Виктория Читлова:
Дорогие друзья, здравствуйте! С вами снова передача «Пси-Лекторий» и я, ее ведущая, Виктория Читлова, врач-психиатр, психотерапевт. Со мной в этой студии мой коллега, клинический психолог, Арег Мкртычан. То, чем он занимается, я скажу позже. Но сначала позвольте ввиду того, что произошло недавно в Кемерово, мы начнем наш эфир с минуты молчания. Благодарю вас. Дорогие друзья, в контексте событий мы решили посвятить сегодняшний эфир тому, как СМИ влияют на умы и психику людей, что следует из того, что мы можем увидеть, и как агрессивное, негативное содержание в СМИ может повлиять на наше психическое здоровье. Итак, у меня в гостях снова клинический психолог, Арег Мкртычан.
Арег Мкртычан:
Добрый вечер.
Виктория Читлова:
Здравствуйте. Доцент кафедры клинической психологии РНИМУ им. Пирогова, практикующий психолог, специалист в области криминальной психологии, психологии агрессии, девиантного поведения и психологии коммуникаций. В прошлый раз мы обсуждали психологию соцсетей и не коснулись темы агрессии в ней. То ли случайно, то ли специально, как-то так вышло, что сегодняшний эфир мы готовы посвятить этому. Вы знаете, сегодня мне бы хотелось начать вот с чего. Огромная информация, тот ажиотаж, который мы видим в соцсетях, буквально истерия. Не знаешь, как реагировать, даже я, как психиатр, не знаю, как подходить к тому, как воспринимать это. Множество моих коллег, друзей, родных, клиентов и пациентов высказываются, и даже внутри этого в словах соболезнования идет контекст агрессии. Что Вы скажете, что происходит, Арег?
Арег Мкртычан:
К сожалению, не происходит ничего нового, я сейчас не про конкретную трагедию, то есть тут особо нечего сказать, трагедия – она и есть трагедия. Я о другом, что мы очередной раз увидели наглядную иллюстрацию того, что ни власть предержащие, ни средства массовой информации в нашей стране как не умели, так и не умеют или не хотят, это уже не мне анализировать, освещать резонансные события, чрезвычайные ситуации. И основной акцент как делался на оперативности, неважно, какую информацию мы выбрасываем, кто является источником, так все и осталась. Вот этот принцип «не навреди» должен работать в любой общественной профессии, социально значимой, в том числе и у журналистов. Он как-то обходится.
Мифы, паника, и Вы правильно заметили, агрессия, в том числе агрессия, которая назревает в виде таких очагов напряженности внутри самого общества, когда сталкиваются разные мнения, вплоть до таких моментов, как где-то мы не можем определить количество жертв, кто-то говорит одно, кто-то говорит другое. И даже на этом фоне у людей возникает основание для того, чтобы проявлять агрессию друг к другу.
Виктория Читлова:
У меня такая ремарка, основная цель ее у нас – это терапевтический посыл. Есть такое у меня понятие, можно сказать, девиз: осведомлен – значит вооружен. В контексте сегодняшней передачи слово «вооружен» тоже имеет агрессивную коннотацию. И мне бы хотелось переиначить эту фразу сегодня и сказать: осведомлен достаточно и осведомлен грамотно, значит спокоен. И вот мне хотелось бы, чтобы суммарно, по результатам наших с Вами сегодня обсуждений, просвещения с Вашей стороны и с моей, в том числе, наши с Вами слушатели и зрители получили полезную информацию для того, чтобы успокоиться и знать вообще, что делать. Итак, у меня к Вам следующий вопрос. Каждый считает своим долгом высказаться, множится боль и агрессия, сострадание. Как Вы считаете, лучше высказываться или не высказываться, что делать?
Арег Мкртычан:
Вы имеете в виду в сети?
Виктория Читлова:
В сети.
