Ксения Чиненова:
Добрый день, дорогие радиослушатели! В эфире канал Mediadoctor и наша постоянная программа «Взгляд доктора Куренкова» со мной, ее ведущей, врачом-офтальмологом Ксенией Чиненовой, с Вячеславом Владимировичем Куренковым – профессором, руководителем нашей клиники, доктором детских наук.
Вячеслав Куренков:
Добрый вечер!
Ксения Чиненова:
И сегодня мы в гости пригласили именитых людей в офтальмологии, практикующего и ведущего офтальмохирурга, доктора медицинских наук, профессора Вячеслава Михайловича Шелудченко. Здравствуйте!
Вячеслав Шелудченко:
Добрый день!
Ксения Чиненова:
И поговорим мы сегодня о хирургии и о том, какие современные аспекты офтальмохирургии есть сейчас в мире офтальмологии.
Вячеслав Куренков:
Но сначала новости.
Ксения Чиненова:
Продолжаем радовать современными новостями. На этот раз новость пришла из Сингапура. Лекарства для глаз научились доставлять с помощью растворимых иголок. Исследователи из Наньянского технологического университета города Сингапур придумали и продемонстрировали новый способ доставки лекарственных препаратов внутрь глаза. Сейчас, как известно, существует несколько видов лечения глазных заболеваний. Помимо непосредственных операций, это капли и интравитреальные инъекции, то есть введение лекарств с помощью иглы напрямую в стекловидное тело. Каждый из них не идеален, как известно, и имеет свои слабые стороны: первый – менее эффективен, а второй, конечно, не самый простой в использовании. Чтобы найти компромисс, ученые придумали способ, который должен решить обе проблемы.
Свое изобретение они назвали двухслойными микроплазменными резервуарами. Оно состоит из двух частей, а вернее, из двух слоев. Первый слой – это плоская основа, служащая носителем для второго – крохотных игл, которые содержат в себе препарат. Получается миниатюрная пластина, одна сторона которой усеяна маленькими иголками. Авторы утверждают, что применять ее крайне просто: достаточно быстро и нежно надавить пальцем на глаз. Иголки входят в защитную поверхность ткани роговицы и примерно через 30 секунд отделяются от поверхности. Затем пластину снимают, а оставшиеся в глазу иголки медленно растворяются, выпуская препарат. Для демонстрации технологии авторы испытали ее на мышах. По их словам, при введении они не зафиксировали никаких повреждений глаза и не наблюдали каких-либо признаков боли со стороны животных. С помощью микропластины они лечили неоваскуляризацию роговицы – патологическое разрастание сосудов роговицы вследствие различных травм, например, ожогов. Специалисты отметили, что благодаря новому методу они смогли вылечить 90 процентов неоваскулярных областей. Авторы настроены оптимистично и ожидают клинических испытаний на людях в ближайшем будущем. Они верят, что такой способ поможет пациентам эффективно лечиться, не выходя из дома.
Вячеслав Куренков:
Я хотел бы подробный отчет мышей почитать, их впечатления.
Вячеслав Шелудченко:
Было понятно, что не чувствовали боли.
Ксения Чиненова:
Что, скажете, Вячеслав Владимирович?
Вячеслав Куренков:
У них язык очень бедный, и поэтому я не думаю, что они все качественно и правильно рассказали. На самом деле, интересно. Всякая мысль вообще интересна, а тем более, что касается глаз. Такой способ доставки достаточно новый. И я думаю, что если иголка будет растворяться и потом не будет в роговице следа от того, что она проходила или диффундировала, или что-то с ней попадало в переднюю камеру, то все возможно. Может, потом просто врач будет стрелять из пистолета в глаз с помощью иголок и доставлять лекарственное вещество. А что думает Вячеслав Михайлович?
Вячеслав Шелудченко:
На самом деле, приближено это воздействие к тому механизму, который существует, когда мы закапываем просто капли, причем мы их капаем обычно в нижний свод глаза, на нижнее веко. Если вы капали под верхнее веко, наверное, побыстрее там всасывались капли. Они всасываются таким же образом: через роговицу, через тот насосик, который там есть, они очень медленно всасываются и заходят вовнутрь глаза. Здесь просто это сделано жестко, но приближено четко к тому механизму, который существует.
