{IF(user_region="ru/495"){ }} {IF(user_region="ru/499"){ }}


Ольга Антипова Психиатр, психотерапевт. Ведущий научный сотрудник Московского НИИ психиатрии - филиала НМИЦ психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского. К.м.н. 24 апреля 2018г.
Маски депрессии
Продолжаем разговор о самом распространённом недуге. Пациенты с маскированной депрессией - самые частые посетители кабинетов невролога и терапевта. Телесные странные симптомы, неясное недомогание, бессонница, раздражительность и хроническая усталость на самом деле скрывают психологические проблемы

Виктория Читлова:

Передача «Пси-лекторий», я её ведущая Виктория Читлова, врач-психиатр, психотерапевт. В гостях у меня врач-психиатр, психотерапевт, ведущий научный сотрудник Московского научно-исследовательского института психиатрии, филиала Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского Ольга Сергеевна Антипова.

Ольга Сергеевна, к вам сразу экспресс-вопрос. Среди людей бытует мнение, что маскированная депрессия, маска-депрессия, когда человек внешне улыбчивый, весёлый, а на самом деле он в депрессии. Действительно ли это определение маскированной депрессии, или есть другое?

Ольга Антипова:

Скорее, это одна из клинических форм, которая называется улыбающаяся, или ироническая депрессия. Вообще маскированные, или ещё эти депрессии называют ларвированными, от французского слова de larve – «маска», маскированными депрессиями называют депрессивные состояния, как правило, неглубокие с психиатрической точки зрения, где в клинической картине на первый план выходят не депрессивные проявления, а либо это вегетативные нарушения, либо это поведенческие нарушения. В общем-то, клинических вариантов масса, которые искажают клиническую картину, затрудняют диагностику.

Виктория Читлова:

Для того чтобы мы понимали, насколько актуальна эта тема, можем ли мы составить представление, насколько распространены такие депрессии в общем виде? Насколько часто встречаются эти состояния, может быть, с точки зрения гендерных различий?

Ольга Антипова:

Статистические исследования, клинико-эпидемиологические исследования в этой области достаточно затруднительны, потому что такие пациенты не часто приходят на приём именно к врачу-психиатру, психотерапевту. Если маска-депрессия проявляется вегетативными нарушениями, то такие пациенты чаще придут на прием к врачу не психиатрических специальностей, скажем, к врачу-терапевту, врачу общей практики, семейному врачу, кардиологу; врач любой специальности, по большому счету, может с этим столкнуться. Именно поэтому выявление этих состояний достаточно затруднительно. Соответственно, достаточно затруднительно говорить об их распространённости. Тем не менее, есть определённые научные исследования, данные, которые говорят о том, что в течение последних двух 10-летий частота встречаемости маскированных депрессий в части их так называемых соматизированных форм неуклонно нарастает. Это тренд изменений, или, как принято говорить, в патоморфозе клинической картины депрессии на современном этапе.

Виктория Читлова:

То есть их становится всё больше и больше.

Ольга Антипова:

Их становится всё больше. Конечно, это зависит от клинической формы депрессии, соответственно, от этого могут зависеть и гендерные различия. Если депрессия маскируется аддиктивным, зависимым поведением, химической или нехимической зависимостью, например, бытовым пьянством, или, скажем, проблемным гемблингом, игроманией, то это чаще мужчины. Если это вегетативные маски депрессии, то это чаще женщины. Вообще, депрессивные состояния в 2 раза чаще диагностируются у женщин, чем у мужчин.

Виктория Читлова:

Хотелось бы ещё добавить интересный факт, что это ещё зависит и от культуры. Например, японцы, как показывает статистика, и вообще образ среднего японца, позволяет нам судить о том, что у него должны быть скрытые формы депрессии. Такой человек не будет явно, открыто говорить, что ему грустно, ему плохо. Насколько я понимаю и представляю из литературы в том числе, там чаще всего соматизированные формы.

Ольга Антипова:

Конечно, культуральные особенности, национальные особенности, вообще социальные влияния играют очень большую роль в том, насколько в том или ином социуме, социальной группе, национальной группе встречаются такие формы депрессивных состояний.

