Андрей Поляков:

Добрый день, дорогие друзья! В эфире передача «Правда об онкологии», я, ее ведущий, Андрей Поляков. Сегодня у нас в гостях Сергей Александрович Епифанов – мой близкий друг, замечательный специалист, заведующий отделением челюстно-лицевой хирургии Национального медико-хирургического Центра имени Николая Ивановича Пирогова. И сегодня мы поговорим об очень интересной теме. Спасибо, что пришли, Сергей Александрович!

Сергей Епифанов:

Спасибо, доброе утро!

Андрей Поляков:

И мы хотим обсудить очень важный вопрос междисциплинарного взаимодействия. Что это такое? Первый вопрос, Сергей Александрович, такой. Онкология – понятие очень растяжимое. Это и лучевая терапия, и химиотерапия, и хирургия. А хирургии – это работа, удаление чего-то, резание, пришивание. Есть общая хирургия, есть челюстно-лицевая хирургия. Что такое челюстно-лицевая хирургия? Чем занимается челюстно-лицевой хирург?

Сергей Епифанов:

Доброе утро, уважаемые коллеги, зрители, слушатели. Челюстно-лицевая хирургия – это раздел общей хирургии, который занимается лечением проблем, связанных с челюстями, лицом, а также лечением заболеваний шеи, хирургическим лечением, прежде всего. И одним из элементов челюстно-лицевой хирургии является хирургическая стоматология – все, что связано с патологией полости рта, слизистой и верхних дыхательных путей.

Андрей Поляков:

Это очень узкий раздел хирургии, специализированный, требуется особенная подготовка. То есть это не просто так, что человек должен иметь базовые знания, но и стоматологические?

Сергей Епифанов:

Это долгий путь. Челюстно-лицевой хирург в настоящее время – это специальность, которую можно получить, только пройдя специальный курс обучения в ординатуре. То есть раньше возможно было пройти краткосрочные курсы, а сейчас это только длительное обучение в ординатуре. Здесь базовые знания должны быть не только как общего хирурга, но и углублено коснуться темы хирургической стоматологии. Необходимо разбираться и в стоматологии как таковой, и в хирургии, также иметь представление и обладать навыками ЛОР-хирурга и нейрохирурга, потому что зона лица и челюстей мультидисциплинарная, и в этой области находится пресечение таких специальностей, как ЛОР, офтальмолог, нейрохирург, челюстно-лицевой хирург и общий хирург. Поэтому мультидисциплинарная зона, которая саккумулировала в себе все эти специальности, и является челюстно-лицевая хирургия.

Челюстно-лицевой хирург в настоящее время – это специальность, которую можно получить, только пройдя специальный курс обучения в ординатуре.

Андрей Поляков:

А нужны тогда другие специальности? Может быть, должен быть хирург head-neck, который должен впитать в себя и ЛОР, и челюстно-лицевого хирурга, и онколога? Есть смысл идти по такому пути, или все-таки это разные специальности?

Сергей Епифанов:

Я думаю, что разные специальности, потому что в каждой конкретной зоне должен трудиться узкий специалист. Но челюстно-лицевая хирургия ни в коем случае не претендует на операции непосредственно на головном мозге. То есть цель челюстно-лицевой хирургии, скорее всего, – взаимодействие между разными специальностями, лечение патологий, связанных в области челюстей и лица, вот основная зона ее работы.

Андрей Поляков:

Если сравнивать, челюстно-лицевая хирурги – это больше деструктивное, или реконструктивное, или исправительное направление? Или и то, и то, потому что приходится тоже что-то удалять, восстанавливать?

Сергей Епифанов:

Челюстно-лицевая хирургия – это и удаление, и восстановление, и нормализация окклюзии, и нормализация функции, и деструкция, и созидание.

Андрей Поляков:

Какая чаще патология – это травма, ранение, боевая травма, врожденные аномалии, или у каждого раздела челюстно-лицевой хирурги тоже есть свой определенный контингент больных и своя патология?