Арег Мкртычан:
Я бы немножко отмотал, вот у нас с Вами есть такое понятие вентиляции эмоций. Если смотреть в этом контексте, то любое эмоциональное отреагирование вследствие нахождения в чрезвычайной ситуации полезно. Другой вопрос, когда это отреагирование носит такой стихийный характер, замешанный на циркулярной эмоциональной реакции, он может, в том числе, быть негативным, потому что этот процесс неконтролируемый. То есть я начинаю высказывать свое мнение, свои страхи, какие-то подозрения, кто-то их подхватывает, тоже начинает высказывать, и вот здесь возникает то, что мы наблюдаем в таких групповых панических и агрессивных реакциях, которые можно наблюдать в толпе. То есть когда некая запущена в толпу интенсивная эмоция начинает раскручиваться, и она не купирует наши негативные состояния, а наоборот, их усиливает. Поэтому Вы правильно сказали, вооружен или осведомлен.
Любое эмоциональное отреагирование вследствие нахождения в чрезвычайной ситуации полезно. Другой вопрос, когда это отреагирование носит стихийный характер, замешанный на циркулярной эмоциональной реакции.
Виктория Читлова:
Осведомлен, значит вооружен.
Арег Мкртычан:
Но тут есть такой момент, для того, чтобы вооружиться, надо еще и уметь пользоваться тем орудием или оружием, которое у нас имеется. Я бы все-таки дал такой совет и рекомендацию. Если Вы хотите не доводить себя до каких-то эмоциональных переживаний, то надо попытаться более критично относиться к той информации, которую мы воспринимаем, как минимум, из проверенных источников. Не собирать ее, как тральщик в море, всю подряд, потому что информации разная, она противоречит друг другу, красные эксперты или вообще не эксперты, а просто какие-то слухи. Это у меня формирует тревогу, как минимум. Поэтому надо попытаться относиться чуть критичнее к информации. Переживаниями можно делиться, но все-таки это лучше делать в устоявшихся малых группах, не напрямую, через всю социальную сеть, на всю аудиторию.
Виктория Читлова:
Где там у тебя 4,5 тысячи друзей.
Арег Мкртычан:
Абсолютно случайных, а вот если есть какая-то группа, почему бы и не поделиться, не получить поддержку или просто хотя бы обсудить. Это полезно.
Виктория Читлова:
Насколько знает история медиапсихологии, пока это развивалось, становилось, как наука, с 60-70-х годов, считалось, что агрессия присутствовала уже тогда. Освещались негативные события, какие-то происшествия, в том числе агрессивные. И считалось, что освещение негативного должно снизить агрессию внутри людей, таким образом помочь избежать, то есть информировали, значит избежали агрессии. Насколько это верно?
Арег Мкртычан:
Тут очень много факторов. Говорить о чем-то плохом, в том числе о каких-то событиях, которые потенциально могут вызывать агрессивную реакцию, надо. Но здесь начинается много «но», и эти «но» связаны с чем?
Виктория Читлова:
Еще кому надо, кто может это говорить.
Арег Мкртычан:
К сожалению, да, мы не можем контролировать аудиторию, на которую это распространяется, но мы можем контролировать формат подачи, я могу тысячу раз извиниться за слово «контролировать», я имею в виду, что если мы подаем информацию, мы за нее отвечаем. Эта ответственность складывается из того, что я продумываю, вплоть до образа ведущего, до того, как он ведет себя в кадре, как соотносится эмоциональная информация с информацией рациональной, кто должен являться транслятором этой информации. То есть вот такие моменты, которые будут определять, эта информация, даже если она негативная сама по себе, будет оказывать позитивное влияние или негативное.
И я хотел бы вот еще, что сказать, то есть это не наше ноу-хау. Существует целое направление, оно называется risk communication, оно распространено уже и в западных странах. Это психологи, которые отвечают, работая вместе с журналистами, за стратегии взаимодействия с населением в чрезвычайных ситуациях. И там прописано очень много важных и, главное, работающих правил.
Виктория Читлова:
Я так догадываюсь, что у нас эта служба еще не развита.
Арег Мкртычан:
Она не просто не развита, у нас нет вообще такого направления.
Виктория Читлова:
Давайте озвучим, очень важно.
Арег Мкртычан:
Что первое бросается в глаза у нас, это абсолютная инертность официальных источников информации. Медиапространство не терпит пустоты, особенно, когда речь идет о чем-то резонансном. Поэтому если у меня нет информации, я сейчас даже не говорю о ее достоверности, это вопрос отдельный, но когда информация официальная, я в меньшей степени буду ориентироваться на поиск каких-то стихийных мифов и слухов, которые еще более эмоциональны. Это первый момент. То есть информацию надо подавать оперативно, но проверенную. Пусть ее будет 10 %, но чтобы за нее кто-то отвечал.