Виктория Читлова:

Давайте, подробнее поговорим, какие бывают типы маскированных депрессий?

Ольга Антипова:

Всё зависит от того, какой синдром в структуре депрессивного состояния, а депрессия — это состояния, которые имеют сложные клинические структуры, полисиндромность. Всё зависит от того, какой синдром выходит в клинической картине на первый план и затушёвывает самоподавленность, сниженный фон настроения, на чем сам пациент акцентирует внимание. Если на первый план выходит синдром вегетативной дисфункции, то это так называемый соматизированный вариант депрессии. Эти соматизированные варианты тоже могут быть очень разными в зависимости от конкретной формы, то есть вегетативная дисфункция, конкретная жалоба. Если, скажем, преобладают жалобы на деятельность сердца, перебои в работе сердца, болезненные ощущения в грудной клетке — это будет кардиоподобная маска. Если у пациента гипервентиляционный синдром – это разновидность вегетативной дисфункции, когда он жалуется на чувство нехватки воздуха, одышку, иногда приступы тревоги с выраженными ощущениями; такие пациенты могут встретиться больше в практике врача-терапевта и пульмонолога. Есть абдоминальные, неврологические маски и так далее. Это первый вариант.

Второй вариант – это различные болевые или алгические маски. В принципе, маскированная депрессия может проявляться и в виде головной боли, в виде боли в суставах, в виде боли в позвоночнике, боли брюшной полости, лицевых болей. Это достаточно частые формы. Они встречаются в практике нейрохирургов, вообще врачей хирургических специальностей, ортопедов, неврологов, конечно же, вообще специалистов, занимающихся хроническими болевыми расстройствами. Ещё одна маска — это астенические проявления. То, что многие называют «синдром хронической усталости», по большому счету, можно считать одной из масок депрессивного состояния. Вообще нозологическую самостоятельность синдрома хронической усталости многие исследователи оспаривают.

Ещё одна маска — это расстройства пищевого поведения. Чаще это заедание негативных эмоций, стрессовая еда, пищевые эксцессы, ночные пищевые эксцессы. Со временем это приводит к формированию клинически очерченного психогенного переедания и ожирения. Ещё один вариант — это вариант, связанный с устойчивым нарушением сна. Чаще всего такой пациент будет жаловаться на трудности с засыпанием, страх того, что он не сможет заснуть, поверхностный сон, не приносящий чувства отдыха. Это будет центральная жалоба. Если такому человеку задать вопрос: «Как у вас настроение?», большая вероятность, что он скажет: «В целом, настроение неплохое. Мне бы спать начать, всё будет хорошо с настроением». То есть такие пациенты часто осознают, жалуются, подают свою проблему таким образом, что нарушение сна является первичным. Собственно, нарушение настроения они считают закономерной реакцией на то, что человек долго не спит. Это группа соматизированных масок.

Устойчивое нарушение сна, поверхностный сон, не приносящий чувства отдыха, может быть вариантом проявления депрессии

Есть маски, связанные с поведенческими всякими нарушениями. Они достаточно распространены во всех возрастных группах, но прежде всего, в подростковой. Вообще должна сказать, что маскированные депрессии чаще встречаются именно у подростков и у пожилых людей. Из поведенческих масок быть более сложные для диагностики различные формы аддиктивного поведения, зависимого поведения. Скажем, чрезмерное употребление алкоголя, то, что называется бытовое пьянство, чрезмерное, проблемное увлечение азартными играми, баловство наркотическими средствами с целью коррекции своего состояния.

Виктория Читлова:

Получается, это не реальная аддикция, таким поведением они как бы скрывают депрессию.

Ольга Антипова:

По сути, такое поведение является, в кавычках, «антидепрессантом». Наркотическое вещество или алкоголь используются для изменения своего эмоционального состояния. Человек замечает связь и начинает это использовать. Конечно, не каждое чрезмерное употребление алкоголя является проявлением депрессии, но существуют формы депрессии, которые маскируются таким поведением. Естественно, лица с аддиктивным поведением, то есть зависимым поведением, являются группой риска по формированию уже клинически очерченных форм зависимости. Если это продолжается достаточно длительное время, а многие депрессии длятся несколько лет, то это может привести уже к формированию второй клинической проблемы, например, клинически очерченной зависимости от алкоголя, наркотиков, патологического гемблинга и так далее. Кроме того, к поведенческим маскам может относиться, скажем, трудоголизм, к поведенческим маскам может относиться любовная зависимость, сексуальная зависимость. Всё это может выступать как поведенческие маски депрессии. Различные самодеструктивные формы поведения, парасуицидальные формы поведения – всё также является маской депрессивных состояний.

