София Корзова:
Добрый день, это программа «Мимо нот», в студии София Козлова и Евгений Додолев. У нас в гостях Илья Смирнов, культовый журналист и публицист, автор книги «Время колокольчиков: жизнь и смерть русского рока» и многих других, и самое главное – автор термина либерастия.
Евгений Додолев:
Когда Вы писали книгу «Либерастия», Вы понимали, что обрекаете себя отчасти на безработицу, потому что в медийке, в которой мы с Вами работаем, практически все посты занимают люди, которых Вы называете либерастами? Вы себе отсекли потенциальную возможность карьерного роста.
Илья Смирнов:
Даже хуже получилось, потому что я так и не смог нигде опубликовать, она только в интернете, в большем количестве, чем я смог бы ее напечатать в типографии. Столкнулся с такой ситуацией, как у Островского, у которого довольно простоты, и каждый очень смеялся, пока не доходил до своей главы: коммунисты до того момента, что про Сталина написано, патриоты до того, что написано про уважаемого профессора Лосева и т.д. Про натуральных либерастов я уже не говорю.
Евгений Додолев:
Если ты не занимаешь какую-то определенную сторону, не примыкаешь к определенному лагерю, то ты «не рукопожат» везде. Это осознанная позиция или так сложилось в Вашей биографии, что Вы оказались диссидентом для каждой страты?
Илья Смирнов:
Осознанно сложилось.
Евгений Додолев:
Не жалеете?
Илья Смирнов:
А чего жалеть? Я смотрю на своих приятелей, некоторые сделали колоссальную карьеру, например, моим хорошим знакомцем во времена анархо-коммунистической юности, еще до рок-музыки был Валя Юмашев, он участвовал в полуподпольной организации под названием «Комбриг». Наша организация еще более полуподпольная, скорее, подпольная, с ними сотрудничала, отчасти спорила о правильном понимании Карла Маркса.
Евгений Додолев:
А Вы не можете обратиться к тому же Юмашеву, чтобы он полмиллиарда или миллиард списал на какой-нибудь фонд?
Илья Смирнов:
Нет, зачем, это нарушение кармы, тем более, что он вряд ли будет меня сильно любить в свете всего, что произошло.
Евгений Додолев:
Вы считаете, что он относится как раз к категории либерастов?
Илья Смирнов:
У меня окружение Ельцина вообще вызывает ощущение некоторого ужаса, хотя я сужу со стороны.
Евгений Додолев:
Что Вы понимаете под окружением Ельцина? Это почти весь нынешний эстеблишмент.
Илья Смирнов:
Некоторые люди вроде как это преодолели, например, Владимир Владимирович Путин по целому ряду позиций, а иначе бы его так не ненавидили.
Евгений Додолев:
Какой инструмент преодоления – возведение Ельцин-центра, отписывание немереных грантов Дьяченко? Эти инструменты преодоления?
Илья Смирнов:
Я думаю, что народ так отреагировал на Крым неслучайно, это было и остается маркером.
Евгений Додолев:
Вы упомянули рок-тусовку, Вы занимались организацией концертов Андрея Вадимовича Макаревича. Я с ним разговаривал по вопросам Крыма, он считает, что там был проведен референдум под дулами автоматов. Вы сейчас можете вступить в коммуникацию с Андреем Макаревичем?
Илья Смирнов:
С Андреем Вадимовичем у меня коммуникация и в те годы была небольшая, потому что мы с ним один раз встретились в МИФИ, был еще какой-то концерт, а после этого он ушел на службу в Росконцерт, то есть стал нормальным филармоническим эстрадным музыкантом.
Евгений Додолев:
Это плохо?
Илья Смирнов:
Тогда это было не очень хорошо, потому что если человек говорит, что он поэт и при этом заменяет слово Бог на более созвучное на тот момент господствующей идеологии…
Евгений Додолев:
Вы конкретный пример имеете в виду?