Информацию надо подавать оперативно, но проверенную. Пусть ее будет 10 %, но чтобы за нее кто-то отвечал.
Второй момент, информацию должна транслировать одна и та же группа экспертов из разных областей: медики, сотрудники чрезвычайных служб, но главное, чтобы эти эксперты не менялись, потому что когда начинают меняться эксперты, у зрителя создается впечатление, что это вопрос компетентности экспертов, если мы их все время меняем, ищем. И второе, что от них что-то скрывают, или что-то произошло настолько загадочное, что даже группа экспертов не может дать окончательный ответ.
Виктория Читлова:
Сразу тревога.
Арег Мкртычан:
Да. Она должна быть сбалансирована, то есть по эмоциям, даже по внешнему поведению. То есть минимум какой-то жестикуляции в кадре со стороны транслятора этой информации.
Виктория Читлова:
А интонация? Они постоянно на одной ноте говорят, уже можно вспотеть, как минимум.
Арег Мкртычан:
Транслятор не всегда журналист, но его надо подбирать. Если человек с дрожащими губами будет нам рассказывать о какой-то трагедии, мы все прекрасно понимаем, что это трагедия, но его задача не напугать нас, не вызвать слезы, а информировать нас. И поэтому если я вижу, что даже журналист испугался, а в моем сознании это человек, видавшей виды, то есть он не первый раз в этой ситуации находится, то вот эта самая циркулярная реакция страха передается мне через экран.
По большому счету, если резюмировать, можно найти это у западных наших коллег, человек в первой оперативной информации должен получить короткие ответы на несколько простых вопросов: что случилось, насколько в безопасности нахожусь я и мое ближайшее окружение, что делается для устранения проблемы и какой вероятный прогноз на ближайшее время. Без каких-либо инсинуаций по поводу того, кто прав, кто виноват, кого надо искать, кого надо ловить, наказывать и прочее. Это уже вопросы к следствию, чуть позже, когда сойдет паника.
Человек в первой оперативной информации должен получить короткие ответы на несколько простых вопросов: что случилось, насколько в безопасности нахожусь я и мое ближайшее окружение, что делается для устранения проблемы и какой вероятный прогноз на ближайшее время.
Виктория Читлова:
А нет еще возможности канализировать свое сочувствие? Например, как обязательное я бы добавила возможность позвонить, посочувствовать, перевести, может быть, какие-то средства или кровь сдать. Информацию, чтобы люди знали, куда можно прийти.
Арег Мкртычан:
Да, конечно, это отдельный такой пласт, но это все как раз и складывается. Дело в том, что информация, подаваемая в процессе освещения чрезвычайной ситуации, всегда должна быть прагматична. Она подается для того, чтобы я понял, что делать дальше. Это важный момент, потому что есть такое понятие скрипты, то есть сценарий поведения в подобной ситуации. И когда он у меня есть, этот сценарий, и в него заложено мое взаимодействие с какими-то чрезвычайными службами, мое самостоятельное поведение, то я в большей степени готов к повторению этой ситуации, и значит она меня меньше пугает. И вот то, что Вы говорите, отдельно бегущей строкой или еще как-то информировать о тех шагах, которые я могу предпринять, или находясь в ситуации пострадавшего, или в ситуации какого-то стихийного помощника.
Виктория Читлова:
Как Вы считаете, готовы ли мы, чтобы у нас в стране была создана такая служба, которая будет сотрудничать со СМИ для того, чтобы грамотнее освещать нечто подобное?
Арег Мкртычан:
Эта тема давно обсуждается, мы ее апробировали на исследованиях по терактам. Общались с людьми, которые имеют отношение к телевидению. Я спросил у человека: «Вы же все здравомыслящие люди, Вы понимаете, что эта эскалация насилия, эскалации вот этих панических репортажей с места событий и всего прочего формирует такое негативное психоэмоциональное состояние?» На что я получил очень емкий и просто до неприличия реальный ответ, отражающий общую конъюнктуру. Мне просто сказали: «Да, мы все это понимаем, но труп оживляет кадр». Поэтому готовы мы или нет… Скажем так, компетенции и специалисты, возможно, есть, но нет того волевого решения, то есть какого-то ресурса именно волевого. Психологи не могут выступать одни, здесь необходимо работать с журналистами, а они очень болезненно относятся к любому информационному регламенту.