Трудоголизм, игромания, бытовое пьянство, сексуальная распущенность могут быть проявлением поведенческих масок депрессии.

Виктория Читлова:

Очень много масок, практически, пограничная психиатрия почти вся туда попала. Как отделить истинный синдром гипервентиляции от депрессивной маски? Это же сложно в диагностике. Для наших коллег-врачей других специальностей это особая категория пациентов, по поводу которых им нужно быть хорошо осведомлёнными, чтобы не поставить нереальную болезнь лёгких, например, и не назначить вообще ненужные препараты. Повторю вопрос: говорим ли мы чисто о синдроме и это то же самое, что маска депрессии, либо это отдельные депрессии именно с проявлением гипервентиляционного синдрома, например?

Ольга Антипова:

Любые состояния, о которых я говорю, могут существовать и без депрессии. Но они могут быть и синдромом в структуре депрессивного состояния. Эти синдромы характерны для различных состояний, в том числе для депрессивных. Если мы говорим, в частности, о гипервентиляционном синдроме, вообще о синдроме вегетативной дисфункции, это часто диагноз, но на самом деле, диагноз синдромальный неспроста, потому что в 80 % случаев, когда врач пишет «синдром вегетативной дисфункции», есть то или иное аффективное расстройство.

Виктория Читлова:

То есть расстройство настроения.

Ольга Антипова:

Или невротическое расстройство. Это могут быть тревожные расстройства, соматоформные расстройства, и в том числе может быть депрессивное состояние.

Виктория Читлова:

Хотела это подчеркнуть отдельно для наших слушателей, что соматоформное расстройство и маскированная депрессия это не одно и то же. Так ли это?

Ольга Антипова:

Категория соматоформных расстройств определяется по некоторым критериям. На самом деле, нозологически в эту категорию могут попадать разные состояния, в том числе и маскированные депрессии.

Виктория Читлова:

Совершенно согласна с вами. Такой вопрос: как диагностировать маскированную депрессию? По современной классификации депрессии не хватает ряда критериев, чтобы мы могли поставить в диагнозе слово «депрессия».

Ольга Антипова:

Дело в том, что маскированная депрессия может быть в рамках различных заболеваний. Это клинический вариант течения депрессивного расстройства. Но сама природа депрессивного расстройства может быть различной. Депрессия, вообще депрессивное состояние по своей природе, происхождению может быть очень разным – я думаю, что вы неоднократно это обсуждали в своих передачах.

Депрессия может быть невротической или психогенной, то есть связанной со стрессовым фактором и внутренними конфликтами личности. Депрессия может быть реактивной, депрессия может быть органической, то есть обусловленной наличием соматического расстройства, соматогенной. Конечно, депрессия может быть эндогенной в структуре рекуррентного депрессивного расстройства или биполярного аффективного расстройства. На самом деле любая форма депрессии, прежде всего, невротической, эндогенной депрессии, могут быть маскированными, поэтому диагноз мы ставим нозологически. От этого во многом зависит подход терапии. Тем не менее, в описании состояния мы, в принципе, можем обозначать, что конкретная клиническая форма депрессивного состояния может маскированной, это важно. Это важно прежде всего потому, что пациенты не сознают себя депрессивными людьми. Они не совсем понимают, например, зачем обращаться к психиатру, зачем пить лекарства, в частности, антидепрессанты.

Виктория Читлова:

Такой вопрос. Пришёл пациент с маскированной соматизированной, то есть с телесными масками депрессии, и начинает обследование со всех сторон. Его и так крутят, и те анализы, и другие, и пятые, и десятые. Действительно ли ничего не находят?

