправная точка конкретной болезни. Считается, что у каждого из нас есть определенный набор заложенных слабых и сильных сторон с точки зрения физиологии. То есть, кто-то с таким цветом волос, с такими глазами, с такой сухой или влажной кожей относится к такому-то типу, и у людей этого типа очень слабые почки, а вот у этого типа людей – сильная печень, и так далее. В таком направлении вы не пробовали работать? Не обязательно же человеку заходить в красную зону, он, может быть, живет в красной зоне, но не потому, что он что-то плохо делает или у него какой-то процесс начался, а потому что он в принципе такой.
Станислав Скакун:
Я сторонник доказательной медицины.
Дмитрий Ахтуба:
А с доказательной медициной-то, как раз, никаких проблем.
Станислав Скакун:
Я вообще не врач и не биолог, как понятно из предыдущих представлений, хотя планирую второе образование в этом направлении, именно биологическое образование, чтобы было удобнее работать. Чтобы было удобнее работать в этой сфере, мне нужно ликвидировать много пробелов в знаниях. Тем не менее, как представитель data-driven профессии, я финансист, я сторонник того, что называется рандомизированное, плацебоконтролируемое исследование, что было проведено на людях, а не на клетках, не на мышах, дошло до какой-то стадии и представлено уже в медицинских стандартах западной медицины.
При этом я с большим интересом отношусь к разным направлениям восточной медицины. У меня запланировано несколько экспедиций, так скажем, в разные интересные места. Самое ближнее из них ― Дхарамсала, институт тибетской медицины при резиденции Далай-ламы, для того чтобы поближе познакомиться с тем, как вообще протекает процесс диагностики. Очень интересно сравнивать данные, которые получаешь из биохимических лабораторных исследований, с тем, что говорят тебе специалисты, назовем широко, восточной медицины. Я думаю, что мы должны серьезно относиться ко их опыту, потому что, в конце концов, все лекарственные травы, которые применяются в восточной медицине, это хорошие потенциальные кандидаты для фармкомпаний, для дальнейших разработок. Многие лекарства, которые мы применяем, ― это бывшие травы, которые раньше были очень хорошо известны шаманам и целителям. Поэтому там очень большой потенциал для конвергенции разных медицинских систем.
Но, все-таки, как мне кажется, у успешных примеров работы нетрадиционной или традиционной восточной медицины, например, есть физиологические простые объяснения, которые мы можем найти в тех же самых данных, которые мы собираем о человеке. Приведу пример. Есть широко известная практика цигун. Это дыхательная гимнастика, которая требует от человека сосредоточения на определенных движениях, внимания, определенного правильного дыхания, это сочетание дыхательной гимнастики и вообще некой гимнастики. У цигун есть целая нетрадиционная антропологическая система – меридианы, что происходит в меридианах. Как связаны, например, нос и кишечник, можно прочитать, если ты будешь изучать эту тему. Тем не менее, как в целом практика цигун воздействует на человека, на мой взгляд? При практике мы надлежащим образом активируем блуждающий нерв, который является основным управляющим органом парасимпатической нервной системы. Если человек находится в стрессе, если у него есть соматические предпосылки для заболеваний, регулярная практика позволит правильно снять стресс, правильно активизировать нервную систему в нужном направлении и избавиться от соматических предпосылок, которые потом приводят к заболеванию. Нетрадиционные антропологические медицинские системы, скорее всего, имеют очень правильный опыт, основанный на многотысячелетней практике применения, но мы должны искать физиологические зацепки, как это работает. В некоторых случаях понятно, как работает, а в некоторых случаях непонятно, как работает, но надо разбираться.
Биохакинг ― это попытка воздействовать на организм научно доказанными способами, чтобы получить конкретный желаемый результат.
В западной медицинской системе есть очень много хороших стандартов, основанных на рандомизированном исследовании, которые действуют независимо от того, кто их практикует. Если исследование было сделано плохо, можно подкопаться, взять данные, найти в нём ошибки, доказать, что оно было сделано качественно или некачественно, или был конфликт интересов. В нетрадиционных практиках, зачастую, очень много субъективного, что затрудняет их распространение и применение. Хотя, как мы знаем, в МКБ11, которая должна вступить с 2021 года, по-моему, или с 2020, в классификаторе заболеваний появился раздел нетрадиционной медицины, который будет описывать, как это должно применяться в контексте западной системы. Поэтому конвергенция идет и будет идти.