Виктория Читлова:
Очень сочувствую этим обстоятельствам. Немножко сместим вектор нашего внимания. Когда человек высказывается о сочувствии, он еще изливает свой негатив, и куда-то ему нужно объективизировать, куда-то погрузить свой негатив, то есть найти виновных.
Арег Мкртычан:
Объекты.
Виктория Читлова:
Да. И получается, что даже таким образом может происходить так называемый пиар на крови. То есть люди что-то освещают, высказывают свое мнение, при этом поднимают свои рейтинги за счет этого. Что Вы скажете на счет этого, как-то можно модерировать, и что вообще происходит?
Арег Мкртычан:
На мой взгляд, это вопрос исключительно этический. Понятно, что всегда найдутся люди, которые захотят не только на трагедии, на любом резонансном событии повысить себе имиджевую нагрузку, такой вес. Поэтому здесь это вопрос действительно к людям, которые этим занимаются. Здесь мы сталкиваемся с неким противоречием, там мы позиционируем себя, как демократическое свободное общество, и поэтому мы не можем людей бить по рукам. Поэтому это уже вопрос персональной ответственности, мне кажется.
Виктория Читлова:
Хорошо, вернемся непосредственно к сочувствующим. Это люди, которые видят негативные кадры и обладают некой восприимчивостью. Что может происходить в умах таких людей, какие формы реакции могут у них быть? И, соответственно, следующий будет вопрос, что нам можно им порекомендовать?
Арег Мкртычан:
Что может происходить в умах, здесь ответ тоже есть и тоже подтвержденный исследованиями. Дело в том, что зритель крайне недооценивает влияние информации, которую он получает и воспринимает. Как показывают исследования, и наши, и зарубежные, такое регулярное и длительное нахождение в этом негативном информационном пространстве, когда я сижу и 24 часа в сутки смотрю о той трагедии, которая произошла, у меня отсроченно возникает вся картина посттравматики, по интенсивности, в общем-то, практически не отличающейся от той, которая возникает у непосредственных пострадавших во время чрезвычайного происшествия.
Когда я сижу и 24 часа в сутки смотрю о той трагедии, которая произошла, у меня отсроченно возникает вся картина посттравматики, по интенсивности практически не отличающейся от той, которая возникает у непосредственных пострадавших во время чрезвычайного происшествия.
Виктория Читлова:
Скажите, что такое посттравматика.
Арег Мкртычан:
То есть такой комплекс эмоциональных негативных переживаний. Это состояния, близкие к депрессивному состоянию, это стремление к социальной изоляции. Если говорить о более фиксируемых, которые человек может сам зафиксировать, это бессонница, плаксивость, флэшбэки так называемые, то есть это такие непроизвольные картинки тех сюжетов, которые я наблюдал. И весь этот комплекс возникает у человека, но я хочу здесь сделать уточнение очень важное. То есть он может быть по интенсивности чуть меньше, чем у тех, кто является непосредственным участником, но здесь есть вот какой момент.
Во-первых, вот эта группа намного больше, потому что нет ни временных, ни географических границ, я могу все время смотреть. То есть тот человек оказался один раз в этой ситуации. И что еще важнее, непосредственно пострадавший в чрезвычайной ситуации, если у него формируется посттравматика, он может проследить вот эти причинно-следственные связи. И поэтому он может обратиться к специалистам, потому что он понимает, с чем это связано. А люди, которые сидят у себя на диванах за чашкой чая и все это смотрят, и потом переживают весь этот комплекс психоэмоциональных состояний, к сожалению, не фиксируют источников. Именно поэтому они не обращаются, как правило, потому что они списывают это на усталость, еще на что-нибудь. И это пугает их еще больше, потому что они не понимают, откуда оно возникает.
Виктория Читлова:
То есть неясная такая обстановка. Чтобы быть точнее с точки зрения клинической психиатрии, психологии, посттравматика возникает все-таки в оставленном периоде.