Ольга Антипова:

Нет, не всегда так. Наверное, основной критерий — это несоответствие тяжести страданий и предъявляемых жалоб по выраженности тяжести и продолжительности устойчивости, и данных, полученных в ходе объективных методов обследования. Вообще, достаточно часто, когда аффективное расстройство, депрессивное расстройство начинает развиваться, оно проявляет все уязвимости в организме, в том числе могут проявиться хронические соматические заболевания. Но, как правило, степень выраженности, жалобы будут гораздо больше. Хотя, может быть и ситуация, в которой, как вы говорите, нет собственно объективных данных, клинических данных, подтверждающих наличие соматического заболевания. Так тоже может быть.

Виктория Читлова:

Это соответствует понятию «функциональное нарушение»?

Ольга Антипова:

В какой-то степени.

Виктория Читлова:

То есть субстрата либо скорее всего нет в организме, либо он не такой выраженный. Я имею ввиду патологию внутри органов.

Ольга Антипова:

Конечно субстрат существует, будет нервофизиологические, патофизиологические основы таких состояний. Но это достаточно сложно зафиксировать имеющимися методами обследования, например, терапевтического.

Виктория Читлова:

Мы можем дать некую картину, как примерно выглядит человек с наиболее часто встречающейся формой маскированной депрессии? С чем он приходит, как долго он болеет и так далее.

Ольга Антипова:

Соматизированные депрессии могут быть невротические, могут быть в рамках эндогенных депрессивных эпизодов в структуре рекуррентного или биполярного аффективного расстройства. Это, конечно, влияет на клиническую картину, но в целом, учитывая то, что депрессивная симптоматика неочевидна и не доминирует в жалобах, плохо осознаётся самим пациентом, как правило, к психиатру такие пациенты попадают не сразу. Они мало мотивированы на лечение психофармакотерапией. Вообще, соматизированные формы депрессии априори предрасполагают депрессию к затяжному течению. Она медленно формируется и долго протекает.

Виктория Читлова:

Есть ли механизмы формирования таких депрессий, что лежит в основе? Потом мы с вами обсудим, у каких типов личности возможны такие состояния.

Ольга Антипова:

Мне кажется, эти вопросы можно во многом объединить, потому что многие личностные особенности способствуют тому, что депрессия этого человека будет носить маскированный характер. Одна из таких особенностей, если мы говорим о психологических механизмах формирования, это алекстимия. Алекстимия – это неспособность, или низкая способность вербально описать свои эмоциональные переживания. Поскольку мыслим мы тоже словами, то, соответственно, такому человеку трудно не только высказать, что с ним происходит, что у него на душе, но ему трудно это даже осознать для самого себя.

Алекстимия – это неспособность, или низкая способность вербально описать свои эмоциональные переживания.

Виктория Читлова:

Как формируется алекстимия? Это особенность мышления? Она врождённая, приобретённая?

Ольга Антипова:

Я бы сказала, что это не просто особенность мышления. Скорее, это конструкт в структуре личности, который включает и определённые особенности мышления. Алекстимичный человек часто вырастает в алекстимичной семье, где люди не высказывают, что они чувствуют, не обсуждают эмоциональные состояния, где это не принято. Либо не принято, либо нет коммуникативных навыков, либо этому не уделяют должного внимания при воспитании ребёнка. Наверное, это один из основных факторов.

Виктория Читлова:

Японцы вспоминаются.

Ольга Антипова:

Я думаю, что культурально тоже во многом обусловлено. Поэтому есть некоторые виды маскированных депрессий, которые так и называются алекстимическими. Тяжесть этого депрессивного состояния может быть очень разной. Недавний совсем пример. Женщина, у которой к моменту обращения уже был затяжной эндогенный эпизод средней, умеренной степени тяжести. Основная жалоба заключалась в выраженном чувстве тошноты, особенно в утренние часы. Отвращение к пище, она снижала в весе, потеряла за 2 месяца около 10 кг. Поесть удавалось только ближе к вечеру, когда и поташнивание становилось меньше.

Виктория Читлова:

Классика для депрессии, когда вечером легче.