Вячеслав Куренков:
С Вячеславом Михайловичем мы изучали скорость прохождения лекарственных средств после ФРК.
Вячеслав Шелудченко:
Это было. И красители.
Вячеслав Куренков:
Когда Флуоресцеин окажется в передней камере. Интересная новость, будем ждать.
Вячеслав Шелудченко:
Тем более, если это долго растворяется, долго существует эта концентрация, наверное, это оправдано.
Ксения Чиненова:
С контактными линзами, которые содержат препарат.
Вячеслав Шелудченко:
Да, но здесь потери препарата будут меньше.
Вячеслав Куренков:
Контактная линза, в принципе, больше как капля. А здесь именно доставка самого лекарственного препарата чуть ли не в переднюю камеру. Если по пути иголка не растворится, то интересно.
Ксения Чиненова:
Такие новости говорят о том, что офтальмология – очень волнующая тема для исследователей во всем мире.
Вячеслав Куренков:
Что касается доставки лекарственных препаратов в глаз, то это непростой путь. Капли – это достаточно просто, но это передний сегмент глаза. Гораздо сложнее воздействовать на задний, хотя и кололи, там были парабульбарные. Но это тоже сложный путь доставки лекарственного вещества внутрь глаза. Поэтому почему нет, если это будет иголка не только в переднюю камеру, но и по типу эндовитреальной инъекции?
Вячеслав Шелудченко:
В любую ткань можно.
Вячеслав Куренков:
В ткань заводить препарат, и это не будет ощущаться пациентом, она будет полностью растворяться и не будет засорять наш внутренний мир, то будет все хорошо с лечением.
Ксения Чиненова:
Существует, конечно, масса заболеваний, нам это известно, которые подлежат только хирургическому лечению. Основное из этих заболеваний на процент населения – это все-таки катаракта.
Вячеслав Шелудченко:
Совершенно верно. И я думаю, что иллюзии по этому поводу давно должны были уже пройти.
Ксения Чиненова:
Но не прошли.
Вячеслав Шелудченко:
Ведь если бы так легко было. Очень часто пациенты говорят: а вот такой индийский лопух, или еще что-то.
Вячеслав Куренков:
Смотря к какому месту привязать.
Вячеслав Шелудченко:
Индийским лопухом смогли бы вылечить всю Индию. Но Индия пошла по другому пути. Она создала собственную четкую хорошую технологию производства всего того, что нужно для хирургии катаракты, причем на очень хорошем уровне. А лопухи остались расти там, где они росли, потому что кроме как хирургическим путем катаракту вылечить невозможно. И все остальное, что бытует на всяких сайтах, на телефонных рассылках, всяческих листовках, чего только там не предлагают – это все блеф.
Вячеслав Куренков:
На самом деле, доктора или люди, которые занимались подобной специальностью, еще до нашей эры давно это уже все решили, и никто катаракту не лечил никакими лопухами.
Вячеслав Шелудченко:
Хотя есть же капли, которые выпускаются официально крупными предприятиями в иностранных государствах: в Японии, Финляндии...
Ксения Чиненова:
Почему так, Вячеслав Михайлович?
Вячеслав Шелудченко:
Я думаю, что в большей степени эти капли несут не только одну роль, о которой мы говорим. Там есть сложный комплекс витаминов, полинуклеотидов, каких-то пептидов, которые просто могут играть положительную роль для всех тканей, не только для хрусталика. Но только сделать прозрачным хрусталик – это невозможно.
Вячеслав Куренков:
Есть свое «но» при назначении этих капель, потому что каждый из докторов, будь то в нашей стране, будь то за рубежом, знает, что этими каплями никогда мы не вылечим катаракту. И с назначением этих капель тоже обходятся очень настороженно. Их назначают как профилактику развития катаракты, прежде всего, людям после 40 лет, когда еще катаракты нет. Но если у человека катаракта, то офтальмолог не назначает эти капли, а рекомендует именно хирургию. Потому что он понимает, что если пациент будет ходить с катарактой, может развиться осложнение, и этот же пациент на него подаст в суд и выиграет этот процесс, потому что этот хирург замедлил хирургическое лечение и ввел пациента в заблуждение, капая ему в глаз капли.
