О. Максимова:
Добрый вечер, в эфире Шоумастгоуон, меня зовут Ольга Максимова, и сегодня в гостях у нас Ирина Богушевская, певица и автор своей музыки, своих текстов песен. Ира, привет.
И. Богушевская:
Привет, дорогая.
О. Максимова:
Наконец-то мы с тобой познакомились.
И. Богушевская:
Сквозь годы, мчась, на самом деле, будучи двумя коллегами, работая на параллелях частотах. Тогда было, по-моему, три всего в диапазоне.
О. Максимова:
Я хотела с этого начать, потому что ещё бы, наверное, лет 11 назад ты бы представилась в эфире, как Ирина Тверская.
И. Богушевская:
Ты знаешь, возможно, история этого псевдонима совершенно ужасна, потому что я с этим псевдонимом подверглось такому сокрушительным разоблачению. Очень коротко, 90-е годы, я аспирантка философского факультета МГУ, у меня на руках ребёнок, которого по мед.отводу ему не делают прививок и не берут соответственно ни в один сад. Я пытаюсь писать диссертацию, получается плохо с грудным ребёнком на руках, очень тяжело, не с грудным, а с маленьким ребёнком тяжело заниматься наукой. И вот я хожу на заседания кафедры и рассказываю, какая бедная крошка. И вдруг звонит мне моя приятельница и говорит: мой друг набирает диджеев на радио Максимум, тогда набирали диджеев, нужен хороший английский, ну и вообще, у тебя же там театр за плечами, даже не думай, идти. Я пошла, это было так волнительно. Слушай, я впервые услышала свой голос, как он звучит, потому что я дома делала записи, готовилась к этому кастингу, меня взяли, всё, всё, всё. И тут я понимаю, что всё очень даже плохо, потому что радиостанцию будут слушать и услышат мои, наверное, проффесора. И тут я решила замаскироваться, думаю, надо срочно другую фамилию. Какую, какую? Мы на Тверской. Тверская, всё. В эфире Ира Тверская. И сидела неделю, наверное, дней 10, такая в подполье, конспиратор. А потом пришёл фотограф, что-то там пощелкал, пощелкал. На следующий день в московских новостях выходит вот такая статья про радио Максимум, и я там сижу красивая за пультом. Дальше фейспалм и ужас-ужас.
О. Максимова:
Ты будешь смеяться, сейчас будет, как ты это называешь вертикальный психологический шпагат у шеста.
И. Богушевская:
Самопроизвольный?
О. Максимова:
Да, самопроизвольный. Только ты меня сейчас на это вдохновила, по поводу моей фамилии, как она появилась в эфире. Уважаемые слушатели, сейчас для Вас будет кое-что новенькое, потому что Максимова - это не моя настоящая фамилия. И как ты думаешь, как она появилась. Она появилась за 3 минуты до эфира. Если ты говорила, на какой мы улице, на какой мы улице, то я сказала, на какой радиостанции.
И. Богушевская:
Слушай, как это круто.
О. Максимова:
Да, вот таким образом появилась фамилия Максимова. Она появилась тоже за 3 минуты до эфира. Я считаю, что...
И. Богушевская:
Отличнейшая фамилия, тебе идёт.
О. Максимова:
Мы с тобой программу по сенсации на сегодня уже выполнили, поэтому дальше можно расслабляться.
И. Богушевская:
Слушай, программа по защите свидетелей мы можем выполнить.
О. Максимова:
Я же даже знаю о том, что ты встретилась там с Юлией Бордовских, у которой ты принимала экзамен по философии на журфаке.