Сергей Епифанов:

Челюстно-лицевая хирургия, в принципе, включает в себя:

• лечение новообразований (удаление их);
• раздел, связанный с восстановлением после удаления образований;
• раздел, связанный с лечением воспалительных заболеваний челюстей, когда происходит воспаление как эндогенного характера, так и неэндогенного характера;
• устранение дефектов, деформаций, вызванных как травмой, так и ее последствиями;
• устранение огнестрельных ранений и их последствий, восстановление функции в полном объеме.

Наверное, вот так можно описать.

Андрей Поляков:

Насколько это специализированная хирургическая специальность, требующая особого аппаратного обеспечения, инструментария, явно не общехирургического? Какое требуется техническое обеспечение, насколько технически сложна специальность?

Сергей Епифанов:

Операционная должна быть оснащена высокотехнологичным оборудованием, конечно же. Это, во-первых, силовое оборудование (мы так называем все то, что пилит, сверлит, режет). Учитывая, что это зона пограничная или мультидисциплинарная, иногда нам приходится применять эндоскопическое оборудование, иногда навигационное оборудование, как нейрохирурги (нейронавигацию). Учитывая то, что лицо хорошо иннервируется, поэтому мы используем и специальное оборудование для мониторинга нервов, это нейромониторинги. Так как наша зона связана с восстановлением костных структур, и, соответственно, мы нуждаемся в послеоперационном контроле, то это и мобильные интраоперационные рентгеновские установки для контроля положения костных фрагментов после остеосинтеза. Конечно же, в некоторых случаях при восстановлении значительных дефектов мы используем микроскоп или любое оптическое увеличение, которое нам необходимо. Так что должно быть довольно-таки высокотехнологичное с точки зрения оборудования и самих операций обеспечение.

Андрей Поляков:

Понятно, что тема нашей передачи сегодня «Междисциплинарное взаимодействие», и мы будем говорить о взаимодействии челюстно-лицевых хирургов-онкологов при лечении опухолевых патологий головы и шеи. Крайне редко пациент приходит, в первую очередь, к нам. В основном, он идет к офтальмологам, к ЛОР-врачам, к челюстно-лицевым хирургам, к терапевтам. И очень поздно уже попадает в специализированный стационар, особенно, если мы говорим об опухолях головы и шеи. В Вашей практике онкологические пациенты как часто встречаются с опухолями головы и шеи?

Сергей Епифанов:

В среднем, по данным нашего отделения, мы выявляем где-то от 10 до 20% первичных онкологических заболеваний в год, то есть это довольно высокий показатель.

Андрей Поляков:

То есть каждый десятый пациент, который к Вам приходит, имеет какую-то опухолевую патологию. Как много внимания при подготовке челюстно-лицевого хирурга уделяется теме онкологии?

Сергей Епифанов:

В настоящее время мы актуализировали эту проблему с учетом того, что рост заболеваемости и встречаемости онкологических заболеваний все-таки увеличился. И, так или иначе, в ближайшем будущем будет наблюдаться рост заболеваемости. Поэтому в настоящее время мы готовим даже специальный курс для врачей, которые проходят дополнительную профессиональную переподготовку именно с целью довести до них ту информацию, которая необходима, прежде всего, по диагностике и основам лечения онкологических заболеваний.

Андрей Поляков:

Челюстно-лицевой хирург должен иметь сертификат онколога, занимаясь вопросами лечения опухолей, и должен ли онколог иметь сертификат челюстно-лицевого хирурга, потому что нам приходится использовать в своих хирургических технологиях приемы и методы, которые относятся исключительно к челюстно-лицевой хирургии, а челюстно-лицевым хирургам, сталкиваясь, надо понимать все алгоритмы диагностики и лечения опухолевых патологий, несмотря на то, что есть Порядок оказания онкологической помощи, где очень четко прописано, что онкологическая патология лечится в специализированных онкологических стационарах, и все другие учреждения обязаны оказывать симптоматическую помощь?