Ольга Антипова:

Да, для эндогенных депрессий. Собственно, у неё было много опасений по поводу того, что она больна онкологическим заболеванием. То есть на основное депрессивное состояние были наслоения онкофобии. Естественно, несмотря на явную выраженность подавленного настроения при прямом вопросе человек отвечает, что «Нет, у меня всё хорошо с настроением. Просто я не ем, меня тошнит. Вообще, я боюсь, что у меня есть онкологическая патология, просто врачи её не могут обнаружить». Хотя, у человека присутствовали все признаки достаточно тяжелого депрессивного состояния.

Виктория Читлова:

Здесь вы затронули тему, что очень важно понимать, что маскированные депрессии не обязательно легкие депрессии. Лёгких, невротических депрессий, конечно, больше, но бывают именно в данном случае соматические тяжёлые депрессивные состояния, в которых не звучит тематика сниженного настроения как эмоции.

Ольга Антипова:

Человек может говорить, что что он устал, у него постоянная усталость, что ему скучно, что ему лень, что его всё раздражает и что он поглупел, потому что снижение вербальной беглости, нарушение когнитивных, познавательных процессов — это компонент любого депрессивного состояния. Он может выходить на первый план в любой клинической картине, человек может на этом фиксироваться, особенно, в возрасте старше 50 лет.

Виктория Читлова:

Мы можем заострить наше внимание на формировании, психологических механизмах именно психогенных маскированных депрессий, которые связаны со стилем жизни, с событиями, внутриличностными конфиликтами, переживаниями на простом языке, у человека, потому что они максимально распространены и больше угрожают населению.

Ольга Антипова:

Это действительно встречается более часто, может продолжаться годами. По сути, это форма невротической депрессии.

Виктория Читлова:

Дистимии, как сейчас классифицируют.

Ольга Антипова:

В принципе, если человек так несколько лет проживёт, то это становится частью стиля жизни, амплифицируется, или проще говоря, сливается.

Виктория Читлова:

Ещё говорят «амальгамируется». Тогда вы имеете наглядный пример, как личность сливается с болезнью.

Ольга Антипова:

В психотерапии существует понятие «тренд личности». Состояния, о которых мы говорим, особенно, если поведенческие маски, достаточно сложно диагностируются даже врачом-психиатром, психотерапевтом. Для понимания важно, что такое состояние есть и имеет место быть. Можно проследить, скажем, последние несколько лет жизни человека и посмотреть на тренд личности, куда человек движется. Если он деструктивный, то есть, по большому счёту, на каждом конкретном этапе решения человека его жизненные выборы вроде бы обоснованы, рациональны, понятны, но если в целом для человека это деструктивно, особенно по решениям его экзистенциальных задач, по конечному итогу, то собственно говоря, да, это депрессивное состояние. Самый простой пример, пожалуй, это трудоголизм, или синдром профессионального выгорания. Это простые, очевидные примеры. Патологическая влюбленность – так тоже может быть.

Виктория Читлова:

Мы можем поговорить о каких-то психологических механизмах, или, может быть, есть шаблонные штучки, которые очень характерны для маскированных депрессий? Обращаюсь уже в последующее, к терапии: с чем приходится работать?

Ольга Антипова:

Прежде всего, с осознаванием, что это депрессия. С осознанием того факта, что это депрессивное состояние, в принятии этого факта. В психотерапии важен принцип, что без принятия нет изменений, изменения невозможны. Конечно, осознанность даёт больший контроль человеку. Если я что-то не осознаю в себе, это значит, что этого нет, это все равно влияет на мою жизнь, но я плохо с этим справляюсь. Если я что-то осознаю, это не значит, что я с этим начал справляться, но, по крайней мере, у меня появился шанс сделать осознанно. Это одно направление работы. Второе, это вообще работа, связанная с анализом и пониманием того, собственно, почему человек взял курс на саморазрушение и почему так упорно его придерживается. Очень часто это бывает в связи с фрустрацией, то есть невозможностью реализовать значимые базовые, жизненные, экзистенциальные потребности, которые есть в структуре личности. Часто, скажем, есть ситуации, когда человеку достаточно сложно это осознавать, постоянно с этим сталкиваться, поэтому один из сценариев таких депрессий – это сценарий ухода: уход в алкоголь, в работу, в ночные клубы, социальные сети. Замещающее поведение. Когда какой-то вид активности, деятельности становится чрезмерным, слишком ригидным, когда не остаётся места для развития человека в других сферах жизни, для реализации его в разных сферах жизни, когда жизнь человека начинает сводиться к узкому окну, через которое он смотрит на мир. Может быть уход в ипохондрию, кстати. Как правило, это для личности деструктивно и конечно имеет определённые последствия для жизни, судьбы такого человека.