Илья Смирнов:
«Пока не жаль огня, судьба хранит меня», я не думаю, что это очень хорошо, после Тбилисского фестиваля «Машина времени» пошла наверх, официализировалась, «Аквариум» никогда не был филармонической группой. «Аквариум» можно упрекнуть в том, что в замечательном рок-клубе, организованном на улице Рубинштейна первым секретарем ленинградского обкома Романовым и замначальника тогдашнего УКГБ Калугиным, впоследствии крупным борцом за свободу, в этих условиях «Аквариум» вел себя порой не слишком хорошо, но это все-таки не сравнится со штатной работой. У меня есть моя собственная точка зрения, которая большинством людей, пишущих сейчас воспоминания о рок-музыке, не одобряется, я думаю, что в ленинградском рок-клубе были опробованы все те методики, которые впоследствии дали то, что называется попса в наихудших ее проявлениях, то есть песня ни о чем в качестве идеала молодежной музыки.
Евгений Додолев:
Я же всегда в этих песнях ни о чем находил, как мне казалось, вызовы системе, потом в общении с авторами с удивлением выяснял, что ничего такого не имелось в виду и что это моя собственная трактовка. Но при желании в любой песне можно было тогда, если она не была издана фирмой «Мелодия», найти какой-то диссидентский подтекст.
Илья Смирнов:
Я говорю сейчас не о диссидентстве, не о политике, рок вообще не был политическим явлением, просто не надо путать политическое и социальное. Социальное – это просто честное отражение того, что происходит вокруг, что вижу, о том и пою. Поэтому Миша Науменко был вполне социальным поэтом и певцом, при этом у него нет ни одной политической песни в репертуаре. У Бори Гребенщикова есть несколько песен, которые можно считать политическими, но политическим певцом он тоже не был, как и Башлачев.
Я попробую сказать самую важную принципиальную вещь – мне никогда не казалось, а потом уже задним числом в процессе спокойных размышлений не стало казаться совсем, что наша рок-музыка, которой я не занимался, а, возможно, и та, которой я не занимался, это музыкальный стиль, молодежный досуг, признак поколений, что-то в этом роде. В первой книжке я написал жанр, во второй – вид искусства, в котором на свежей технологической основе оказалась реанимирована очень глубокая архаика из тех времен, когда не только жанры и виды искусства еще толком не разделились, скажем, литература в виде поэзии от музыки и от театра, но и искусство не отделилось от религии и общественной жизни в широком понимании, от политики, как ее понимали древние греки, все это находилось в синкретическом единстве. Прямой самый близкий аналог – это шаман, и умные рок-музыканты эту аналогию понимали.
Евгений Додолев:
Они эмпирически это вычислили или осознанно пришли к этому шаманству?
Илья Смирнов:
Я не могу переспросить у Бори, он наврет или скажет такое заумно сложное, что можно трактовать в любую сторону. Другой аналог – ранние библейские пророки, то есть дописьменные.
София Корзова:
Вы когда тусили, Вы это все так воспринимали, как сейчас анализируете, или это просто молодость?
Илья Смирнов:
Это же не была тусовка, а очень организованная культурная среда. Слово «движение» употреблялось в тогдашнем самиздате, слово «тусовка» вообще не употреблялось и у Юры Шевчука была очень злая песня «Тусовщик», ну совсем обидная, из нее было ясно, что этим словом можно обозвать, это 1985-1986 год. В этой культурной среде были перемешаны очень разные люди, от рабочих, настоящих пролетариев, до людей, которые собирали атомные бомбы, и именно за счет этого по их месту работы можно было устраивать те концерты, куда боялся соваться КГБ: МИФИ, Зеленоград, Жуковский. Наши концертные базы были в основном ящики. Почтовый ящик – это закрытое учреждение военного профиля, туда КГБ со стороны, тем более ОБХСС, что сейчас называется ОБЭП, экономический отдел полиции, просто не могли зайти, надо было получать разрешение у местных спецслужб. Поэтому клуб, из которого в значительной степени пошла московская концертная индустрия подпольных концертов «Рокуэлл Кент», размещался при МИФИ и целых два года безобразничал совершенно чудовищным образом, и его не трогали, пока не дошло до ректора, который сказал: «Хватит меня подставлять».