Сергей Епифанов:

Конечно, я знаю Вас, как руководителя отделения опухолей головы и шеи, поэтому, соответственно, в Вашем отделении, на мой взгляд, врачи должны обладать сертификатом и навыками челюстно-лицевого хирурга, потому что все, что связано с удалением обширных образований, те основные элементы по восстановлению челюстей, по восстановлению зубочелюстной системы – конечно, это челюстно-лицевая хирургия. Что касается челюстно-лицевого хирурга (должен ли он иметь сертификат хирурга-онколога), этот вопрос, наверное, дискутабельный, и я его оставляю на усмотрение самого врача (нуждается ли он в этом сертификате) и на усмотрение, скорее всего, руководства (принимает ли то лечебное учреждение, в котором он трудится, первично онкологических больных, и проводится ли там какая-либо терапия, в том числе, и хирургическая).

Андрей Поляков:

Есть ли лицензия у учреждения?

Сергей Епифанов:

Да, конечно же.

Андрей Поляков:

Это, наверное, должно быть так, что если стационар высокоспециализированный или серьезного федерального подчинения, областного, районного, и пациенты будут обращаться к челюстно-лицевым хирургам, то должна быть соответствующая подготовка и допуск клиники к таким действиям. Насколько легко челюстно-лицевому хирургу найти контакт с онкологами, потому что бывает так, что просто люди говорят, что нам некуда направить, или мы не знаем, как решить вопрос? Понятно, что мы с Вами давно знакомы, и нам легко этот вопрос решать на личном уровне. А вот в целом, если говорить о системе, есть ли какая-то более простая, прямая связь у специалистов, чтобы маршрутизировать больного быстро и эффективно?

Сергей Епифанов:

В случае первичного выявления злокачественного новообразования в полости рта врач – стоматолог-хирург или челюстно-лицевой хирург – направляет пациента к онкологу по месту прикрепления с подозрением на образование. Однако для того, чтобы провести диагностику образования, челюстно-лицевой хирург или хирург-стоматолог при подозрении может выявить это образование, проведя специальное исследование – цитологическое или гистологическое – для подтверждения, и направить уже к онкологу с результатами. Четкая маршрутизация заключается в том, что мы направляем к онкологу по месту жительства, онколог по месту жительства, проведя первичное обследование, направляет уже в узкоспециализированное учреждение, где ему окажут соответствующую помощь.

Андрей Поляков:

Мы очень хорошо знаем о сложности планирования операции, потому что лицевой скелет – это структура, не имеющая константы, как отпечатки пальцев у всех разные, разные строения анатомии, разные особенности, и огромное значение в современном этапе имеет планирование операций. Какие современные технологии планирования используют сейчас в челюстно-лицевой хирургии? Что самое актуальное, современное?

Сергей Епифанов:

Подготовка к челюстно-лицевой операции, в частности, можно коснуться и онкологической операции, теперь мы начали взаимодействовать и этот процесс внедрять не только у нас, но и у Вас он активно внедряется, заключается в том, что первоначально пациент проводит исследование, а именно выполняет компьютерную томографию. Компьютерная томография – это та информация, которая в цифровом виде загружается в специальное программное обеспечение. С помощью этого программного обеспечения виртуально мы проводим моделирование предстоящего хирургического вмешательства. Таким образом, виртуально на компьютерной модели мы убираем тот сегмент челюсти, которую необходимо удалить. После чего точно так же, на компьютере, мы проводим виртуальное моделирование будущего имплантата, то есть то, что будет замещать утраченный фрагмент челюсти.

Имплантат может быть изготовлен в последующем из разных материалов в зависимости от цели, которую преследует хирург в последующем. Как правило, в настоящее время мы используем медицинский титан, сертифицированный, разрешенный Минздравом к применению. Соответственно, именно те модели, которые мы уже закладываем в компьютерную программу, изначально уже существуют, и мы их только моделируем индивидуально, в зависимости от анатомии конкретного человека. Затем эту виртуальную модель имплантата, цифровой код отправляем в фирму-изготовитель, и она воспроизводит этот имплантат. Весь этот процесс осуществляется в результате взаимодействия биоинженера и доктора. Само моделирование проводит биоинженер, а доктор высказывает определенные пожелания, составляет план операции, четко обосновывает, где, как и какие элементы необходимо скорректировать или изменить.