Виктория Читлова:

Мне хотелось бы подчеркнуть и для наших зрителей. Первое, что делает терапевт, это помогает пациенту осознать, потому что в этой гонке теми способами, которые он использует, будь то переедание, алкоголь, трудоголизм или поиск мнимой болезни он убегает от того, что он недопонял, недоосознал. Верно, Ольга Сергеевна?

Ольга Антипова:

Или чего ему не хватает, и он не может никак заместить эту потребность, реализовать; или не хочет, или не готов к реализации; или есть объективные трудности, к преодолению которых человек не готов; или есть внутренние конфликты, которые ему мешают двигаться в строго определённом направлении, всё время колеблется.

Виктория Читлова:

Мы несколько раз повторили термин «внутренний конфликт». Что это такое? Популярно нам расскажите.

Ольга Антипова:

Если упростить понятие, это конфликт мотивации. То есть у человека могут быть разные мотивации, часто конкурирующие, очень часто противоположные. Самый классический пример: семья – карьера, или уход за пожилым близким родственником и карьерные амбиции. Человек скажем, отказался от своих карьерных реализаций, посвятил себя уходу за близким человеком, что само по себе тяжелый труд, но социально не принято говорить о том, что это тяжело, потому что это близкий человек. Поэтому осознавать свои различные негативные эмоции как тоску, подавленность, отчаяние, раздражение тоже неприлично, поэтому часто в таких ситуациях развивается именно маскированная депрессия. Она может проявляться том, что человек полностью погружается в уход, он не даёт себе передышки, не восстанавливается, не заботится о своём собственном здоровье физическом, эмоциональном состоянии, он не думает о себе. Фактически, живёт на износ, нередко уходит раньше, чем тот, за кем он ухаживал.

Виктория Читлова:

Тоже важно подчеркнуть, потому что психика и soma (тело) неразрывно связаны. Учёные к этому наконец-таки подошли. Хоть мы как факт это знаем, но не во всех дисциплинах это стало парадигмой, мышлением. Но непосредственно психика может отразиться на реальных функциях организма и даже сокращать продолжительность жизни человека.

Ольга Антипова:

Безусловно. Кроме того, маскированные депрессии могут проявляться как скрытыми суицидальными тенденциями, так и явными. Я вспоминаю одну свою пациентку, у которой после смерти супруга было большое чувство вины после его ухода. Прошло около 5 лет после этой потери, она всячески отрицала горе, но она с завидной регулярностью совершала 2 вещи. Она, во-первых, стенично ходила на донорские пункты, сдавала там кровь примерно раз в месяц, мотивируя это необходимостью свободных дней, которые дают, когда человек сдаёт кровь, и сложным финансовым положением. Фактически, она физически не успевала восстановиться. Кроме того, у неё была язвенная болезнь желудка с тенденцией к кровотечению. При этом у неё были головные боли, и она знала, что при язвенной болезни желудка с её возможными осложнениями нельзя принимать нестероидные противовоспалительные средства. Тем не менее, она их принимала в больших количествах.

Виктория Читлова:

То есть у неё была аутоагрессия, получается.

Ольга Антипова:

Это аутоагрессия, хотя все возможности были для того чтобы, например, грамотно лечить и одно, и другое заболевание. Но человек предпочитал симптоматическую терапию, которая реально угрожала её жизни. Это скрытое суицидальное поведение. Естественно, это самодеструктивный тренд в структуре личности, направленный на самоуничтожение.

Виктория Читлова:

Депрессии были у человечества и раньше, просто они были без названия, не диагностировались. Тренды современной медицины таковы, что мы уже не просто улучшаем качество жизни, а мы модифицируем наше и мышление, и подход к лечению человека, для того чтобы он ещё лучше жил. Итак, давайте теперь обсудим, как можно лечить такие состояния?