Вячеслав Шелудченко:
Вы совершенно правы, как правило, противоречие существует. Пациент приходит, мы его смотрим и говорим: «Да, здесь катаракта уже передержанная, она плотная, она такой плотности, как янтарь». И пациент восклицает: «А как же так? Я столько лет ходил в поликлинику. И мне никогда ничего не говорили». Вот, к сожалению, такая пропасть существует между тем, что иногда говорят врачи поликлиники, и то, что есть на самом деле.
Вячеслав Куренков:
Но проблема еще больше. Мы сейчас разбираемся с наследием, вообще классификацией этой катаракты. Потому что для людей она воспринимается по-другому, нежели чем для офтальмолога или для офтальмохирурга. Для людей начальная катаракта понимается, как что-то несерьезное, которое терпит.
Вячеслав Шелудченко:
Что-то нестрашное. Можно с ним долго ходить.
Вячеслав Куренков:
И не обращать внимание.
Вячеслав Шелудченко:
Капать капли.
Вячеслав Куренков:
А вот слово «зрелая катаракта» – для них это уже сигнал. Все далеко не так. И масса офтальмологов, в том числе и мы, за то, чтобы пересмотреть эту классификацию. Она должна быть понятна для пациента и отражать ту хирургическую стадию, когда пациент должен идти к хирургу и просить ему поменять хрусталик, чтобы видеть достаточно хорошо. Ведь мы так всегда и говорим пациенту: чем раньше сделана замена хрусталика, тем больше шансов получить идеальное зрение, то есть стопроцентное, и минимум процента осложнений, и чем позже, тем масса других различных заболеваний может присоединиться, которые спровоцированы тем же развитием катаракты, и, соответственно, риски получения осложнений гораздо выше.
Вячеслав Шелудченко:
Чтобы поддержать эту идею и немножко ее развить, нужно обращать внимание не на те слова, которые вам сказали в диагнозе, – нужно очень тщательно оценивать свое собственное зрение, качество зрения. Если вы не можете выполнять свои профессиональные обязанности, вам что-то уже мешает, или вы заметили, что перестали хорошо читать в тех же очках, в которых вы читаете, если заметили разницу в глазах, – вот один из ключевых моментов, почему нужно обратиться к врачу и почему нужно показаться хирургу. Потому что здесь воспринимать ту или иную катаракту все могут по-разному. Хирург это сделает правильно.
Если вы не можете выполнять свои профессиональные обязанности, вам что-то уже мешает, или вы заметили, что перестали хорошо читать в тех же очках, в которых вы читаете, если заметили разницу в глазах, – вот один из ключевых моментов, почему нужно обратиться к врачу и почему нужно показаться хирургу.
Вячеслав Куренков:
Очень часто пациенты спрашивают: «Доктор, а когда мне нужно сделать катаракту?» У нас уже везде написано: на сайте, в специальных журналах. Первый сигнал для пациента: если катаракта мешает вам в повседневной жизни, ее нужно удалять. Другое назначение – это рекомендация доктора, когда у пациента достаточно высокое зрение или зрение даже сто процентов, но изменения хрусталика, особенно его объемы изменились настолько, что страдают другие структуры глаза. И независимо от высокого зрения такую катаракту или такой хрусталик нужно убирать.
Вячеслав Шелудченко:
Тем более, если такая ситуация, что вы четко видите там катаракту, как врач, как хирург, и вам задают такой вопрос, то очень легко можно ответить: «Вчера ее нужно было оперировать». А дальше уж все на совести пациента.
Ксения Чиненова:
Но ведь это действительно большая социальная проблема. Мы все сталкиваемся со случаями, когда пациент искренне верит врачу в поликлинике, при всем уважении ко врачам поликлинического звена. Ведь врач говорит: рано, рано, рано. И пациент приходит уже с осложненной катарактой. Почему такая проблема, Вячеслав Михайлович? Ведь пациенту порой невдомек понять, что такое «офтальмолог» и что такое «офтальмохирург».