Моделирование имплантата проводит биоинженер, а доктор высказывает определенные пожелания, составляет план операции, четко обосновывает, где, как и какие элементы необходимо скорректировать или изменить.

Андрей Поляков:

Онкология – это деструктивная хирургия, и многие великие хирурги говорили, что онкологи – это не столь профессиональные хирурги, потому что они не очень прецизионно работают, не так бережно относятся к тканям, структурам. В этом есть доля правды, потому, что когда мы удаляем злокачественное образование, мы не щадим зачастую те структуры, которые есть рядом, и потом, конечно, возникает необходимость устранения этих дефектов, восстановления структуры, восстановления функций у человека. В этом плане челюстно-лицевая хирургия диаметрально противоположна, потому что если мы не говорим о травме и каких-то восстановительных операциях, то достаточно прецизионное и аккуратное отношение к анатомическим структурам, что лично у меня вызывает большое уважение и восторг. И здесь момент, насколько должна быть точна эта планирующая опция, ведь для онкологов, допустим, смещение челюсти от оси вправо-влево на 3-4-5 миллиметров – это ничего страшного, главное вылечить рак. А прецизионность, которая используется в челюстно-лицевой хирурги, гораздо выше, потому что задачи челюстно-лицевого хирурга – сохранить прикус, нормальное состояние, положение височно-нижнечелюстного сустава. В чем особенность вот этого точного планирования и прецизионности? Может быть, есть какие-то повышенные трудности, или заранее это сложно спланировать, как пойдет хирургическое лечение, и все это относительно условно?

Сергей Епифанов:

Конечно, восстановление полной анатомической формы мы ставим на первое место. После утраты определенного сегмента необходимо восстановить анатомию и функцию, поэтому даже незначительное смещение челюсти вправо или влево вызывает в последующем снижение качества жизни пациента. И, возможно, в первое время пациент почувствует облегчение после удаления какого-то образования или первичного восстановления, однако, если функции или анатомия будут нарушены, качество жизни в последующем страдает. Поэтому для нас на первое место выходит точность восстановления анатомии и, как следствие, восстановление функции. Поэтому именно компьютерное планирование, изготовление специальных моделей, моделировка предстоящего хирургического вмешательства, моделирование имплантата на модели, неоднократная перепроверка точности сопоставления челюстей – все это длительный процесс, который в настоящее время предшествует практически каждой реконструктивной операции, которую мы проводим у нас в отделении.

К примеру, чтобы убрать определенный сегмент челюсти, мы сначала точно восстанавливаем прикус и привычный прикус пациента, затем, используя сначала компьютерные технологии, а потом непосредственно моделирование, мы восстанавливаем утраченный дефект, используя индивидуальные титановые конструкции. Конечно, область восстановления нижней челюсти и височно-нижнечелюстных суставов является наиболее сложной с точки зрения и челюстно-лицевой хирургии, и онкологии. Почему? Потому что сам височно-нижнечелюстной сустав является парным, и нижняя челюсть очень подвижна. И ведь от движения нижней челюсти зависит разговор, глотание, движение языком. Очень много функций, которые необходимо восстановить, и даже незначительное смещение в последующем приводит к дискомфорту и снижению качества жизни пациента.

После утраты определенного сегмента необходимо восстановить анатомию и функцию, поэтому даже незначительное смещение челюсти вправо или влево вызывает в последующем снижение качества жизни пациента.

Андрей Поляков:

Это отечественного производства имплант?

Сергей Епифанов:

Да, мы производим все в Москве. Технология постоянно совершенствуется. Какие-то взаимодействия между биоинженерами, взаимодействия между биоинженером и врачом, участие в разработке программистов, конечно, они двигают нас вперед.