Ольга Антипова:

Лечение зависит от нозологической принадлежности депрессивного состояния, то есть, в рамках какой болезни развился синдром. Если это в структуре биполярного аффективного расстройства и рекуррентной депрессии, то прерогатива психофармакотерапии. Это не исключает и психотерапевтическую работу, но лекарства здесь обязательны. Есть определённые схемы ведения, они различаются в зависимости от типа тяжести, нозологии, наличия или отсутствия суицидального риска и так далее. Если это широкий круг невротических психогенных состояний, то здесь основной метод лечения психотерапевтический, о некоторых принципах мы с вами уже поговорили. Лекарства, в частности, антидепрессанты здесь присоединяются как вспомогательное средство, далеко не в каждом случае, в больших дозировках; собственно говоря, не являются обязательным назначением.

Виктория Читлова:

Мы говорим о связанных со стрессом маскированных депрессиях. Как правило, человек в такой депрессии находится долго, у него истощается собственные медиаторные ресурсы в голове. Как вы смотрите на тезис, что лучше его поддержать антидепрессантом? Каково ваше мнение на этот счёт?

Ольга Антипова:

Сложное мнение. Если это эндогенная депрессия, безусловно, это так; если это невротическая – всё зависит от её тяжести, от наличия/ отсутствия суицидального риска, или парасуицидальной тенденции, от того, как долго человек в этом состоянии находится, от того, насколько депрессивное состояние слилось с личностной структурой. Очень много критериев, согласно которым мы принимаем или не принимаем решение. Но, все-таки, в работе с таким пациентом очень важно подчеркнуть, что самое главное – это его личные психологические усилия в осознании, преодолении этого состояния, в любом случае, независимо от того, используем препараты или нет. При психогенном расстройстве психотерапия тоже сопровождается системными нейромедиаторными изменениями и может приводить даже к более хорошим системным результатам.

Виктория Читлова:

Если мы лечим депрессию таких пациентов, то и функции организма, и болячки, которые у него на фоне депрессии ухудшились, тоже могут уйти, редуцировать. Есть оптимальный психотерапевтический метод, который очень хорошо годится для маскированных депрессий, или нет?

Ольга Антипова:

Я думаю, что специального метода именно для маскированных депрессий нет. Есть различные подходы в рамках различных психотерапевтических направлений.

Виктория Читлова:

А выбираются с точки зрения личности, или как?

Ольга Антипова:

С точки зрения личности, с точки зрения картины мира, мировоззрения человека, идеологию какого психотерапевтического подхода он готов воспринять. Доказательная база в хорошей мере, наверное, у когнитивно-поведенческой терапии.

Виктория Читлова:

Практический вопрос: как долго лечить такую депрессию? Понимаю, что у всех по-разному, но хотелось бы услышать, что это всё лечится.

Ольга Антипова:

Если это депрессивный эпизод в рамках биполярного или рекуррентно-депрессивного расстройства, там есть 3 этапа лечения. Этап достижения ремиссии в идеале до 3-х месяцев, может быть дольше, но лучше уложиться до 3-х месяцев. Потом поддерживающая ремиссии от 6 до 9 месяцев, затем решается вопрос о профилактическом назначении препаратов. Если депрессия в рамках невроза, то, наверное, приведу мнение Надежды Дмитриевны Лакосиной: сколько человек болеет, столько он лечится, плюс год. Но это может предполагать поддерживающие сессии на более поздних этапах лечения, скажем, раз в месяц вполне допустимо.

Виктория Читлова:

То есть мы помогаем пациенту поддерживать конструктивный, позитивный образ мыслей, для того чтобы он поддерживал себя и свой организм в целом в норме, верно? Ведь депрессия касается, как мы выяснили, всего организма.

Ольга Антипова:

Да. По опыту работы могу сказать, что это не меньше года с интенсивностью не менее 2-х раз в месяц. Не менее.

Виктория Читлова:

Ольга Сергеевна, наш эфир подошёл к концу. Я благодарю вас, что вы так доступно нам всё рассказали. Спасибо!

Ольга Антипова:

Спасибо!