София Корзова:
Что объединяло таких разных людей?
Илья Смирнов:
Фольклорное в своей основе движение.
Евгений Додолев:
То есть музыка, не политическая составная, не бунтарство, желание противопоставить себя системе?
Илья Смирнов:
Бунтарства там не было как такового, осталась даже видеозапись, тот знаменитый концерт. Что такого происходило на сцене в Тбилиси в 1980 году, из-за чего на Гребенщикова написали огромную телегу, его выгнали с работы, из комсомола, и после этого он мог работать только дворником, поколение дворников и сторожей откуда взялось? Они добровольно туда пошли? Он бы с удовольствием дальше работал, у него прекрасное образование, один из первых компьютерщиков в нашей стране, в хорошем институте работал, что ему еще надо? Его погнали отовсюду. Что они там такого сделали? Брежнева назвали земляным червяком? Ничего страшного не было, просто вели себя на сцене не так, как положено вести себя молодому чиновнику на заседании в префектуре.
Евгений Додолев:
Они реально двигались, гитары не разбивали, потому что не было материальных ресурсов, но зажигали. Тогда все люди ощущали себя единомышленниками, которые занимались организацией концертов и те, кто выступали на сцене, было ощущение, что мы вместе, как у Кинчева?
Илья Смирнов:
Было ощущение просто сотрудничества, кооперации, напоминавшие не столько шоу-бизнес, сколько слеты КСП, когда каждый вносит что-то свое, что он может внести: кто-то магнитофон, кто-то просто деньги на обеспечение приезда музыкантов, кто-то организационные усилия, кто-то книгу Альбрехта, в которой написано, как вести себя на допросе, если что.
София Корзова:
А как вести себя на допросе?
Илья Смирнов:
Существовало такое пособие, мы его тиражировали, благодаря этому пособию сели не все члены группы «Воскресение».
София Корзова:
Вам удалось теорию книги привнести в практику?
Илья Смирнов:
А это все время применялось на практике. Тогда советская власть более-менее соблюдала свои законы, тогда по юридическим правилам можно играть. Конечно, если взять ситуацию при Сталине или в 1990-е годы, когда человеку просто бьют по голове до тех пор, пока он не подпишет все что угодно, что он марсианский шпион, наверное, эта система не работала бы, но это была система определенных юридических знаний, которые позволяли выйти из кабинета на своих ногах.
Евгений Додолев:
Вы когда занимались нелегальным изданием «Ухо», Вы рассматривали для себя такую опцию, как тюремное заключение или репрессии, или понимали, что этот поезд уже ушел и такого рода деятельностью можно заниматься, опасаясь разве только репрессивных мер комсомольского характера – исключение из комсомола и отход в нишу дворников?
Илья Смирнов:
Меры были достаточно серьезные.
Евгений Додолев:
Вас могли посадить тогда, по Вашим ощущениям?
Илья Смирнов:
Посадили бы, если бы я хоть какую-нибудь операцию произвел в присутствии двух свидетелей, чьи показания совпали бы, я просто этого не делал.
Евгений Додолев:
Юридическая составная соблюдалась.
Илья Смирнов:
Люди же реально сидели, сидел «Трубный зов», «Воскресение».
Евгений Додолев:
Сидели за издание литературы? В «Воскресении» все-таки были деньги, незаконная трудовая деятельность, извлечение прибыли в обход установленных правил.
Илья Смирнов:
Это называлось частое предпринимательство, я как раз по этому делу проходил очень смешным образом: один день я был привлечен, все остальное время числился свидетелем, за этот день всю группу моего вуза, где я обучался и уже заканчивал, вызвали на допрос – не приглашал ли я их на подпольные концерты.
Евгений Додолев:
Не приглашали?
Илья Смирнов:
Нет, конечно.
София Корзова:
Я недавно смотрела Юрия Дудя, это журналист, популярный блогер, делает интервью, снимает документальные фильмы, зарабатывает миллиарды просмотров. И он выпустил фильма про русское MTV, где задает своим гостям вопрос – в эпоху нашего детства, юности MTV было глотком свободы, и чувствовалось, что люди по ту сторону экрана хотят внушить нам эти ростки. И спрашивает Зосимова – эти ростки свободы проросли в нашем поколении? Как Вы думаете, ростки свободы, которые Вы сеяли в то время, если у Вас была такая цель, проросли в вашем поколении?