Андрей Поляков:

Стереолитографическое моделирование – насколько это индивидуально, какая технология, откуда вообще это пришло в медицину?

Сергей Епифанов:

Стереолитографическая модель – это пластиковая точная копия черепа пациента, именно той части, которую мы воспроизводим. Вот эту модель мы получаем, используя аддитивные технологии, то есть элемент 3D-печати.

Андрей Поляков:

Я хочу подчеркнуть, что мы во время операции имеем точную копию лицевого скелета, костных структур пациента, которого мы оперируем?

Сергей Епифанов:

Да, совершенно верно.

Андрей Поляков:

Аналоговую полностью?

Сергей Епифанов:

Полностью аналоговую. При этом точность воспроизведения до десятой части миллиметра, то есть настолько точная модель. Данные компьютерной томографии мы подгружаем в специальную программу, которая преобразует эти полученные изображения компьютерной томографии вот в такую модель. Соответственно, эта модель может быть использована как для тренинга, то есть мы непосредственно и с помощью компьютерной томографии, и с помощью этого шаблона моделируем предстоящее хирургическое вмешательство. На этой модели показан удаленный фрагмент, в данном случае, здесь было новообразование нижней челюсти, при этом после удаления этого образования мы восстанавливаем с точностью тот прикус, который был у пациента до хирургической манипуляции с помощью специальных шаблонов.

Андрей Поляков:

В данном случае Вы планировали на двух моделях? Это отсроченно выполнялась реконструкция или одномоментно?

Сергей Епифанов:

В данном случае это одномоментное восстановление.

Андрей Поляков:

То есть Вы заранее на другой модели планировали резекционный этап?

Сергей Епифанов:

Нет, мы на этой модели планировали.

Андрей Поляков:

Модель помогает не только во время операции, но и на дооперационном этапе с помощью модели мы можем рассчитать уже и линии резекции, и как будет располагаться там имплант или трансплантат? То есть это принципиально важно и очень облегчает эту операцию?

Сергей Епифанов:

Конечно. В данном случае планирование было выполнено заранее. Это одномоментное удаление образования и восстановление за одну операцию. Для того чтобы удалить ту часть образования, которую мы спланировали, также дополнительно мы готовим специальные хирургические шаблоны, которые интероперационно мы уже накладываем на ту зону, которую необходимо резицировать. В этом шаблоне есть специальное отверстие, по которому мы выполняем пропилы в челюсти и удаляем этот фрагмент.

Андрей Поляков:

То есть заранее до миллиметра хирург знает, что и как он будет делать, где будут наноситься отверстия, где будет фиксироваться имплант и так далее?

Сергей Епифанов:

Да.

Андрей Поляков:

Настолько высока точность и технологические возможности современного предоперационного планирования?

Сергей Епифанов:

Точность планирования и точность контрольного исследования после хирургического вмешательства, с точки зрения расположения имплантатов и резекции, не превышает полмиллиметра.

Точность планирования и точность контрольного исследования после хирургического вмешательства, с точки зрения расположения имплантатов и резекции, не превышает полмиллиметра.

Андрей Поляков:

Насколько сложен сустав, насколько важен, и какая основная патология, с которой Вам приходится встречаться, которая доводит до необходимости выполнения, допустим, протезирования суставов?

Сергей Епифанов:

Височно-нижнечелюстной сустав – это один из самых сложных суставов в организме человека, он является парным, блоковым. Уникальным образованием сустава является внутрисуставной диск. С помощью этого диска осуществляются движения в суставе, и это довольно-таки сложные движения. Многие, наверное, сталкивались с тем, что появляется неприятное ощущение в области уха, и зачастую слышат щелчок или хруст, которые могут являться первыми симптомами нарушений в области височно-нижнечелюстного сустава. Конечно, сам щелчок еще не является поводом к проведению такого сложного хирургического вмешательства. Однако, когда наступает запущенная форма, а именно деформирующий артроз крайней степени выраженности или более запущенная форма – это уже анкилоз, когда отсутствуют движения в суставе, конечно, в таких случаях необходимо полностью восстановить анатомию сустава и восстановить функцию, потому что нарушение открывания рта, хронический болевой синдром приводят к серьезным нарушениям с точки зрения и обычной жизни каждого пациента. Для того чтобы восстановить сустав, мы используем точно так же индивидуальные модели, точно такое же, как я рассказывал, предоперационное планирование.