Арег Мкртычан:
В отсроченном.
Виктория Читлова:
Мы здесь с коллегой моим говорим об острой реакции на происшествие, это очень может быть вероятно. Острая реакция горя или острая депрессивная реакция, связанная непосредственно с ситуацией прямо в небольшом от нее временном отдалении. Что мы можем посоветовать вот этим людям, которые в эту ситуацию попали? Какими качествами обладают эти люди? Это же не каждый из нас.
Арег Мкртычан:
Мы с Вами люди, во-первых, наделенные некими профессиональными компетенциями. Если же говорить в целом, то люди, эмоционально лабильные, люди впечатлительные.
Виктория Читлова:
Тревожные.
Арег Мкртычан:
Как показывают иностранные исследования, это, прежде всего, женщины, вот если гендерно как-то разделить, это дети, в том числе. То есть это основной такой набор качеств, которые определяют группу риска, тревожные, в том числе.
Виктория Читлова:
Ряд наших коллег, психологи рекомендуют на месте (я не думаю, что это, на самом деле, верно) договариваться, воспроизводить вслух сотрудникам психологической помощи, МЧС, что они видели, что они слышали и т.д. Всегда ли это полезно?
Арег Мкртычан:
В принципе, в некоторых ситуациях подобная канализация вот этих негативных переживаний может носить позитивный характер. То есть снятие вот этой первой шоковой реакции оцепенения приводит к тому, что во мне, во всяком случае, они останутся для дальнейшей работы, но вот это первое интенсивное напряжение начинает сходить.
Виктория Читлова:
Но это же индивидуально?
Арег Мкртычан:
Да, конечно, тут подход должен быть абсолютно индивидуальный, личностный. Другое дело, что этого человека мы сейчас заставили эмоционировать, мы должны понимать, что эта реакция неконтролируемая, как правило, и поэтому это не панацея. Его надо ввести, то есть он остается ведь один на один потом с этими высвобожденными эмоциями, ему надо научиться, и, как правило, делать это самостоятельно сложно, как-то их контролировать. Есть здесь есть и плюсы, и минусы. Оставлять одного нельзя, но, в принципе, если мы видим, что человек находится в таком шоковом состоянии, оцепенении, то это эмоциональное отреагирование может быть полезным.
Виктория Читлова:
Резюмируя, что бы мы посоветовали. Прежде всего, это поддержка, а поддержка подразумевает присутствие и реагирование в соответствии с интенциями человека, переживающего острую реакцию. То есть если у него есть вот эта наклонность, желание высказаться, то мы слушаем. Если ее нет, то мы не настаиваем на этом, верно?
Арег Мкртычан:
В любом случае, с ним надо говорить.
Виктория Читлова:
Безусловно.
Арег Мкртычан:
И, может быть, не всегда до того, чтобы он выдал какую-то эмоциональную реакцию, но, как минимум, чтобы он почувствовал хотя бы на какое-то время ощущение безопасности, вплоть до физической, то есть создать вокруг него максимально спокойную, тихую атмосферу. Четко говорим, что делается для того, чтобы ему стало лучше, чтобы он понимал, что в данный момент времени делается все для обеспечения его безопасности. Потому что эта картина безопасности первое, что рушится, когда мы сталкиваемся с неожиданной смертью, с неожиданными катастрофами.
Виктория Читлова:
Давайте мы с Вами агрессию рассмотрим. Что считается агрессией?
Арег Мкртычан:
Агрессия, во-первых, это форма поведения, определений, на самом деле, много. Если не привязываться ни к одному из них в зависимости от подходов, можно сказать, что агрессия – это намеренная форма поведения, осознанная, направленная на причинение физического, морального, психологического ущерба. И, в том числе, форма поведения, которая противоречит тем нормам, которые в этом обществе приняты. Это немножко расплывчатое определение, но оно максимально аккумулирует в себе различные подходы к пониманию агрессии.
Агрессия – это намеренная форма поведения, осознанная, направленная на причинение физического, морального, психологического ущерба. И, в том числе, форма поведения, которая противоречит тем нормам, которые в этом обществе приняты.