Илья Смирнов:
Применяя к себе, могу с грустью ответить однозначно, что нет. Мы тогда смотрели свысока на пожилых чиновников, и не пожилых тоже, как на людей зажатых, закомплексованных, со штампованным мышлением, попросту трусливых, то ли дело мы, вольные альбатросы в свободном парении мысли, как писал Костя Звездочетов. Оказалось, что люди еще не дошли до пенсии, воспитанники нашей свободной культуры, причем не только те, кто пел, к тем, кто пел, просто больше претензий, потому что они на виду. И оказалось, что они еще более заштампованы, трусливы, несамостоятельны, чем те, на кого мы смотрели свысока. Например, если у моего дедушки, с которым я страшно не соглашался в начале 1980-х годов, было хотя бы то несомненное достоинство, что он воевал, и мы все благодаря этому были живы, то у нашего поколение таких оправданий нет, а смотреть, во что это все превратилось, скучно и грустно, и некому лапу подать.
София Корзова:
В Википедии такая фраза, что Вы соблюдали лозунг против консервативных взглядов, против крепкой патриархальной семьи, моногамии и прочего фуфла. А сейчас я захожу на ваш Facebook, и у Вас там публикации с сайта «Русская идея», сайт консервативной политической мысли. Как этот путь проходится?
Илья Смирнов:
За текст Википедии я не отвечаю ни разу.
Евгений Додолев:
Но там Вы процитированы.
Илья Смирнов:
Я пытался много раз что-то исправить, но теперь только стараюсь, чтобы ссылки были правильные. Там написано очень много белиберды, не знаю, кто это пишет, и ничего с этим поделать не могу, но речь там идет об этом анархистском клубе, который мы создали в 16-летнем возрасте. В 16 лет у людей взгляды иногда в чем-то меняются, во всяком случае по форме выражения, сейчас я бы такого писать не стал.
Евгений Додолев:
Музыкальные пристрастия у Вас изменились? Ту музыку, которую слушали в 16 лет, сейчас можете употреблять?
Илья Смирнов:
Иногда да, хотя в 16 лет это были в основном западные исполнители с некоторыми вкраплениями советской эстрады. Я с удивлением всегда отмечал, что в 1970-е годы была мощная инерция Утесова, Шульженко, тот же Тухманов, все слушали эти пластинки.
Евгений Додолев:
«Аквариум», «Машину времени» слушали?
Илья Смирнов:
«Аквариум» в 16 лет я слушать не мог по понятным временным причинам, это были 1970-е годы, Гребенщиков и компания считали, что они уже существовали, но об этом больше никто не знал.
София Корзова:
Вы сейчас ходите на концерты, и если ходите, то на какие?
Илья Смирнов:
Практически не хожу.
София Корзова:
Следите за современной российской музыкой?
Илья Смирнов:
Абсолютно нет, последний человек, который на меня произвел впечатление с момента смерти Яны Дягилевой и которого я мог бы отнести к року в том смысле, какой мы в это вкладывали в 1981 году, это был Растеряев, и то несколько песен.
Евгений Додолев:
Но это фолк-рок.
Илья Смирнов:
А Башлачев это что?
Евгений Додолев:
Это бард.
Илья Смирнов:
А Витя Цой, из 9 концертов в Москве, проходивших в моем присутствии, 8 было в чистой акустике, и на один принесли дискотечную колонку и какую-то из гитар туда включили, это что было?
Евгений Додолев:
Виктор Робертович вообще был посланником космоса, это отдельная категория, я бы не стал его через запятую перечислять с его достойными соратниками по рок-клубу. Вы сейчас с кем-нибудь из музыкантов общаетесь?
Илья Смирнов:
Время от времени разговариваю с Рыженко, Кинчевым.
Евгений Додолев:
Они сильно изменились, произошли какие-то метаморфозы личностного характера?