Андрей Поляков:

Но оно более сложное, потому что планирование двух суставных поверхностей – это более сложно, чем спланировать, допустим, резекцию и реконструкцию стабильной костной конструкции или части нижней челюсти?

Сергей Епифанов:

Конечно, планирование двух компонентов.

Андрей Поляков:

Еще и контур латерального сустава тоже надо учитывать?

Сергей Епифанов:

Трущиеся поверхности, конечно, довольно-таки сложные. Поэтому для эндопротезирования височно-нижнечелюстного сустава мы используем двухкомпонентный протез, состоящий из титанового мыщелкового отростка, мыщелка и синтетического вкладыша.

Андрей Поляков:

Это все индивидуально, потому что у каждого человека индивидуальное строение, и здесь мы не можем использовать шаблонные заготовки?

Сергей Епифанов:

Это индивидуальное. Конечно, есть импортные аналоги, которые являются стандартными, но в нашей стране, к сожалению, они не представлены, поэтому мы используем только индивидуальные элементы, которые обеспечивают точное прилегание каждой поверхности к костным структурам.

Андрей Поляков:

Как много клиник подобные технологии используют в стране, в Москве? Развита ли эта область челюстно-лицевой хирургии, или есть проблемы с этим? Может быть, связано с технологическими особенностями, не везде есть возможность производства подобных имплантов?

Сергей Епифанов:

Конечно, производство высокотехнологичное, поэтому у ряда клиник, которые ограничены в возможности воспроизводить эти модели, заказывать, это вызывает сложности. Что касается распространенности, такие хирургические вмешательства не распространены, они в настоящее время только начинают набирать оборот. И связано это с тем, что ежегодный прирост пациентов, которые страдают патологией височно-нижнечелюстного сустава, увеличивается.

Андрей Поляков:

Увеличивается количество заболевших или увеличивается качество диагностики выявления? Потому что в онкологии приходится разделять. Не всегда это связано с ростом заболеваемости, а с появлением какого-то диагностического метода, который позволяет выявить данную патологию у большего количества людей.

Сергей Епифанов:

В данном случае, и то, и другое. Потому что появление магнитно-резонансной томографии, которая является первичной с точки зрения выяснения проблем, связанных с височно-нижнечелюстным суставом, сделало прорыв в диагностике начальных форм нарушения в суставе. Однако те крайние формы, которые необходимы, которые требуют последующего хирургического лечения, а именно эндопротезирования, количество таких пациентов растет. И вот по данным зарубежных авторов ежегодный прирост пациентов, нуждающихся в эндопротезировании височно-нижнечелюстного сустава, в два раза. Аналогию можно провести с пациентами, которые нуждаются в протезировании тазобедренного сустава и коленного сустава. И то же самое мы наблюдаем с точки зрения височно-нижнечелюстного сустава. Такой же рост нуждаемости именно в восстановлении методом эндопротезирования.

Ежегодный прирост пациентов, нуждающихся в эндопротезировании височно-нижнечелюстного сустава, в два раза. Аналогию можно провести с пациентами, которые нуждаются в протезировании тазобедренного сустава и коленного сустава.

Андрей Поляков:

Все мы хорошо знаем, что данная технология, применение данного типа имплантов из титана не является противопоказанием к использованию пациентов со злокачественными опухолями. Как часто в Вашей практике встречаются пациенты с опухолями челюстно-лицевой зоны, которым приходится выполнять подобные вмешательства? Такая потребность у онкологических больных высока?

Сергей Епифанов:

Конечно, высока.