Вячеслав Шелудченко:
Очень сложно сказать. Психология врача поликлиники тоже непростая. С одной стороны, возможно, врач поликлиники видит какие-то, может быть, неудачные варианты операции катаракты. Мы не будем конкретизировать: где, как, что произошло. И, может быть, поэтому отчасти он немножечко тянет время. С другой стороны, катаракты бывают разные. Если вот только ее центр, ядрышко изменено, и она вроде бы прозрачна, ты через нее все видишь. И врач-то видит все на глазном дне, а пациент не видит ничего. Или он видит. Измените условия освещенности, измените условия труда, измените просто внешние условия, и вы сразу поймете, что все не так. Зайдите в метро – и вы не прочитаете низкоконтрастных объявлений и грязных надписей, и номера на машинах тоже вы не увидите. Субъективно пациент страдает, а объективно его недооценивают.
Вячеслав Куренков:
Но кроме того, еще существуют медицинские стандарты, которые, к сожалению, не ориентированы на раннюю хирургию катаракты.
Вячеслав Шелудченко:
В частности, по остроте зрения.
Вячеслав Куренков:
И они исполняют этот стандарт, а по стандарту они должны назначить капли и посоветовать обратиться еще через год.
Вячеслав Шелудченко:
Совершенно верно, я тоже думаю, что это одна из причин. А вот в западных странах, в Америке в частности, очень просто. Если есть малейшее снижение зрения, это повод для того, чтобы оперироваться. И поэтому период ожидания совершенно разный. Например, там же, в США, если пациенту поставили диагноз «катаракта», в течение месяца-трех он прооперировался. А у нас же это может происходить очень долго. «Да я вот подумаю немножко, – пациент говорит, – и потом приду».
Ксения Чиненова:
«Это же не опасно для моего зрения. Я же могу подождать чуть-чуть».
Вячеслав Куренков:
До сих пор приходят. Буквально на прошлой неделе пришла пациентка, которой был поставлен диагноз «катаракта», уже катаракта в соответствующей стадии, 15 лет назад, то есть 15 лет она носила эту катаракту, дождалась до каменного уровня. Поэтому мы все обращаемся в каменный век, ожидая.
Вячеслав Шелудченко:
Мы еще не научились объединять качество зрения и качество жизни.
Ксения Чиненова:
Это проблема менталитета.
Вячеслав Шелудченко:
А на самом деле, от качества зрения очень зависит качество жизни.
Ксения Чиненова:
Коль уже мы возвращаемся к поликлиникам, есть же такая система ОМС, то есть когда направляют на лечение катаракты. Как сейчас обстоит в этом направлении дело? И почему стало меньше направлений? Или почему пациент все-таки склонен искать какие-то другие пути решения, обращаясь в другие учреждения, в частные клиники, конкретно на хирурга обращаться? Что сломалось или не сломалось в этой системе направлений ОМС?
Вячеслав Шелудченко:
Надо отметить, что в Москве за последний год было сделано довольно много, чтобы увеличить количество операций по ОМС. Для этого были сделаны дополнительные стационары короткого пребывания. Но что при этом произошло? При этом произошло то, что потоковое построение этой хирургии, эти все недостатки еще больше усилились. Дали возможность увеличить этот поток, вплоть до выходных дней, но пациент страдает от того, что слишком все схематично, вот эти все недостатки очередей, быстрого сбора анализов, и причем тоже в огромном количестве все то, что есть. В результате как бы там все это быстро не было, но очередь все равно сохраняется не один месяц. Сегодня это выглядит так, что диагностика даже в этой быстрой системе, относительно быстрой (ОМС), она только через три-четыре месяца. Естественно, не совсем все так, как нам хочется. Конечно, пациент ищет не только, где быстрее прооперироваться. Он все-таки хочет, чтобы к нему было побольше внимания, и даже в этой хирургии. Помимо того, что компетенция должна быть высокой, а мы ее не всегда можем обеспечить в ОМС, чего греха таить, это правда, можно попасть, скажем так. Но пациент ищет и качество и ищет к себе отношение. И очень страдает, если, не дай бог, в какой-то клинике, частной или ведомственной, отношение было не то, на которое он надеялся. Поэтому пациенты также продолжают обращаться.
