{IF(user_region="ru/495"){ }} {IF(user_region="ru/499"){ }}


Виктор Радзинский Член-корреспондент РАН, профессор, доктор медицинских наук, заведующий кафедрой акушерства и гинекологии с курсом перинатологии РУДН 21 ноября 2017г.
Современная гинекология
Как происходит современное обучение акушеров-гинекологов? Какие сейчас тенденции? Каким должен быть современный роддом? Чем отличаются роддома 1, 2, 3 уровня? Что должен и не должен использовать современный акушер-гинеколог в своих методах? Как женщина, придя в роддом, может понять, доверять роддому или нет? Мнимые диагнозы в гинекологии - какие они? Доверять ли но-шпе и магнезии в гинекологии?

Татьяна Буцкая:

Добрый день, я рада вас приветствовать. В студии Татьяна Буцкая и наша программа «Выбор родителей», которая теперь полностью посвящена медицине. Сегодня мы будем говорить о моей самой любимой теме – о родах и роддомах. Мой проект «Марафон по роддомам» в прошлом году исколесил всю Россию, но мы ездили не просто так. Виктор Евсеевич Радзинский, я Вас очень рада здесь видеть. У Виктора Евсеевича огромное количество регалий, но мы выбрали только самые главные. Заслуженный деятель наук Российской Федерации, член-корреспондент Российской академии наук, доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой акушерства и гинекологии с курсом перинатологии Российского университета дружбы народов. Итак, Виктор Евсеевич, добрый день.

Виктор Радзинский:

Добрый день. Недавно в Перми меня опубликовали, как заведующего кафедрой акушерства и гинекологии с курсом приматологии :) . И с тех пор меня народ называет "главный приматолог". Если что, обращайтесь.

Татьяна Буцкая:

Вы – человек совершенно уникальный, Вы и преподаватель, и человек, идущий вперед, Вы разрабатываете схемы, по которым работают роддома и врачи. С чего начиналась Ваша рабочая деятельность? Вы же тоже когда-то были студентом. Какие у Вас были планы на жизнь?

Виктор Радзинский:

В ответ на все это славословие я скромно повторю слова Юрия Антонова, когда ему один из зрителей сказал: «Юра, Вы гений». Он сказал: «Спасибо за правду». Любой руководитель кафедры должен заниматься сочетанием учебной работы – ему за это платят зарплату, научной – без этого не может быть обучения студентов, иначе это будет начетничество и болото, и лечебная работа, коль скоро он работает в медицинском ВУЗе. Вот это то, чем я занимаюсь почти всю жизнь. Особенности только те, что в Киевском медицинском институте, который я закончил весьма давно, я учился, уже окончив медицинское училище, фельдшерско-лаборантское отделение. Это родители специально сделали, чтобы я не был зависим от лаборатории, потому что лабораторной технике уделялось недостаточно внимания, а для будущей научной работы (мудрые родители тогда предвидели) надо владеть самому техникой лабораторных исследований. Я, как все, закончил мединститут с дипломом с отличием, получил назначение в аспирантуру, но в это время сменился ректор, все изменилось, и я стал работать обычным врачом, в обычной больнице, правда, районная больница была базой главного акушера-гинеколога Украины академика Бакшеева Николая Сергеевича, моего учителя. И под его руководством я, будучи простым врачом, потом зав. отделением выполнил кандидатскую диссертацию, защитил с траурной рамкой, под фамилией шефа, потому что он безвременно скончался. Я не согласился, чтобы был другой руководитель, это потом сказалось, но это все достаточно тривиально.

Потом, уже заведуя отделением в этой же больнице, я там проработал 15 лет, я защитил докторскую диссертацию, совершенно неожиданно был приглашен заведовать кафедрой в Ашхабаде. Им нравились кадры, которые привозились туда с Украины. Они меня привезли, 4 месяца был зав. кафедрой, а потом еще меня назначили директором Научно-исследовательского института охраны здоровья матери и ребенка. Вот почему в выборе родителей я могу оказаться весьма полезен.

Татьяна Буцкая:

Вы однозначно полезны для всех – и для родителей, и для врачей, и для студентов.