И. Богушевская:
Потому что я же была аспирантка, у меня была аспирантская практика, я должна была вести семинары. Представь себе, прихожу, ромашка, мне, я закончила университет, мне 23, журфак, 4-5 курс. Знаешь, это были уже такие, туда поступали иногда довольно взрослые люди, и там сидят какие-то бородатые дядьки. И я им так, давайте, цыпочки с Вами поговорим про Гуссерля, а им на этого Гуссерля совершенно глубоко фиолетово, потому что они думают уже про работу, о распределении и так далее. И короче говоря, я сказала: знаете, что, не хотите, фиг с Вами, идите, гуляйте, только придите и сдайте экзамен, может, Вы какие-то гении-самоучки, Вам, может быть, это всё не надо. Вы прочли Шопенгауэра, запомнили, пересказали, пять получили. Но я предупреждаю, что мы будем разговаривать о предмете и всё. И дальше у меня была сказочная прекрасная практика, потому что из 20 человек в группе остались 6-8, мы с ними прекрасным образом занимались. Все остальные то ли, может быть, они списывали всё, в общем, не знаю, как они сдавали, но я своим ставила зачёты, потому что они были молодцы. И у Юли, конечно, уже был потом то, что называется разрыв баяна, когда она вошла в эту студию, разрыв шаблона конечно же.
О. Максимова:
Ну, и баяна тоже.
И. Богушевская:
И баяна тоже, и видит меня за пультом.
О. Максимова:
И сказала: Ирина Александровна, Вы ли это.
И. Богушевская:
Да, что Вы тут делаете вообще. Я говорю: так, детка садись.
О. Максимова:
Come on, baby, продолжай.
И. Богушевская:
Да это были сказочные, чудесные годы. Мы на прошлой неделе сели с Мишей Козыревым в программу «Как всё начиналось» у него на телеканале и час проговорили про радио, понимаешь, вообще не отвлекаясь ни на какие другие темы. Поэтому я страшно этого боюсь, это такая засасывающая история, потому что я ему еще даже не рассказала про «Я большая русская печка, мне тепло и хорошо».
О. Максимова:
У нас с тобой несколько опасных сегодня мин, которые лежат на поле, на которых мы можем подорваться.
И. Богушевская:
Собаки.
О. Максимова:
Собачки.
И. Богушевская:
Котики.
О. Максимова:
Лошадки.
И. Богушевская:
Листва. Листики и червячки.
О. Максимова:
Да, и радио, но про радио всё-таки мы с тобой ещё немножко поговорим. Потому что ты знаешь, ты когда-то сказала слова, которые во мне сначала дико не откликнулись, а потом они во мне очень откликнулись. Я даже их выписала себе к нашему эфиру, но выписать-то я выписала, сейчас пойди, найди их. Сейчас своими словами расскажу. Смысл заключался в том, что радио - это отличные костыли, на них можно крепко стоять и не упасть, но при этом с ними никогда не побежишь.
И. Богушевская:
Послушай, это оказалось только моей личной ситуации. Это абсолютно не касается тебя, профессиональных радиоведущих, для которых это базовая профессия в жизни. У меня, знаешь, почему я пошла на радио, потому что там студии были рядом, понимаешь. И у меня, поскольку я была бедная аспирантка МГУ, и у меня не было бюджетов на запись, например, пластинки. У меня была какая-то иллюзия, что я тайком, ночью проведу своих музыкантов, и что мы запишем альбом, вот в чем была моя тема, понимаешь. Потому что до радио я, извини, я пришла в 91-м, получается, но всё-таки с 87-го года я была плотно на сцене. И мне очень хотелось, у меня было штук 20 прекрасных песен, мне хотелось их записать. И из-за этого я туда пошла. И опыт показал, что это было очень глупо, хотя, с другой стороны, например, Земфира тоже работала на радио у себя там, в Уфе, и где-то всё-таки ухитрилась записаться. То есть чудеса случаются.
О. Максимова:
Я хочу тебе возразить немножко. Просто рассказать, конечно, программа посвещена тебе, а я пару слов о себе скажу. Как Погребижская в книжке, посвящённой певицам тоже про себя чуть-чуть рассказывала. Ты знаешь, радио, это такая история, когда ты приходишь , включаешь определённый конвейер, но ты понимаешь, что тебе этот конвейер даёт некоторую стабильность. Пусть не какие-то там заоблачные деньги, но всё-таки деньги. И ты впрягаешься, как савраска в эту историю и, на самом деле, потом выскочить из неё не можешь, и не можешь куда-то туда взлететь. Как ты писала, точнее, как в книге о тебе Лена написала, что ты, твоя цитата, что ты «летала всегда на пол сантиметра над землёй».