Илья Смирнов:
Конечно, если Кинчева взять, мировоззренческие изменения налицо, как с Петей Мамоновым.
Евгений Додолев:
Петя Мамонов тоже православный?
Илья Смирнов:
Конечно.
Евгений Додолев:
Я плохо разбираюсь, у меня все проходит по верю-не верю, вот Мамонову не верю.
Илья Смирнов:
Странно, я с ним был в таких ужасных отношениях, а потом на него смотрю, и даже на душе стало тепло. Я вообще не верил, нехорошо так говорить, что он сколько-то проживет по тому образу жизни, который он вел, работая грузчиком, вера спасла его и Костю, а так Петя просто бы погиб.
Евгений Додолев:
А то, что сейчас материальный аспект очень важен для этих музыкантов – ездить на хороших машинах, пить хорошие напитки, детей обучать в хороших учебных заведениях, Вас это не раздражает, Вы считаете это предательством рок-драйва, когда все по фигу, 10 кубов в вену, вышел на сцену и помер?
Илья Смирнов:
Как можно предать то, чего больше нет? Могу ли я предать Римскую империю?
Евгений Додолев:
Но Вы не были участником строительства Римской империи, а здесь принимали непосредственное участие в промотировании отдельных коллективов, людей. Есть ли у Вас ощущение, что некоторые из этих людей предали идеалы?
Илья Смирнов:
Не хотелось бы этот пафос употреблять, потому что это уже история, закрытая страница истории. Когда мы начинаем к истории относиться с пафосом, то мы ее невольно начинаем перевирать. Надо к истории относиться спокойно, был Борис Годунов, давайте спокойно поговорим, что в нем было хорошего и плохого.
Евгений Додолев:
Мы начали с Вашей работы «Либерастия», к кому-нибудь из музыкантов, кого мы упоминали, термин либераст применим?
Илья Смирнов:
Я стараюсь публично не осуждать людей, с которыми публично не ссорился.
Евгений Додолев:
Я же не говорю кого-то осуждать, Вы считаете, что уничижительный смысл заложен в этом термине?
Илья Смирнов:
Я долго думал, пытался найти какое-то слово, было несколько мотивов, один компьютерно продвинутый. Мне хотелось найти такое слово, которое будет легко выскакивать в поисковиках, чтобы в одном слове зафиксировать нечто, выбивающееся из ряда.
София Корзова:
Вы талантливый SMM-щик, SMM-щики на этом специализируются, придумывают слово так, чтобы при поиске нужная информация всплывала первой.
Илья Смирнов:
Я эту профессию предвосхитил, а что касается обидного характера этого слова, жизнь меняется, по привычке некоторые проявления называют либерализмом, мне это жутко не нравится, и чем дальше, тем больше, потому что какие-то серьезные хорошие люди, основатели этого движения за человеческую свободу, которые были в Западной Европе, ворочаются в гробу, когда каких-то жутких типажей называют тем же самым словом. Джон Лильберн пристрелил бы кое-кого из деятелей культурки, хотя и был верующий, но офицер.
Евгений Додолев:
Все деятели культуры в этом списке, потому что то, что они делают, это ужасно, я имею в виду музыкальный аспект, если мы сейчас не про политику говорим, а про сочетание нот и слов. У нас есть такое явление, как гуцериевщина, банкир пишет тексты, и много интересных музыкантов исполняют музыку на эти, с позволения сказать, тексты.
Илья Смирнов:
Они знают, где масло, где хлеб, цитируя классика.
Евгений Додолев:
Две Ваши книжки были названы, как песня героев этих книжек, «Время колокольчиков» – это Башлачев, «Прекрасный дилетант» – это Гребенщиков, а от кого Вы услышали слово «либерастия»?