Виктор Радзинский:

Студенты – это особая статья, потому что как только начинаются разговоры о том, что студент не тот, плохой, это все может быть правдой применительно к какой-то страте студентов, но так было всегда. Всегда были хорошие, средние и плохие студенты. И вот мой принцип обучения уже после окончания мединститута, постдипломное – это учить их порознь. То есть отличники должны учится одними требованиями, весьма высокими. Так было в Туркменистане, когда мы подготовили сразу 80 специалистов из всех слоев, в том числе не очень способных, мягко говоря, потому что в те районы, откуда они приехали, никто не поедет. Это пустыня на берегу заболоченной местности Каспийского моря, они туда поехали, закончив два года ординатуры, и работают по сегодняшний день, и работают в целом хорошо. По крайней мере, снижение материнской смертности в Туркменистане вошло в книжки о том, как снижать риск материнской смертности в регионах с различными ее уровнями покойного Кулакова Владимира Ивановича и Ольги Григорьевны Фроловой. Таким образом, принцип, что от каждого по способностям я считаю правильным, потому что нельзя одинаково преподавать, особенно на постдипломном уровне, и тому, у кого средний балл по диплому 3,5, и тому, у кого 5. Тот, у кого около 5 за все годы обучения, понятно, что он обладает большим набором знаний, который нужно развивать.

Принцип, что от каждого по способностям я считаю правильным, потому что нельзя одинаково преподавать, особенно на постдипломном уровне.

Татьяна Буцкая:

Как потом пациентам выбирать врачей, это же на двери не будет написано, что этот с баллом 5, а этот 3,5?

Виктор Радзинский:

Вот поэтому мы дорожим репутацией, и надо отдать полную справедливость нашему руководству, которое говорит, что нам репутация и реноме ВУЗа дороже, ведь у нас учится много иностранцев. И это накладывает большую специфику, потому что мы их не можем просто учить по тем учебникам, которые были. Потому что в самых лучших из них описан отечественный метод акушерства и гинекологии. Теперь время не то, должна быть доказательная медицина, и тот, который поедет от нас в Марокко, будет сертифицироваться по англоязычному набору требований. И он должен знать не только то, что сделано у нас, а должен знать гораздо больше. Для этого существуют в Штатах так называемые Каплановские школы. Так вот, нашим выпускникам это не нужно, потому что мы создали учебник, он так и называется интеручебник, где описано все, что делается у нас, и то, что делается за рубежом, то есть различные мануальные приемы, которые востребованы в мире. И надо сказать, что есть наши гораздо лучше, но их не знают за рубежом, но наши выпускники знают все, для этого мы написали два учебника «Гинекология и акушерство» совместно с профессором Фуксом, который наш бывший школьник, потом он закончил университет в Америке и сейчас заведует кафедрой акушерства и гинекологии, руководит одной из самых крупных клиник в Нью-Йорке. Таким образом, мы дали нашим студентам тот материал, который не требует от них дополнительного обучения, они сразу идут и сертифицируются.

Татьяна Буцкая:

То есть надо спросить, а где Вы учились. Если услышите, что учились в Университете дружбы народов, можно доверять.

Виктор Радзинский:

Если не так прямо, то действительно ВУЗ имеет значение, и не потому что где-то хорошие и плохие преподаватели, ведь наша специальность самая древняя, у нас ничего не изменилось. Подход изменился, но как рожали, так и рожают.

Татьяна Буцкая:

Поле на роддом поменяли.

Виктор Радзинский:

Конечно, и снизили материнскую смертность в мире. Мы с Вами живем в потрясающее время, третий год в мире исторический минимум материнской смертности, такого низкого количества не было еще за всю историю человечества.

Третий год в мире исторический минимум материнской смертности, такого низкого количества не было еще за всю историю человечества.

Татьяна Буцкая:

Но ведь и рождаемость мировая тоже снижается.

Виктор Радзинский:

Да. И вот оказалось, что снижение рождаемости, а точнее сказать переход от многодетности к среднедетности, как и предсказывала Всемирная организация здравоохранения в 70-ом году, привело к значительному снижению материнской смертности, а плюс те страны, где медицинская помощь на высоком уровне, там происходит только полпроцента всех материнских смертностей в мире. Вот чего можно достичь сочетанием разумного планирования семьи и передовой медицины. Но, увы,  52% стран живут в условиях депопуляции. Это значит, что в семье меньше, чем 2,15 ребенка.