И. Богушевская:
Это тоже касалось немножко другого, это касалось того, что я была девочкой из хорошей семьи и очень-очень избалованная. Я не знаю, к какой жизни меня готовили, понимаешь, я когда поступила в МГУ и осталась одна жизнь в Москве, родители остались в Будапеште, я не знала, как варятся макароны, понимаешь. Я в первые разы варила какой-то прекрасный клейстер, которым можно было обклеить всю квартиру этими обоями, потому что я их клала в холодную воду, на маленький огонь и уходила читать, вся такая возвышенная. А потом, в девяностые, когда родился ребёнок, меня очень так прихлопнуло, понимаешь, я встала ногами на землю. Это этого касалось, Ну, понимаешь, этот манёвр с радио, он был абсолютно прекрасным для меня в смысле выживания, потому что когда одинокая мать с ребёнком, и у тебя есть стабильный доход, это невероятно круто. А уж как это было круто в девяностые годы, когда вообще всё кругом лежало в руинах, где-то там и сям какие-то ростки предпринимательства только тянулись к свету, и вообще, весь этот ужас и хаос. Это было совершенно замечательно, и вообще, на самом деле, это фантастическая профессия, особенно тогда, когда не было везде камер и никаких трансляций, и была Женни Шаден. И я когда своих радиослушателей спросила, а как Вы меня представляете, опишите.
О. Максимова:
Брюнетка.
И. Богушевская:
Высокая брюнетка, ты что, с вот таким 8 размером. Это была просто Джессика Рэббит из фильма Who Censored Roger Rabbit?
О. Максимова:
Меня тоже всё время представляли абсолютно по-другому, брюнеткой, это даже как-то немножко расстраивало. Но не знаю, расстраиваться или нет. По поводу радио, ведь радио того времени, это было такое особое волшебство, которое, наверное не повторится уже больше никогда в жизни.
И. Богушевская:
Почему, можно сейчас опрокинуть все камеры и будет волшебство.
О. Максимова:
Но всё равно, их было всего лишь три, по-моему, радиостанции, Европа, которая ещё тогда на УКВ даже вещала. И, соответственно, 101 и та станция, на которой я работала, ты тоже работала, и которые все между собой сравнивали. Я помню, что даже в моей семье, а у нас тобой приблизительно этапы в жизни.
И. Богушевская:
Я начинала в 12 часов свой эфир, а ты утром.
О. Максимова:
Я утром, да, но наши с тобой жизни я имею в виду такие, глобальные, как рождение детей, выйти замуж, развестись, они приблизительно проходили в одно и то же время. Я помню, что мы с мужем как раз спорили, что круче 101 или там, куда потом попала я. Я была за то, куда попала я, а муж был за 101. Вот такие были истории. Вот коли уж ты начала рассказывать про макароны, задам тебе вопрос, который у меня был на десерт приготовлен. Как я написала в анонсе к нашей сегодняшней встрече, ты для меня такой редкий абсолютно вид.
И. Богушевская:
Единорог.
О. Максимова:
Единорог и немножко эльф тоже. Вот такое ощущение, что за тобой, по-хорошему, за тобой, такой волшебной, хрупкой, прекрасной должна ходить пожилая женщина-хоббит, которая за тебя должна носить твой хрустальный или золотой мешочек со спицами, на которых ты вяжешь, чтобы у тебя не образовались морщины на руках. Я понимаю, что это не так. Расскажи.
И. Богушевская:
Ну, во-первых, я не вяжу. Поэтому мне не нужна женщина-хоббит. Во-вторых, нет, у меня есть мужчины, например, они меня очень прямо оберегают и спасают.
О. Максимова:
Но ты своими руками что-то такое серьёзное по дому, по хозяйству делаешь?
И. Богушевская:
Да, абсолютно.
О. Максимова:
Такой бабский вопрос.