Вячеслав Куренков:
Мы уже давно отошли от Святослава Николаевича, все-таки это не потоковое мероприятие, это индивидуальное искусство и индивидуальная работа с пациентом. И, естественно, пациенту хочется, чтобы он пришел, чтобы его посмотрели, чтобы он получил все ответы на интересующие его вопросы, чтобы для него было конкретное внимание. А у нас так устроено законодательство, что работать врачу в поликлинике очень трудно, и в хирургии тоже. Потому что, допустим, на прием пациента отведено всего 7 или 8 минут в поликлиническом звене. За это время просто невозможно даже передний отрезок посмотреть, потому что нужно перед этим еще собрать анамнез, нужно еще проверить Visus и немножко поговорить с пациентом. И на передний-то отрезок не хватит время, не говоря уже обо всем остальном. Стандарт же для частной клиники или для клиники, которая занимается профессионально офтальмологией – обследование при катаракте займет не менее полутора часов.
Ксения Чиненова:
И это нормально абсолютно.
Вячеслав Куренков:
И это абсолютно нормально. Естественно, доктор ответит досконально на все поставленные вопросы пациенту, расскажет о его состоянии, а не кивнет ему головой на рецепт и скажет: «Идите, капайте».
Вячеслав Шелудченко:
Иногда даже просят взять бумажку и записать самому. У меня был лично такой случай, когда врач пришел и говорит: «Достаньте бумагу». Я болел. И говорит: «А теперь пишите, что я Вам скажу». Я сам записал себе лечение. И вот справедливости ради нужно сказать, что Святослав Николаевич Федоров хоть и создал потоковые системы, но он очень четко разделял все осложненные случаи. И все непростые случаи никогда не шли по этим схемам. Поэтому, опять-таки, вопрос возникает. Если у вас осложненная катаракты, то подумайте, где ее оперировать.
Вячеслав Куренков:
А все офтальмологические операции – это, в принципе, особые случаи.
Ксения Чиненова:
В общем, это нам, офтальмологам, известно. У нас это творчество.
Вячеслав Шелудченко:
Нам понятно, но пациент часто понимает, что у него очень сложный случай, тогда действительно нужно отнестись к этому серьезно.
Вячеслав Куренков:
С другой стороны, если это государственный сектор, то перечень выбора тех же интраокулярных линз там ограничен. Там нет такого спектра, где пациенту врач может порекомендовать, что вам будет комфортнее вот с этой линзой: она вам больше подходит по тем-то или иным показателям.
Вячеслав Шелудченко:
Предложить выбор, что тоже очень важно, а не только порекомендовать.
Вячеслав Куренков:
Потому что хоть человек и идет на эту операцию, он все равно должен иметь хороший спектр выбора.
Ксения Чиненова:
Вы подвели меня как раз к следующему вопросу о том, что, как правило, назначают доктора в поликлинике или уже хирурги в системе бесплатного обязательного медицинского страхования. И действительно, дают ли право выбора? И почему не дают? Даже если пациент готов выбрать себе какой-то хрусталик более сложный, в чем дело здесь?
Вячеслав Куренков:
Я предварю Ваш вопрос. Дело в том, что какое-либо лечебное учреждение выиграло тендер с определенной фирмой и только у него берет офтальмологические расходные материалы и интраокулярные линзы. По другим параметрам там почему-то не проходят более качественные или более дорогие материалы, или режущие инструменты, которые нам тоже немаловажны для хирургии. И те же интраокулярные линзы не попали под экономический результат.
Вячеслав Шелудченко:
Есть еще один нюанс. Это та сумма, которая выделяется на проведение. Но если вы делаете другой выбор, в сторону другой линзы, то, если я не ошибаюсь, вы лишаетесь возможности оперироваться по ОМС, потому что в таком случае вы должны будете выбрать другую схему.