Андрей Поляков:

Тогда такой вопрос. Преимущественно свои ткани, аутотрансплантация, или титан? Или все индивидуально, и сочетание необходимо? Понятно, что это разные подходы, потому что в онкологии мы сейчас стараемся использовать как можно меньше несобственных тканей любого типа, это связано с химиотерапией, с лучевой терапией, но, в любом случае, мы убеждаемся, что без материалов, в которых осуществляется остеосинтез, и особенно когда мы говорим о восстановлении сустава, не обойтись без титановых имплантов. Что предпочтительнее сделать пациенту – реконструкцию челюсти или пересадку собственной кости?

Сергей Епифанов:

Каждый случай индивидуален. И мы с Вами рассматриваем каждый случай индивидуально. Преимущества и недостатки существуют у всех методов, но их грамотная комбинация и индивидуальный подход обеспечит будущее и отрасли, и пациенту. К примеру, если у пациента планируется лучевая терапия (послеоперационная, предоперационная и, возможно, постоперационная лучевая терапия), применение массивных металлических конструкций недопустимо или должно быть сведено к минимуму. Однако, если у пациента не планируется лучевая терапия или другой вид воздействия, то применение именно жестких титановых конструкций обеспечит достаточную функциональность того участка, который он потерял в результате хирургического лечения.

Использование аутокостных тканей – это большой плюс с точки зрения восстановления в последующем каждого пациента. Идеальным я считаю использование комбинации аутоматериала и имплантатов. То есть имплантат обеспечит первичную стабильность, первичную жесткость, а использование аутотканей обеспечит ту недостающую ткань и в последующем улучшит функциональное состояние.

Идеальным я считаю использование комбинации аутоматериала и имплантатов. То есть имплантат обеспечит первичную стабильность, первичную жесткость, а использование аутотканей обеспечит ту недостающую ткань и в последующем улучшит функциональное состояние.

Андрей Поляков:

Позволит выполнить имплантацию и в последующем…

Сергей Епифанов:

…позволит реабилитировать пациента и восстановить зубочелюстную систему.

Андрей Поляков:

В Вашем ответе и есть ответ на второй вопрос: где необходимо взаимодействие онкологов, занимающихся опухолями головы и шеи, и челюстно-лицевых хирургов. На Ваш взгляд, что нужно сделать, чтобы улучшить это взаимодействие? Ведь если мы говорим о Вашей клинике и нашем институте онкологии имени Герцена, то это взаимодействие есть, мы все время консультируем больных, оказываем совместную помощь, проводим совместные операции. Но, к сожалению, так далеко не везде. Как улучшить, что для этого нужно?

Сергей Епифанов:

На мой взгляд, и мы сейчас с Вами начинаем развивать это направление, внедрение челюстно-лицевых хирургов отчасти в жизнь онколога, который занимается лечением патологии головы и шеи, и погружение онкологов в челюстно-лицевую хирургию с точки зрения восстановления проблем и патологий, которые могут возникнуть. Как мы это достигаем? Взаимодействием институтов на первичном уровне, начиная от студентов и заканчивая ординаторами и врачами, которые получают постдипломное образование. Конечно, такое направление и внедрение одной специальности в другую является очень перспективным. Это, прежде всего, обмен знаниями. И я по своему опыту скажу, что я очень большое количество информации получил, присутствуя и участвуя в Ваших онкологических конференциях. Вы же, в свою очередь, я так думаю, участвуя в конференциях, посвященных челюстно-лицевой патологии, точно так же получили достаточно большое количество знаний. Поэтому только дальнейшее расширение вот этого взаимодействия и организация совместных курсов, направленных на обучение студентов, врачей позволит еще более обозначить актуальность этой проблемы.

Андрей Поляков:

Большое спасибо хотел Вам сказать в завершении нашей передачи. Тема действительно актуальна, и я думаю, что мы еще не раз в этой студии встретимся для обсуждения более узких вопросов. Спасибо, что Вы нашли возможность прийти к нам. И всем до свидания.