Виктория Читлова:
Но насколько мне известно, в разных определениях в том, во что вовлечена агрессия, и, в том числе, в СМИ, в медиапсихологии туда вносится еще и неосознаваемое причинение вреда, в том числе и освещение событий, угрожающих жизни конкретных людей, либо косвенно как-то влияющих на зрителя.
Арег Мкртычан:
В общем-то, это определение тоже имеет истоки из бихевиоральных направлений, но здесь надо понимать, когда мы говорим об изучении агрессии, нам нужно четко очертить тот круг поведенческих форм, которые мы должны понимать, как агрессию. И здесь любое ненамеренное причинение вреда, это поведение неосторожное, это может быть непрофессиональное поведение, но трактовать это, как поведение агрессивное, было бы не совсем верно, потому что момент наличия побуждения, наличия намерения является одним из важных критериев отделения того, что мы называем все-таки агрессия от форм псевдоагрессии. Спортивное поведение, допустим, защитник столкнулся с нападающим, сломал ему нос. Это что, агрессия?
Виктория Читлова:
А как же быть, если информация носит агрессивную коннотацию? То есть стихийные бедствия и так далее. Это некое событие угрозы, демонстрация вооружения, результаты насилия, детали которого мы не видели. Для психики человека, насколько я понимаю, это тоже несет агрессивную коннотацию и может влиять так же, как если бы мы видели сами кадры этой агрессии.
Арег Мкртычан:
Да, она может навредить. Но между информацией и ее последствиями есть очень много промежуточных составляющих, в том числе, мы сегодня уже сказали, личностные особенности. Мы знаем людей сензитивных.
Виктория Читлова:
То есть чувствительных.
Арег Мкртычан:
Чувствительных людей, которые могут переживать тяжелые состояния, посмотрев какую-нибудь романтическую мелодраму. Поэтому я здесь еще раз говорю, информация сама по себе может быть агрессивной. Но будет ли эта информация деструктивной для конечного потребителя...
Виктория Читлова:
То есть разрушающей.
Арег Мкртычан:
Да, разрушающей для человека, который ее наблюдает, это обусловлено его качествами, той стратегией восприятия, которая у него уже сформирована. Я могу увидеть агрессию там, где ее, в общем-то, нет. И могу не заметить агрессию там, где она присутствует.
Виктория Читлова:
Да, где ее Вам транслировали прямым текстом.
Арег Мкртычан:
Да, в зависимости от представленных подобных ситуаций в моем прошлом опыте.
Виктория Читлова:
Хорошо, какие формы агрессии бывают, с чем мы чаще всего сталкиваемся, в том числе в СМИ?
Арег Мкртычан:
В СМИ мы говорим больше о классическом разделении агрессии, это разделение по принципу прямая косвенная агрессия, это агрессия физическая, вербальная, агрессия пассивная, агрессия активная. И, в принципе, сочетание вот этих дихотомий дает нам разные формы агрессии. Да, еще агрессию часто делят на агрессию инструментальную и агрессию враждебную, то есть инструментальная агрессия – это агрессия, которая является прагматичным средством достижения каких-то целей. Враждебная агрессия – это сугубо человеческая форма агрессии, которая предполагает нанесение ущерба. Здесь тоже много всяких споров по этому поводу ведется. В СМИ транслируется агрессия вербального характера. Но я бы вот еще какой момент хотел отметить.
Нам необходимо зайти немножко с другого ракурса. Агрессия, которая транслируется в СМИ, часто носит характер легитимной агрессии. Это тоже такая своеобразная форма агрессии, которая предполагает оправдательные коннотации. То есть мы видим, как два кандидата в президенты ругают друг друга нецензурной бранью. Это агрессия вербальная, прямая физическая агрессия, но вокруг обставлено все так, как некий легитимный, узаконенный или приемлемый процесс. Эта легитимная форма агрессии, которая мне транслируется, наверное, является одной из самых опасных, потому что я не просто перенимаю некие стратегии взаимодействия, я еще и перенимаю способы самооправдания подобных форм агрессии в собственной жизни.
Легитимная форма агрессии, которая мне транслируется, наверное, является одной из самых опасных, потому что я не просто перенимаю некие стратегии взаимодействия, я еще и перенимаю способы самооправдания подобных форм агрессии в собственной жизни.