Татьяна Буцкая:

И мы тоже входим в эти 52%.

Виктор Радзинский:

Естественно. Вся Европа и Соединенные Штаты, у нас 1,77. А для того, чтобы воспроизвести просто маму и папу, надо 2,15. Смешно, как делить детей на сотые. А это в среднем, потому что если не будет этих 15 сотых, не будет простого воспроизводства, потому что все равно есть смертность и младенческая, и общечеловеческая. И вообще, популяционный процесс – это очень болезненный процесс. Недаром и Совет Безопасности у нас в стране этим занимался, и правительство два раза слушало смертность населения, почему она у нас не снижается. А это все очень мудро, потому что повысить количество народонаселения, говоря бюрократическим языком, можно только тремя путями: повышением рождаемости – этого нет, снижение смертности – тоже нет, и миграционным приростом.

Татьяна Буцкая:

Есть.

Виктор Радзинский:

Есть. И будет. И вот теперь Европа, которая не знала этих миграционных процессов, ужасается, как вы работали с мигрантами – приезжают больные, приезжают необследованные. Это наши вьетнамцы, китайцы, иногда из Таджикистана, из глухих районов, там осталась советская система, пусть изуродованная, но позволяющая отследить судьбу беременной женщины. А они говорят – они же приезжают необследованные, больные, с высоким давлением, в тяжелейшем состоянии. Поэтому миграционные процессы требуют от нас, от всех врачей, но от акушеров особенно, особой заботы, потому что они же здесь амбулаторной помощи не получают, полисов у них нет, а на частные клиники у них нет денег. Поэтому процессы, которыми мы вынуждены заниматься, носят чрезвычайно тонкий характер, во многом интимный, но самое главное, популяционно-значимый.

Татьяна Буцкая:

Рождаемость у нас не растет, но возраст, в котором женщины приходят к рождению ребенка, к сожалению, с каждым годом все возрастает. Или это касается только крупных городов?

Виктор Радзинский:

Нет, это все правда. Дело в том, что цивилизационные процессы – нравится нам или не нравится – нас настигли неблагоприятно в 91-ом году. В 1991 году впервые произошло событие, которое вошло в мировую демографическую терминологию, как рост и крест, впервые в истории государства российского смертность превысила рождаемость. Родилось всего 1230000 детей, вместо 3, 3.5, 2.8 млн. Это не надо напрямую связывать с перестройкой, это волны, после войны была большая рождаемость, потом она спала, потом поднялась в 60-е годы, но такого падения еще не было. Вот тут наложились еще и социальные вопросы, и экономические. И мы все ждали к 2008-му году, чтобы выровнялась рождаемость и смертность – не произошло, тогда же был первый экономический кризис. Но к 2012 и 2013-му году правительству стали докладывать – все хорошо, а потом оказалось, что 2015-й и 2016-й год – почти несопоставимо. В 2016 году родилось на 50 000 детей меньше, чем в 2015-ом, а вот за полгода 2017-го на 100 000 меньше, чем в 16-ом. И прогноз не очень хороший, причем должны помнить практически все люди, ибо количество браков, заключенных в 2016-ом году, на 155 тысяч меньше, чем в 2015-ом.

И вот цивилизационные процессы – сейчас люди заключают браки, в основном, когда решают обзавестись ребенком. Изменилась психология. У нас сейчас каждый третий ребенок рождается в неполной семье. Была диссертация профессора Костина, совершенно потрясающая, и там было показано: это не те 130 лет назад брошенные матери-одиночки, нищие, ничего подобного, это во многом состоявшиеся бизнес-вумен, которые не хотят обременять себя семьей, которые хотят родить ребенка для себя.

Но Вы совершенно правы, делают это они не в 25 лет. Модель другая – образование, квалификация, экономический базис и потом роды. И теперь роды – 28 и чуть-чуть больше лет. А начало половой жизни, цивилизационный процесс, как в Европе, так и у нас, в Европе 15, 9, у нас 16 лет. А вот что произойдет за 12 лет, это народ себе хорошо представляет. Сколько будет половых партнеров, сколько будет прерванных беременностей, дай Бог, чтобы медикаментозным образом, а не хирургическим. То есть дальше накапливается вот это сочетание медико-социальных проблем, и к 28 годам, когда уже готовы создать семью, видите на 155 тысяч меньше заключенных браков. Так бы мы с них за два последующих года получили 80-82 тысячи детей, а сейчас мы не получим эти 80-82 тысячи. Поэтому каждая желанная беременность должна быть особо ценимой и семьей, и обществом, и государством, то есть медициной.