И. Богушевская:
У меня ноготь сломан, например, потому что. Слушай, я много чего делаю, потому что, да, у меня есть помощница, которая приходит пару-тройку раз в неделю, и когда я на гастролях, это спасает. Потому что мальчики, муж работает, сын учится, и они не успевают готовить, например, обеды. Я спокойна, что у меня, хотя бы там на несколько дней она им приготовит, и всё будет хорошо. Но когда она уезжает в отпуск, или навещает свою семью и всякое такое прочее, это мой дом. И ты знаешь, что самое удивительное, вот кто бы мне сказал в девяностые, когда я была вся такая неземная, пуще того, пока я ещё училась в университете, когда я вообще ходила с книжкой вся такая, что я буду с таким удовольствием заниматься приготовлением еды. Мне казалось, что это такая бессмысленная трата времени, как сказала однажды моя латышская подруга: весь день лепили пирожки, за 15 минут их съели, куда ушёл день. Понимаешь, вот это действительно, было такое отношение. Ну как, ну зачем вот этим заниматься, если же можно прочитать ещё одну книжку в этот момент. А потом тебя осеняет, и ты понимаешь, что как это круто, например, приготовить своим мужиком что-то вкусное, Вы сядете вместе за стол, будете разговаривать, они всё это немедленно съедят. И, как тебе сказать без пафоса, как это сказать, то, что ты вложила в эту еду, они это усвоят и им станет хорошо.
О. Максимова:
Твой бесчеловечный пост про темноедение, которое ты никогда не бросишь. Я думаю, что многих женщин, твоих читательниц, да и не только женщин, заставил ночью пойти к холодильнику. Достать брауншвейгской, положить на белый хлебушек, или котлетку, ты с таким упоением описала.
И. Богушевская:
Котлетку надо на белый, а брауншвейгскую надо на такой, он не бородинский должен быть, нет, должен быть обычный такой нормальный чёрный хлеб, подсушенный. Ещё помидорка, хорошо, если черри или сливка ещё, знаешь, такие есть маленькие, такие ароматные, чудесные. Не пластиковые помидоры, а что-то такое живое и настоящее.
О. Максимова:
И пироженка по утрам.
И. Богушевская:
Ну, слушай, это счастье бывает не каждый день, понимаешь. Нет такого, что я каждый день проснулась, и мне там принесли в клювике пирожное орешек. Нет. Но когда это случается, это просто праздник.
О. Максимова:
Ну что, мы с тобой что-то всё о женском давай о чем-нибудь серьёзном. Ты сейчас говорила о том, что вместо еды можно было прочитать какую-то прекрасную книжку. И помню, что у тебя была такая история, что когда ты поступила на философский факультет, то ты считала, что человек должен мыслить и страдать. Что-то вроде того.
И. Богушевская:
Я так и считала.
О. Максимова:
То есть страдания, они очищают, но это вообще, на самом деле, очень в духе русской классики и, вообще, всей той истории классической, которую мы впитали через мэтров, которые читались в школе, которых читали дома.
И. Богушевская:
Ты знаешь, ты сейчас просто на такую мне больную мозоль наступаешь, потому что тема страстотерпности русской культуры, она чрезвычайно меня занимает уже очень давно. Потому что в какой-то, вообще, это даже не русские классики виноваты. Виноват дяденька Аристотель со своим катарсисом, понимаешь. И виновато очень сильном христианство, в котором страдание вообще является непременным условием духовного роста. Считается, что невозможно, если ты не пострадал, то ты не человек вовсе. И на самом деле, на какую-то долю процента это так и есть. Многим душам для того, чтобы проснуться, нужно страдать. Это правда. И мы видим, слушай, вот извечная вот это тема, которая сейчас бурно обсуждается в связи со сценаризмом про арку трансформации, и путь героя, он всегда связан с какими-то испытаниями. И только пройдя через какие-то испытания, герой приобретает какие-то новые качества и способен завоевать артефакт и девушку.
О. Максимова:
А иначе он ещё становится скучным и за ни не интересно наблюдать.