Дмитрий Ахтуба:
Когда мы говорим о европейской медицине, наверное, более уместно говорить о европейской медицине XX века, потому что еще в XIX веке оставались подходы, когда доктор опирался на очевидные вещи. То есть, он вошел, смотрит на человека, ещё не видит анализов, не понимает, что у него происходит в организме, биохимии и так далее. Но он видит, допустим, крупного человека, с лишним весом. Казалось бы, это не очень правильно с точки зрения темы, которую мы обсуждаем, но мы можем предположить, что у него болят колени, просто в силу логики. Это не имеет никакого отношения к физиологии, биохимии и так далее. На этом где-то и была основана традиционная европейская медицина. Есть город Салерно, где была легендарная салернская школа здоровья. Я, честно говоря, одно время думал, что это что-то из разряда Атлантиды, читал еще на 1-м курсе института о салернской школе здоровья, как о какой-то далекой сказке. Там как раз разделяли людей на 4 типа. Считалось, что одному типу при кашле можно пить ромашку, например, а второму она будет вредить, третьему она поможет, четвертому – никакого влияния не окажет. Традиционная европейская медицина разделяла людей по типам ― то, что и в восточной происходит. То есть, она изначально делит людей на некие типы. В восточном понимании таблетку, аспирин при кашле, например, нельзя давать всем. А в современной медицине это считается правильным. У тебя кашель ― ты берешь аспирин. Я говорю условно.
Станислав Тактаев:
Типов телосложения 4. Сангвиники, флегматики, холерики и меланхолики.
Станислав Скакун:
Наверное, 4 типа жидкости, которые в организме текут, имеется в виду. По-моему, старая галеновская система, я забыл, как врача зовут.
Дмитрий Ахтуба:
Был и Гален.
Станислав Тактаев:
Точно так же, там флегма и огонь меняются.
Станислав Скакун:
Если можно, я прокомментирую эту мысль. Во-первых, ключевое слово: врач видит пациента. Для этого были необходимы прием и физическое присутствие. Сейчас законодательно оно необходимо, да, тут сложнее стало, потому что для людей дойти до врача, бывает, целое событие. Но, по крайней мере, в России закон о телемедицине требует очный первичный прием, а дальше, если система соответствует техническим требованиям и закону, то можно осуществлять дистанционный прием. Здесь выходит проблема персонализации терапии. На самом деле, пока появляются только предпосылки персонализированной медицины. О ней говорят уже 15 лет, но ее нет ни в Америке, наверное, ни в Европе еще не появилась и широкого распространения не получила. Но западная медицина приходит к персонализации хотя бы на основании генетических данных. Сейчас, по крайней мере, подбор дозировки варфарина, антикоагулянтов немыслим уже, наверное, без калькулятора, который учитывает генетические полиморфизмы пациента, дозировка подбирается исходя из них. Наверное, западная медицина пойдет обратно по пути такой персонализации. Это первая мысль: персонализация может быть следствием генетических исследований, их развития. Во-вторых, удешевление высокопроизводительных методов диагностики. Второй момент, хочу пояснить, как мы видим вообще хранение данных. Вы привели 4 типа, мы можем в нашей системе настроить 4 типа людей, привязать к неким биомаркерам, которые позволяют принять решение о таком разделении. Сейчас выходит все больше междисциплинарных исследований между западной медициной и восточной. Мы идем за этими исследованиями. Если появится хорошая методология, как разделить людей на типы на основании биомаркеров, – мы разделим их на типы на основании биомаркеров.
Дмитрий Ахтуба:
Отлично! Станислав, как вы считаете, насколько перспективен данный проект, в двух словах?
Станислав Тактаев:
Безусловно, проект очень перспективный. Как мы понимаем, сейчас это серьезный тренд на долголетие, который есть и на Западе, и на востоке, в Японии в той же самой. Естественно, что долголетие основано на мониторинге своего здоровья как восточной, так и цифровизованной западной техники. Поэтому я думаю, что это очень интересная тема.
Дмитрий Ахтуба:
Друзья, спасибо большое, была очень интересная программа! Я напоминаю, вы были с нами на программе «Мединвестклуб» с доктором Ахтуба. Всего доброго!