Виктория Читлова:
Насколько я понимаю, это все очень субъективно, то есть что группа людей считает легитимным, как религиозные воззрения, когда крестоносцы или инквизиция, все это была легитимизированная агрессия.
Арег Мкртычан:
Да, и способов легитимизации очень много, и многие из них зависят от моего социального статуса, уровня образования, специфики моего социального окружения, моих установок.
Виктория Читлова:
Все очень любят фильмы с агрессией, они очень популярны. Оторваться невозможно от «Игры престолов», там все ждут, когда ему отрежут голову, и она красиво, эстетично покатится по мостовой. Вот это тоже легитимизация за счет визуальной картинки и понимания, что мы смотрим фильм.
Арег Мкртычан:
Если Вы плавно подводите под вопрос, насколько это может перениматься зрителем в обыденной жизни.
Виктория Читлова:
Да, я подвожу.
Арег Мкртычан:
Я немножко Вас разочарую, сказав, что между тем, что я вижу, и принятием этого поведения, его реализацией в моей собственной жизни тоже есть много составляющих. «Игра престолов», если брать конкретный пример, это не самый опасный вариант, потому что когда я наблюдаю некую сцену агрессии, чтобы она перенималась мной, я должен оценивать ее, как эффективную.
Виктория Читлова:
Это как?
Арег Мкртычан:
Я должен видеть не просто агрессивный акт, я должен видеть его продуктивность. Если он не продуктивен, то я не буду его перенимать, он меня не интересует.
Виктория Читлова:
То есть зло побеждено, так получается?
Арег Мкртычан:
Да, зло побеждено, или украл и получил какую-то награду, если говорить о негативных формах. С другой стороны, я должен максимально идентифицироваться с субъектом агрессии. Если мне он не нравится, если эта персона вызывает у меня личностное неприятие, то он может хоть весь видеоряд, все 2 часа резать головы, в общем-то, я не обращаю на это особого внимания. И вот этих факторов очень много.
Виктория Читлова:
А если персонаж Вам нравится, и он очень агрессивен, Вы перенимаете его агрессивность?
Арег Мкртычан:
Это уже ближе к реальности. Да, если он мне нравится, мне нравится сам контекст, то есть ситуация похожа. То есть, допустим, ребенок смотрит, как дерутся два школьника в кадре какого-то фильма.
Виктория Читлова:
Или играет в компьютерную игру.
Арег Мкртычан:
Да, то есть если транслируемая ситуация похожа или встречаема в моей жизни, то я буду в большей степени перенимать эти формы поведения.
Если транслируемая ситуация похожа или встречаема в моей жизни, то я буду в большей степени перенимать эти формы поведения.
Виктория Читлова:
Скажите, пожалуйста, когда мы видим вот эти картинки насилия, есть понятие о десенсибилизации, о дегуманизации агрессии. Есть такая фраза «крутые парни не оборачиваются на взрыв». Или ему ногу прострелили, например, ну, я, как врач, понимаю, что он, как минимум, от болевого шока должен в обморок упасть, а не вставать и бежать после этого и наказывать обидчика. Вот это же меняет наше восприятие?
Арег Мкртычан:
Да, это отдельный важный момент, то есть когда я не вижу страдания жертвы, мне их не показывают так же развернуто, как и самого агрессора, то совершенно верно Вы заметили, происходит десенсибилизация. То есть я менее чувствительно отношусь как к самой агрессии, так и к ее последствиям. И вот эти чугунные лица, по которым можно бить битами, а они продолжают драться, у меня это откладывается, как картинка того, что не так уж сильно будет страдать мой визави, мой обидчик или мой спарринг-партнер, если я буду делать с ним то же самое. Плюс, когда это все очень частотно, то есть когда я привыкаю, вот второй момент десенсибилизации – то, что я просто привыкаю к тому, что агрессия – вполне встречаемая, приемлемая форма поведения.