Ксения Чиненова:
Если пациент хочет выбрать сам какой-то хрусталик, если он понимает о том, какие они существуют, по фирмам либо по свойствам оптики, может ли он обратиться с этим в поликлинику по месту жительства?
Вячеслав Шелудченко:
На самом деле, пациенты сейчас очень информированные. Мы живем немножко в другое время, и это время будет меняться еще в большей степени. Информированность пациентов будет высока. Очень часто пациенты приходят, и они уже знают, что они хотят. Ваша задача состоит в том, чтобы объяснить, какой из хирургических продуктов, о которых говорит пациент, какими обладает достоинствами, а какими недостатками. Это очень важно. Я думаю, что на уровне поликлиники это невозможно сделать. Поэтому мы опять возвращаемся к тому, что это все перекладывается на уровень беседы с врачом специализированного учреждения.
Второе. Конечно же, исходя из того объема средств, которые четко регламентируются для проведения той или иной хирургической операции по ОМС, можно в этот состав или в этот список включить только тот или иной продукт. Имеется в виду хрусталик. И поэтому здесь, может быть, и нет таких особых претензий. Наверное, это обычный способ формирования такой услуги, но, к сожалению, выбора-то особого нет. Пациент должен быть уверен в двух вещах очень четко, что тот продукт (хрусталик), который ему предлагают, сделан из качественного материала и сможет выдержать не один десяток лет. И второй момент – пациент должен понимать, что он получит, если он такой хрусталик использует, простой ли, сложный ли, с дополнительной оптикой, с более интересной оптикой. Тогда легче разговаривать, и тогда вы можете четко подсказать, и пациент выберет. Но возможности его, конечно, по ОМС очень ограничены.
Пациент должен быть уверен в том, что тот хрусталик, который ему предлагают, сделан из качественного материала и сможет выдержать не один десяток лет.
Вячеслав Куренков:
Да, и там сложнее, если пациент хочет, допустим, определенный хрусталик, а в этой клинике его нет.
Вячеслав Шелудченко:
Такого просто не может быть.
Вячеслав Куренков:
Просто в частной клинике у нас заключен договор с массами поставщиков.
Вячеслав Шелудченко:
Даже если он не заключен, нет ограничений не только рассказать, а выбрать или доставить этот продукт.
Вячеслав Куренков:
Да, но в государственном лечебном учреждении это сложно. Допустим, они хотят какую-то линзу, которой не имеется в данном лечебном учреждении. И у них нет возможностей заключить договор на поставку этого материала.
Вячеслав Шелудченко:
Это просто невозможно.
Вячеслав Куренков:
С собой пациент не имеет право принести ни одну линзу, где бы он ее ни приобрел. Ни один грамотный хирург ее просто не будет ставить, потому что неизвестно ее происхождение, неизвестно, как она была закуплена, хранилась, где она была.
Вячеслав Шелудченко:
Есть сертификация, есть ответственность.
Вячеслав Куренков:
И дело в том, что та фирма, которая поставляет нам искусственные хрусталики, гарантирует сохранность упаковки и стерильности.
Вячеслав Шелудченко:
Это раз. Она имеет разрешение Минздрава на это. Поэтому она несет ответственность за все, что происходит с этим хрусталиком.
Вячеслав Куренков:
Так же и препараты, которые колются внутрь глаза. Иногда спрашивают: «Можно, я принесу свой?» Нет, нельзя, потому что условия хранения могут быть нарушены, и, соответственно, эта инъекция не сработает как должное. А второе – просто может быть и стерильность нарушена. Это будет эндофтальмит или еще какое-либо воспалительное заболевание, которое ухудшит и существующее состояние, и еще присоединит массу других.
Ксения Чиненова:
Вячеслав Михайлович, а как понять пациенту, что ему нужна какая-то особенная линза? Это самоинформированность или он как-то должен это почувствовать?