Сейчас люди заключают браки, в основном, когда решают обзавестись ребенком. Изменилась психология. У нас сейчас каждый третий ребенок рождается в неполной семье.

Татьяна Буцкая:

Когда слушаешь эти цифры, становится страшно, у нас же есть свет в конце тоннеля?

Виктор Радзинский:

Конечно. Это все те же демографические волны, на них не надо зацикливаться, потому что в природе, как правило, все бывает достаточно целесообразно. Это же процесс не потому, что кто-то злой волей придумал, решил. Так волнообразно проистекает жизнь. Смотрите, когда рождаемость снизилась, мы смогли вложить колоссальные деньги в перинатальные центры. По большому счету, перинатальные центры – это революция, потому что раньше рожать было стыдно, это были приспособленные школы. Никогда не забуду: в Сургуте, в 1975 году, город молодежный, большой, детских садов не хватает, так в одном из детских садов сделали абортарий. И там в день выполняли по 60 абортов.

То есть у нас меняется поведение в цивилизованную сторону. Вот сейчас наметилась тенденция снижения абортов у юных, 16-17-тилетних. Это был наш бич. А сейчас, наверное, это девочки, которые уже в интернете читают, не слушают всякие глупости о вреде контрацепции.

Татьяна Буцкая:

Это же было: гормоны, я растолстею, будет сыпь.

Виктор Радзинский:

Волосатой буду, голос будет грубый. Это очень сложный вопрос, потому что даже врачи не столь виноваты. В 60-70-ые годы у государства не было денег закупать дорогостоящие гормональные контрацептивы и средства, что еще обиднее, для климакса, для заместительной гормонотерапии. И когда цивилизованные страны уже перешли, и это существенно увеличило продолжительность жизни и здоровье пожилых людей, у нас это сделано не было, и наоборот, с похлопыванием по плечу говорили: бабы и так не умирают от климакса, а контрацепция вредна, потому что снижает рождаемость. Вот полное непонимание того, что контрацепция как раз повышает рождаемость, а любой аборт снижает рождаемость. Любая контрацепция лучше любого аборта.

Татьяна Буцкая:

Шли разговоры о том, что запрещать аборты, не запрещать аборты.

Виктор Радзинский:

Даже начинать говорить не надо, и наши депутаты для пиара могут поговорить, но все разговоры о наделение эмбриона правами ребенка (то есть все подводится под детоубийство) в цивилизованном обществе не приживутся. И если Папа Римский в прошлом году разрешил католическим священникам, где все было под запретом, отпускать грех аборта, то это произошло неспроста.

Дело в том, что мы все проходили, с 1936 по 1955 годы в Советском Союзе все аборты были запрещены. И были так называемые септикологические отделения, где каждый день умирали до десятка женщин. Я не преувеличиваю. Но тогда статистика была другой, материнская смертность считалась с 28 недель, и эти несчастные, которые делали сами аборт, вводили мыло, фикус, погибали, и в статистику материнской смертности не входили. Таким образом, в нашей стране, самой абортоориентированной, ментально не считающей аборт большим потрясением в жизни, запрет абортов наверняка повлечет повышение материнской смертности. И все, которые говорят: «Нет, ничего подобного», это не специалисты, это те, которые не знают, как было раньше. А врачи знают хорошо. И я надеюсь на то, что в Государственной Думе сейчас вполне разумные и вменяемые депутаты. Только что, к сожалению, ушла из жизни потрясающая депутат Госдумы, директор перинатального центра в Томске, профессор Евтушенко Ирина Дмитриевна, вот такие, как она никогда не допустят этой глупости.

Все разговоры о наделение эмбриона правами ребенка (то есть все подводится под детоубийство) в цивилизованном обществе не приживутся.

Татьяна Буцкая:

А как Вы относитесь к тому, что есть врачи, которые отказываются делать аборты?