Илья Смирнов:
Просто сам придумал, тут было два желания: во-первых, придумать слово, которое легко находилось бы в поисковике, и, во-вторых, отделить настоящий классический либерализм от того, что этим словом стали называть. И меня периодически переспрашивали, чем отличается либерал от либераста. Я такой маркер придумал, что нормальный либерал, услышав, что где-то бродячие собаки разорвали на части ребенка, думает о том, как защитить детей, переживает за детей. Либерасты организуют компанию за право бродячих собак. Разница принципиальная, потому что первый вариант поведения объединяет либерала с любым другим нормальным человеком, так же должен себя вести нормальный коммунист, нормальный консерватор, нормальный буддист, кто угодно, а второе поведение находится вообще за рамками человеческого, что и заставляет с ужасом смотреть на происходящее сейчас по западную сторону нашей границы. Не потому что это какая-то 1001-ая вариация распрей между странами и народами, которые были с тех времен, когда кроманьонцы пришли и начали вытеснять неандертальцев, но потому что второй раз за столетия после Адольфа Алоизовича появляется сила, которая первая отчетливо претендует на мировое господство, не оставляющая никому ни малейшего права ни на какую самостоятельность, и эта сила одновременно освобождает человека от самых элементарных норм морали и разума.
Евгений Додолев:
И что делать?
Илья Смирнов:
А тут выбора никакого нет, эта сила никогда не оставляет выбора, можно подождать – ты первый, я следующий, но все равно придет, это остановится там, где будет остановлено, так же, как было с Гитлером.
София Корзова:
В Ваш спектр интересов входит театр, есть ли либерастия в русском театре, процветает она или напротив?
Евгений Додолев:
Можно по-другому сформировать – есть ли в нашем театре зона, свободная от либерастии?
Илья Смирнов:
Есть, конечно, я смотрел потрясающий спектакль, есть такой Сергей Федотов в Перми, человек совершенно героический. Когда там устраивали культурную революцию московские приезжанцы за счет местного бюджета губернатора Чиркунова, он был один из тех, кто насмерть стоял, а в провинции противоречить губернатору – это совсем не то, что в Москве. Они показали потрясающий спектакль, казалось бы, классическая драма «Васса Железнова», никакого осовременивания и при этом чрезвычайно неожиданный взгляд на человеческую и социальную коллизию, которая заложена в этой пьесе.
Евгений Додолев:
Вы считаете, что дело о «Гоголь-центре» политическое или просто уголовка?
Илья Смирнов:
В меня опять будут кидать со всех сторон разными субстанциями, думаю, что дело это политическое, и лучше бы оно таковым и оставалось. С моей точки зрения, ни из Серебрянникова, ни из его директора Малобродского не нужно делать мучеников и вообще не нужно переводить в уголовный контекст тот факт, что люди оказались причастны к государственной культурной политике. Софья Апфельбаум не могла, получив прямое постановление Правительства, сказать: «Пошел вон, противный, не буду я давать деньги Серебренникову». Я этих людей не люблю, Софью не знаю, и исходя из того, что она работала потом в РАМТ, и нормально работала, думаю, что она просто нормальный чиновник, то есть исполняет поручения, ей приказано – она делает. Малобродского я немножко знаю, он мне крайне несимпатичен по тому, как он разговаривал с людьми, как себя вел, когда устраивали захват несчастного театра Гоголя, разгоняли актеров, происходила капковщина. Капков тогда был начальником Департамента культуры Москвы.
Евгений Додолев:
И женихом Ксении Собчак.
Илья Смирнов:
Может быть, это самое лучшее, что есть в его личности.
Евгений Додолев:
Вы считаете, что вокруг этого театра просто противостояние каких-то кремлевских групп?
Илья Смирнов:
Нет, сейчас лучшим решением этого дела было бы всех просто помиловать тем или иным способом, но раз и навсегда прекратить госфинансирование подобного рода суррогатов художественного творчества, просто записать в основах законодательства о культуре и далее не грешить самому государству.
Евгений Додолев:
По ассоциации с Серебренниковым сразу вспомнил актера Серебрякова. Раздаются голоса, что артист высказывается непатриотично, зачем мы из госбюджета будем этого артиста поощрять и финансировать его проект. Как Вы относитесь к такой позиции? Хороший актер, режиссер, но называет воссоединение с Крымом аннексий, перечисляет деньги на АТО там и говорит, что Захару Прилепину надо его пи…ую башку отстрелить. Надо отделять то, что человек делает в искусстве, и его гражданскую позицию, или Вы считаете, что эти вещи отделять нельзя?