Вячеслав Шелудченко:
Я думаю, что пациенту нужно обязательно задать соответствующие вопросы: какой уровень и какой вид зрения он хочет иметь после операции? Хочет ли пациент остаться в том состоянии, скажем, бытовом, в котором он находится? Например, близорукий человек привык, что у него зрение вблизи хорошее, а вдаль он всегда одевает очки, но, тем не менее, у него вся жизнь разложена таким образом, что это все в пределах вытянутой руки. Естественно, такому пациенту можно предложить и посоветовать все-таки сохранить какую-то часть близорукости, но сохранить ровно ту, которая будет оптимальна. Скажем, у него было 8, 10 диоптрий близорукости, но предложите ему сделать 3 диоптрии, тогда это будет оптимальный вариант для сохранения тех условий, в которых он находится.
У близорукого человека вся жизнь разложена таким образом, что все в пределах вытянутой руки. Такому пациенту можно посоветовать все-таки сохранить какую-то часть близорукости, но сохранить ровно ту, которая будет оптимальна.
Если пациент использует очки и для дали, и для близи, у него плюсовые очки для дали, плюсовые для близи, конечно же, ему хочется избавиться хотя бы от одних, это точно. Но многие пациенты хотят не пользоваться очками вообще. Такие варианты тоже возможны. И сейчас есть очень высококачественные хрусталики, так называемые трифокальные, которые позволяют это сделать. Нужно пациента очень подробно расспросить, что он желает. И поинтересоваться, конечно, его профессией, его условиями жизни и предложить варианты. Но при этом обязательно рассказать: какие будут удобства и неудобства, пусть даже маленькие, и вместе с ним выбрать. Искусственное зрение совсем другое. Это нужно понимать.
Ксения Чиненова:
К нему надо привыкать.
Вячеслав Куренков:
Да, и поэтому это очень важно, чтобы пациент не разочаровался потом, а был к этому подготовлен и нормально это воспринял. Оно работает хорошо, и все пациенты довольны.
Ксения Чиненова:
Вы достаточно интересно рассказали по поводу выбора профессии. Нам всем известно, что во многих европейских странах тем же профессиональным водителям-дальнобойщикам не рекомендуют, например, имплантировать мультифокальные хрусталики по определенным причинам. Относится ли это к России?
Вячеслав Шелудченко:
Я думаю, да. Здесь основная причина – это сумеречное зрение. Сумеречное зрение при сложных оптических системах страдает. Одно дело, водитель – любитель. И очень многие не обращают на это внимание и пользуются. Они знают об этих недостатках. Но другое дело – профессионал, вы правильно сказали, который не может выбрать время суток. Он обязан это делать. Или водитель метропоездов и так далее. Наверное, здесь нужно подумать, потому что четко совершенно нужно объяснять эти недостатки сумеречного зрения. Это, пожалуй, один единственный недостаток этих хрусталиков.
Вячеслав Куренков:
И потом, каждый эти недостатки по-своему переносит. Для одного они несущественные, а для другого вызывают дискомфорт и частые подходы офтальмологу.
Ксения Чиненова:
То есть это определенный психологический момент.
Вячеслав Шелудченко:
Это очень важный момент. Если пациент по природе перфекционист, или он пришел и говорит: «Я хочу только такую линзу и больше никакую. И вот я знаю, что я буду с этой линзой». Вот ни в коем случае такую линзу ему предлагать нельзя, потому что все будет наоборот. Перфекционистам надо выбрать самое простое, так же, как в свое время членам Политбюро, когда их оперировали, ставили самые простые линзы.
Вячеслав Куренков:
Вообще, я бы больше порекомендовал пациентам все-таки прислушаться в советам профессионалов, а не настаивать на той модели, которая стоит у вашего соседа, подруги или друга. Это может быть совершенно другое, и вам подойдет совершенно альтернативная модель, которая по вашим анатомическим особенностям у вас будет работать просто лучше.