Виктор Радзинский:

Имеют полное право. Они не отказываются делать прерывание беременности по медицинским показаниям. Но их собственное мировоззрение, их религиозные воззрения не позволяют им делать аборт.

Татьяна Буцкая:

Их не могут уволить за это?

Виктор Радзинский:

Боже упаси, нет, это их право. У меня есть преподаватели, которые не делают аборты. Никакого греха в этом нет. Наоборот, это может быть для них грех, если они его совершат, поэтому относится к этому всерьез не стоит.

Татьяна Буцкая:

Перейдем к теме родов. Знаете, тема, которая меня очень сильно волнует, что беременная женщина отвечает и за себя, и за ребенка, который сидит в ней. Она принимает решение, где ей рожать, как ей рожать, она думает в этот момент, в принципе, о себе. Ее муж, отец ребенка, может быть, даже и не муж, не имеет юридического права сказать «я тебе запрещаю рожать дома», ответить за ребенка, который сидит внутри, это же человек.

Виктор Радзинский:

Закон его таковым не считает. Он плод. Он еще не человек, человек он, когда он издаст первый крик.

Татьяна Буцкая:

Кто у нас защищает интересы плода? Есть  у нас какая-нибудь организация, которая защищает интересы плода?

Виктор Радзинский:

Сейчас принято столько законов, что иногда удивляешься, а как мы жили без них. И ничего – жили, справлялись, детей рожали, дома построили. Значит, дело не в том, есть организация или нет. Конечно, пока это в ее утробе, это право матери. И за все отвечает мать, и муж не может ей сказать разрешаю, запрещаю, кроме исламской религии, которая в вопросах репродукции вообще очень продвинутая. Например, в Коране записано, что женщина может кормить ребенка грудью до 30-ти месяцев, если муж это позволит. Вот там муж участвует в репродуктивных правах женщины, потому что если она эксклюзивно кормит два с половиной года, она за это время не родит второго ребенка. Коран мудр в вопросах репродукции. А когда рожают два раза в год, в январе и в декабре, то женщина уподобляется свече, горящей с двух сторон: тут она кормит ребенка, там она вынашивает другого. Поэтому этические нормы в родовспоможении важнее юридических. Потому что юридически поздние выкидыши криминальные, это же все вне закона, и об этом знает сама женщина, и тот, кто ей помогает.

Когда говорят, что 120 лет назад все были верующими, им и тогда делали аборты, и детей оставляли, поэтому бессмысленные разговоры. Бэби-боксы, конечно, нужны. У каждой женщины должно быть право вместо того, чтобы пойти и убить ребенка, выбросить его в мусорный ящик, оставить его в бэби-боксе. Поэтому женщина и наделена столь большими правами, что она несет ответственность за свой плод до тех пор, пока она его не родит, он не станет человеком, и тогда, когда муж его полностью зарегистрирует, и ребенок будет носить его фамилию, будет указан отцом, с этого момента он приобретает все права. Вот только что изменили права на вывоз ребенка за границу, например. С этого момента он может написать: «Я запрещаю вывозить ребенка без меня». А до тех пор отвечает женщина. И давайте разберемся, а за что она отвечает.

У каждой женщины должно быть право вместо того, чтобы пойти и убить ребенка, выбросить его в мусорный ящик, оставить его в бэби-боксе.

Татьяна Буцкая:

Давайте.

Виктор Радзинский:

Она забеременела и решила вынашивать беременность, опять-таки, неважно, есть муж, нет мужа, все это к делу никакого отношения не имеет. Биологический процесс, биологическая сущность женщины – это репродукция, это воспроизводство себя в поколениях. И для этого не нужны никакие права. Ни одна религия, ни одна философия в мире не спорит о том, что главное – это плодиться и размножаться, у всех это есть. В том же Исламе, где сказано, что человек должен жить для потомства и богатства, но богатство не для себя, а чтобы преумножать  потомство. То есть тут все едины.