Виктория Читлова:
Вы знаете, из атмосферы видеоигр и какого-либо видео, фильмов с агрессией, которая приносит удовольствие нам с точки зрения дофаминергической системы, мы буквально наркоманим по острому визуальному ряду, это в голове происходит. У меня к Вам такой вопрос. Все мы недавно пережили резонансную волну обсуждений и всего, что было в Америке, когда была стрельба в школе. И что касается непосредственно нашей страны, события, связанные с убийством студентом девушки и его ужасным поведением. Это тоже относится к СМИ, к тому, что это нас коснулось. Как говорила одна моя клиентка, сделайте так, чтобы я это развидела, то, что она прочитала эти письма или увидела эти кадры из Америки, как люди бегут и так далее. И в связи с этим у меня к Вам вопрос. Вот то, что мы видим, то, что мы десенсибилизированы, и человека можно бить по лицу, а он встает и дает сдачи, влияет ли это на все то, что мы видели, можем ли мы считать прямым продолжением агрессии на экранах и в интернете?
Арег Мкртычан:
Да, конечно. Особенно, когда мы говорим о молодом поколении, менее критичном, то есть я не прогнозирую страдания своей жертвы, потому что мне с экрана показали, что они могут страдать очень долго или вообще не страдать от того насилия, которое я к ним применяю. И это переносится мною на собственную практику взаимоотношений в конфликтных ситуациях.
Виктория Читлова:
Мне бы хотелось узнать у Вас, как клинический психолог работает с клиентами, которые с чем-то нечто подобным связаны или являются жертвами агрессии? Допустим, в прошлом эфире Вы мне рассказывали про хейтеров, про блоггеров, которые подвержены воздействию этих хейтеров. Какие Вы им советы даете, как Вы с ними работаете, что делать?
Арег Мкртычан:
Здесь ситуация немножко другая. Если все-таки оставаться в контексте нашего сегодняшнего эфира, я бы сказал, что такой стратегический результат, которого желательно достичь, это развитие временной перспективы и смысловой сферы пострадавших.
Виктория Читлова:
Это как?
Арег Мкртычан:
Потому что сталкиваясь со смертью, у человека сильно меняется картина мира, основа которой – это смыслообразование. То есть если я не контролирую свое существование, какой смысл мне вообще строить жизнь. Это отражается на поведении, это отражается на формировании депрессивных реакций. И моя задача – помочь ему заново обрести навыки целеполагания, заново обрести навыки построения своего поведения, притом не в каком-то отдаленном будущем, а на неделю, на месяц. Это возвращает человеку иллюзию контроля, и с этого начинается выправление всей психоэмоциональной ситуации.
Виктория Читлова:
Хорошо, Вы можете перечислить, какие клинические ситуации, если мы не говорим конкретно просто о психологическом дистрессе, тоже могут относиться в Вашей практике к состояниям, связанным с агрессивным поведением?
Арег Мкртычан:
Это любые формы переживания насилия, семейного насилия. Тот же упомянутый кибер-буллинг. Это, в том числе, такие опосредованные жертвы транслируемого насилия, телезрители те же самые. Это дети, которые находятся в ситуации семейного насилия и потом транслируют его в качестве защитных форм поведения.
Виктория Читлова:
Какие реакции чаще всего возникают? Это тревожные или депрессивные, что именно?
Арег Мкртычан:
Это ограничительное поведение.
Виктория Читлова:
Это как?
Арег Мкртычан:
Это отражается в социальной изоляции, это проблемы на работе, это проблемы в коммуникативной сфере.
Виктория Читлова:
На языке психиатра это реакция адаптации.
Арег Мкртычан:
Это, в том числе, суицидальные мысли, как одно из самых тяжелых проявлений. Это, в том числе, и агрессия, аутоагрессия.
Виктория Читлова:
Аутоагрессия, то есть самоповреждение. Мы, к сожалению, очень ограничены во времени, и тема обширная, но основное и самое важное на сегодняшний день, я надеюсь, мы охватили. Дорогой коллега, спасибо Вам за то, что Вы были с нами. Мы сегодня обсуждали СМИ и воздействие СМИ на психику человека. И обсуждали недавние события в Кемерово. Еще раз приносим свои соболезнования погибшим, сочувствующим, близким и всей нашей стране. Арег, спасибо большое.
Арег Мкртычан:
Вам спасибо.
Виктория Читлова:
Всего доброго, дорогие друзья.
Арег Мкртычан:
До свидания.