Вячеслав Шелудченко:
К сожалению, иногда и врачи не очень хорошо понимают особенности такого сложного зрения и даже тех измерений, которые при этом происходят. У меня был один случай, совершенно вопиющий. Пациенту поставили сложную линзу. И он и вдаль и вблизи видел настолько, насколько эта линза ему позволяла. Это линзы были определенного этапа развития, то есть определенной модели. Но когда врач, профессор, в поликлинике где-то, померял этому пациенту оптику, и автоматический аппарат считал только периферическую часть, а не центральную, и получил там «-3». И, естественно, пациенту говорит: «Вам неправильно все поставили. Неправильно все рассчитали». Сознание пациента перевернули сразу, наизнанку вывернули. И вот такие вещи бывают, на самом деле. Поэтому нужно понимать, что если у тебя необычный продукт, то кое-что ты должен о нем знать. И иногда и врачу можно рассказать об этом.
Вячеслав Куренков:
Пациенту тоже нужно, естественно, знать. И задача врача – объяснить, что если вы будете наблюдаться в какой-то другой клинике, у вас могут быть такие-то, такие-то параметры по таким-то причинам.
Ксения Чиненова:
В заключение хочется задать вам, как ведущему хирургу, такой вопрос: какие направления в хирургии и офтальмологии вы считаете наиболее перспективными и в которых еще есть будущее?
Вячеслав Шелудченко:
Естественно, что то, что сейчас работает, – это хирургия катаракты. Это вечная проблема. Она по-другому никак не может решиться совершенно.
Вячеслав Куренков:
Не одну эру уже пережила.
Вячеслав Шелудченко:
Поэтому будущее существует. Хирургия глаукомы. Да, она существует и будет существовать. Глаукома – то заболевание, причины которого неизвестны. Если причины заболевания неизвестны, оно будет кормить десятки поколений врачей. И это тоже будет развиваться. Конечно, сейчас из новых хирургических направлений очень сильно усовершенствованы все технологии, которые касаются роговицы, пересадок роговицы. Я не говорю, только оптических операций. Точка приложения их останется прежней. Будут только меняться виды энергии. Но я говорю сейчас о более сложных операциях, которые касаются роговицы как ткани, как органа, пересадки роговицы. Очень широко это направление шагнуло.
Ксения Чиненова:
Направление развивается.
Вячеслав Шелудченко:
Очень развивается. Оно стало очень точным. Такие этапы развития, связанные с появлением того или иного нового вида энергии, будут существовать. Принципы не изменятся.
Ксения Чиненова:
Витреоретинальная хирургия?
Вячеслав Шелудченко:
Витреоретинальная хирургия за последние двадцать лет – это совершенно перспективное другое направление. И оно стало очень высокоточным. И я думаю, что с появлением систем, которые позволяют наблюдать все, что происходит в глазу, на очень увеличенном уровне, четком, вот это направление будет еще больше развиваться. То есть можно будет касаться тех оболочек в глазу, к которым раньше мы не прикасались, и сейчас еще не прикасаемся.
Вячеслав Куренков:
Которые не подлежали хирургии.
Вячеслав Шелудченко:
Но дальше это будет развиваться.
Вячеслав Куренков:
Вообще, офтальмология очень интересная. У нас большое будущее. Пациентов, конечно, не станет меньше, к сожалению.
Вячеслав Шелудченко:
Их становится больше из-за появления новых заболеваний.
Вячеслав Куренков:
Катаракта обязательно будет у всех, только не каждый до нее может дождаться из-за определенных параметров, но катаракта бывает у всех. Не надо ее бояться, это пациентам нужно знать.
Вячеслав Шелудченко:
Это хорошее заболевание. Это обратимое заболевание.
Вячеслав Куренков:
Обратимое заболевание. Зрение гораздо лучше, чем в последние двадцать-тридцать лет у пациента появляется, и у пациента открываются новые горизонты и возможности. Поэтому слово «катаракта» пускай вас не пугает. Не задерживайтесь с обращением в клинику. Попадайте в хорошее руки, и у вас будет прекрасное зрение.
Ксения Чиненова:
Спасибо большое, что Вы пришли к нам на программу! Оставайтесь с нами и следите за нашими эфирами. Всего вам хорошего и здоровья вам! До свидания!
Вячеслав Куренков:
До свидания!