Таким образом, совсем недавно, 120 лет назад, репродуктивное поведение было другим, у женщины было в среднем 7 детей. Это у наших прабабушек и прапрабабушек. У нее за всю жизнь было 60 менструаций, от 13 до 16 лет, а потом 9 месяцев носит и 2 года кормит. Это было эксклюзивное грудное вскармливание, оно и обеспечивало контрацепцию. И у нее на кормление уходило от 12 до 20 лет. Теперь мы уже знаем цифру не 7, а 1.77, менструаций не 60, а 400. Революция произошла в конце прошлого года, ВОЗ закончила 30-тилетнюю дискуссию: женский организм не предусмотрен для 400 менструаций, для этой кровопотери. Это все легенды, что мужчина не вынес бы этого, и женщина не выносит и анемизируется, и анемия по странам гуляет, где 30%, где 40%. И ВОЗ сдалась и сказала: да, всех женщин детородного возраста в странах, где есть анемия, хотя бы 30, а то и 40%, кормить препаратами железа.

Тут другая опасность. Сейчас набегут фирмы, фирмочки, доказывая, что их железо самое железное. Вот где надо иметь интеллект врачу. Но, на самом деле, вот этот эколого-репродуктивный диссонанс, когда женщина живет не по генетической программе, а по цивилизованной, и вызывает очень много различных сложностей. Поэтому права женщины закончатся только тогда, когда она их разделит с мужем, то есть после регистрации ребенка. До тех пор – родился больной, требует реанимации, требует перевода – все вопросы решаются с матерью. Нельзя созывать в экстренных ситуациях Новгородское вече из семьи и так далее. По этим законам мы живем, и пока, как видите, все ничего. Потому что в России достигнут исторический минимум материнской смертности, и сейчас боремся за снижение перинатальной смертности. Поэтому я ни в каких законах, организациях, каких-то нагромождениях, придуманных человеком, а не природой, никакого смысла не вижу.

Всех женщин детородного возраста в странах, где есть анемия, хотя бы 30, а то и 40%, кормить препаратами железа.

Татьяна Буцкая:

Как Вы думаете, что беременная не должна делать ни в коем случае во время беременности?

Виктор Радзинский:

Вот это очень хороший вопрос, потому что представления об этом меняются. Только что в Лондоне был Всемирный конгресс по акушерству и перинатологии. Ведь там впервые диабет беременных был назван цунами 21-го века. Множится диабет. У кого он множиться? У ожиревших, ожирение – это еще более громоздкая проблема для всего мира. Но если раньше мы были на втором месте после Штатов, то сейчас мы их догнали. И вот в первые 60 дней беременности поедание излишней пищи – это время, когда очень хочется, если нет токсикоза, токсикоз – это защита от обжорства, очень хочется поесть.

Так вот, только что была презентация книги всемирно известного диетолога Пьера Дюкана, я ее проводил, и он показал и доказал, что в эти 60 дней ребенок становится диабетиком в утробе матери, жрущей. Потому что вместо одной молекулы инсулина он вынужден вырабатывать две, чтобы перерабатывать те излишние пищевые продукты. А излишний, прежде всего, сахар. В моем детстве сахар продавали на рынке, он был в дефиците, это было не так давно для людей моего возраста, начало 50-х годов, и человек не потреблял такого количества, как сейчас. Я с ужасом прочитал сводку Росстата, что в этом году собрано 23 млн тонн сахарной свеклы, а не 18, как в прошлом. Куда пойдет этот сахар из свеклы? Он пойдет в газированные напитки, в кондитерские изделия, и в результате им будут объедаться.

И мы прослушали от знаменитого Якова Маршака на этой презентации Дюкана доклад «Сахар как наркотик», эндорфины, действие то же самое. И вот формируется диабетик внутриутробно, и получается, что мы сами сейчас готовим будущее поколение диабетиков. Есть страны, где количество диабетиков достигает 50%. А ожирение, диабет и гипертония, как физиологи шутят, это одна болезнь. То есть это то, что ведет к ранней болезненности, смертности и так далее. Поэтому беременная не должна объедаться.

Изменились преставления о диететике. Раньше считали, что беременную надо закармливать фруктами – ничего подобного, она должна съедать в день не более 2-х крупных плодов или адекватного количества ягод, потому что там не столько витаминов, на которые все уповают, а сколько калорий из-за этой сладости. Она не должна есть жиров, в том числе молочных, потому что необходимы молочнокислые продукты, но пониженной жирности, потому что этот жир эмульгированный. Прекрасные жиры – это жировые капельки, вот они лучше всего встраиваются и в подкожную жировую клетчатку матери, и подкожную клетчатку плода.