Илья Смирнов:
Надо ли отделять отвратительные проявления человека в личной жизни от его профессии – здесь все-таки разные линии. Есть линия государственного запрета, которым на опыте советской власти не нужно ни в коем случае злоупотреблять. Говоря про Серебренникова, я бы их отпустил со словами Христа – иди и впредь не греши. Но дальше никто из подобных людей не получит ни копейки за счет здравоохранения и образования. Задницы будут показывать только за собственный счет, и уверяю вас, что как только это будет сделано именно так, подобного рода искусство естественным образом отомрет в честной конкуренции с нормальным стриптизом.
София Корзова:
Ваши комментарии по поводу назначения Сергея Женовача на пост художественного руководителя МХТ.
Илья Смирнов:
Я с огромным уважением отношусь, не будучи специалистом и мэтром в этой области, но разделяю позицию в данном случае профессионального сообщества. Это выдающийся режиссер, человек, который сумел создать собственный театр, причем на частной основе. Заметьте, парадокс болтовни о капитализме, о том, что мы избавимся от государственного диктата, только в Москве государственных театров стало в три раза больше, а частных практически нет. Он создал театр, и этот театр был частым до самого недавнего времени, сейчас они перешли под федеральный бюджет. Не знаю, насколько ему хватит сил противостоять всему тому клубу, который крутился вокруг Табакова, уже пожилого, под знаменами Богомолова-Серебренникова.
Евгений Додолев:
Мы говорили про рок и совершенно не упомянули человека, который является очень значимой фигурой в отечественной культуре – Александр Градский. Вы можете что-то сказать о нем, кто такой Градский?
Илья Смирнов:
Замечательная формулировка была у Марины Тимашевой, она озаглавила интервью с ним еще в древние годы – моноличность. Человек-одиночка, который предвосхитил очень много еще в начале 1970-х, но именно в силу того, чтобы он был так одинок, к нему почему-то очень много дурного отношения. Я понимаю почему – по его характеру, что он может что-то сказать, просто в моей жизни была пара эпизодов, когда я был потрясен мужеством этого человека. Большая облава на несостоявшемся концерте, когда все боялись ехать, все было оцеплено ментами, было ясно, что человек, который туда приедет, вряд ли ограничится одним разговором, это было в декабре 1983 года, самое страшное время после смерти Брежнева, при Андропове началось. Градский был единственный человек, который туда приехал, он нас, организаторов, спас, потому что если бы концерт просто отменили, там бы начались беспорядки, и тогда они бы уже по другой статье возбудили, это был здоровенный ДК в Сокольниках. Удивительное поведение, поступок, и потом я видел, как он себя вел на комсомольском заседании, в кафе «Метелица» обсуждали перспективы рок-музыки, это был действительно свободный, смелый человек, он говорил то, что думал, а остальные калькулировали.
Евгений Додолев:
Кто там был?
Илья Смирнов:
Все ансамбли, не могу называть конкретные фамилии, потому что вдруг этот человек тогда болел гриппом, не присутствовал, но они по конъюнктуре должны были там присутствовать.
Евгений Додолев:
Мы делаем вывод, что слово «тусовка» Вы не любите, но в советской рок-тусовке были очень достойные персонажи, которыми можно и нужно восхищаться.
Илья Смирнов:
Много было таких персонажей, Майк Науменко был замечательный человек, тоже смелый. Когда этот рок-клуб организовался, он единственный нам честно сказал – больше не пишите туда запросов на концерты, забудьте этот адрес, и объяснил почему. А то удивлялись, почему мы посылаем запрос в Ленинград, а оттуда ОБХСС проезжает.
Евгений Додолев:
Большое спасибо за беседу, желаю, чтобы книжка, с которой мы начали разговор, не стала финальной в Вашей библиографии. В эфире была программа «Мимо нот», ее вели Софья Корзова и Евгений Додолев, в гостях у нас был Илья Смирнов.