Далеко не надо ходить, сегодня обход 29-ой больницы, это отделение, специализированное по диабету беременных. У нас два таких: в 25-ом родильном доме, это сейчас 1-ая городская, и в 29-ой больнице. Женщина на половинном сроке беременности, диабет: «А на сколько ты поправилась?» Диабет только выявлен. «На 14 килограммов. А на сколько надо?» «На 12, солнышко». Это же за всю беременность, это максимум. Давайте посчитаем. Ты какого ребенка хочешь – 3,5, плацента 0,5 килограмма, литр вод, матка вырастет на 1,5 килограмма, молочные железы на килограмм. Сколько суммарно? 8. А остальное куда? Остальное в проблемные места, в нелепые диагнозы типа целлюлита и так далее. И избавится от них потом будет очень тяжело, а ребенок уже пострадает. Вдумайтесь, три женщины родили ребенка по 3,5 килограмма у каждой, но одна поправилась на 10 килограммов, вторая на 15, третья на 20. Так вот, самый низкий IQ будет у той, которая поправилась на 20. Природа не терпит обжорства. Рецепт один единственный – меньше потреблять калорий, меньше еды.

Раньше считали, что беременную надо закармливать фруктами – ничего подобного, она должна съедать в день не более 2-х крупных плодов или адекватного количества ягод, потому что там не столько витаминов, на которые все уповают, а сколько калорий из-за этой сладости.

Татьяна Буцкая:

Раз мы уже коснулись еды, Вы кофе беременным запрещаете?

Виктор Радзинский:

Боже упаси, ни в коем случае.

Татьяна Буцкая:

Можно?

Виктор Радзинский:

Можно кофе. Беременным можно все, беременность не болезнь. И это гениально усваивают наши студенты. Встречаю нашу студентку, которая в ординатуре беременная. Я говорю: «Танюш, тебе не тяжело?» Она говорит: «Виктор Евсеевич, Вы же сами учили – беременность не болезнь. Я же беременная, а не больная». Так оно и есть. И мы всю жизнь раньше, еще при Советском Союзе, боролись за то, чтобы женщина сама определяла, когда ей брать декретный отпуск. Вот положено ей было 56 дней, чтобы она брала, может, она может доработать до последнего дня – нет, профсоюзы не разрешали. А на самом деле, это прекрасное время беременности, которое можно использовать для творческой работы, для йоги, для плавания в бассейне. Еще раз все должны понять, у нас много больных, мы этого не скрываем, во всем мире болезненность высока, в том числе беременного, рожающего контингента, но беременность – это признак здоровья, а не болезни.

Татьяна Буцкая:

На этой прекрасной ноте мы должны подводить итоги сегодняшнего эфира. Если можно, я резюмирую, прямо хочется процитировать. Плодитесь и размножайтесь, потому что вот эта цифра 1, 77 и цифра, которая нужна – 2,15. Если мы не будем рожать по 2-3 ребенка, то мы скатимся в ту самую депопуляцию, и тогда все те прекрасные перинатальные центры, которые сейчас строятся по всей России, собственно говоря, будет грустная картина, когда заходишь, а там никого. А сейчас заходишь, и везде рожаешь. А еще везде рожают молча, никто не кричит, я сейчас хожу по роддомам и не слышу крика. Это тема отдельной программы.

Виктор Радзинский:

Это новый уровень родовспоможения, я абсолютно убежден, что именно вот та власть, которая нашла силы вложить и отследить строительство мощных учреждений, вот она сделала революцию в родовспоможении.

Татьяна Буцкая:

Теперь самое главное – хороший врачебный состав, чтобы там вжился, сдружился, сработался.

Виктор Радзинский:

Сразу не бывает. Но то, что построили и оснастили, теперь учим, причем учим с выездом на место, потому что иногда тяжело экстраполировать знания, полученные в Москве, на свою районную больницу. Но это процесс, который еще будет идти пару лет, и мы будем делать абсолютно идеальную картину, которая соответствует цивилизованному миру 21-го века.

Татьяна Буцкая:

Друзья, на этой прекрасной ноте мы говорим до свидания. Я очень надеюсь, до следующего раза.