И. Богушевская:
Совершенно верно. Понимаешь. И в русской культуре почему-то тема необходимости страдания и безусловной обязательности его для твоего духовного прогресса, она вообще, мне кажется, преувеличенно совершенно фантастическим образом. Я помню, как у моей мамы были какие-то подруги, они обсуждали каких-то общих знакомых. И одна говорила, прямо буквально с выражением Беллы Ахмадулиной: он такой мучимый человек, он такой мучимый человек. Понимаешь, и это превозносилось, как какая-то высшая ценность, что человек не может просто радоваться жизни. Вот он мучимый, и это хорошо, и на этом надо равняться, туда надо стремиться. Я на все это смотрела, представь, мне 14 лет, кругом пионерская организация, горны, бубны, барабаны, знамёна, вот это всё. Нас четыре девочки в московской школе, в обычной московской школе номер 914. У нас кружок, мы ездим в литературную студию на Ленинские горы, занимаемся там с аспирантом филологического факультета, читаем мы стихи Франсуа Вийона, и Сафа мы читаем, и вагантов, миннезингеров всё вот это, вот это. Читаем, конечно же, Ахматову, читаем, конечно, Цветаеву из-под полы, курим. И в тот день, когда нас приняли в ВЛКСМ и выдали нам членские билеты, мы пошли к моей подруге Кате домой, выпили на четверых бутылку водки.
О. Максимова:
Но я не могу этого представить, что Богушевская курила.
И. Богушевская:
Заедая её редиской. Почему, потому что не было другой закуски в холодильнике. Потому что, понимаешь, невозможно среди вот этого розовогощекого, брызжащего оптимизма, невозможно, если тебе 14 лет, и ты хочешь отделиться от этой системы ценностей, ты просто не можешь не курить, не выражаться, не выпивать и не читать декадентских стихов. Я читала очень много поэтов серебряного века, я этим очень серьёзно увлекалась. Понимаешь, но только вот несколько лет назад до меня допёрло, что они все не просто так писали вот эти жуткие трагические стихи, проникнутые духом приближающейся катастрофы. Они просто реально чувствовали её, потому что она приближалась. И как раз примерно в эти дни 100 лет назад произошла. И дальше всё посыпалось, это была реально просто катастрофа.
О. Максимова:
Но там, на самом деле, были ананасы в шампанском тоже и «Дыр бул щыл».
И. Богушевская:
Там были ананасы, понимаешь, там был кокаин, о котором Вертинский в своих воспоминаниях очень много писал про то, как за ним однажды погнался памятник Пушкину, и он понял, что надо идти к врачу. То есть там было много чего намешано, но знаешь, вот это базовое ощущение трагедии, жизни, как трагедии, конечно, тебя это заражает, когда тебе 14-15 лет и ты строишь систему координат. Поэтому, да, я была уверена, что тот, кто не мыслит и не страдает, он вообще, о чем с ним разговаривать.
О. Максимова:
Такое ощущение, что когда разрушился твой первый брак, ты начала страдать именно потому, что ты была вот именно в контексте этой истории, что страдать, это хорошо, это правильно. И тогда, похоже, ты навлекла на себя, давай так назовём, гнев что ли божий, условно.
И. Богушевская:
Смотри, на самом деле, это удивительно, конечно, но вся эта тема со страданиями, она, первый брак уже был, вернее, его распад, он уже был, как тебе сказать, это не была инициация никакая. Потому что у меня началось всё в семье моих родителей. У мамы был такой проект, очень нетипичный для советской женщины, она хотела посвятить себя семье. И она это сделала, она бросила институт, когда она вышла замуж, когда я родилась, она везде сопровождала попу. Но это было сначала несложно, трудно ли сопровождать, когда тебе 25 лет, сопровождать мужа, например, в поездке за границу и жить там. Тяжело ли это? Нет, это хорошо, это прекрасно, их первые годы, это абсолютно такое счастье. А потом как раз когда мы остались жить в Будапеште, и у них прошли какие-то первые разлады, и когда папа ей впервые сказал: ты кто такая, кто ты вообще, подай-принеси. И конечно, она это ужасно всё переживала, и там начались всякие, понимаешь, начался ад. И это всё началось как раз, когда мне было лет 14-15, и оно всё только прогрессировало и прогрессировало, и кончилось всё очень плохо. Я жила вот в этом, поэтому потом, действительно, у меня был развод, потом у меня была автоавария моя, потом эти полгода в больнице, потом инвалидность, потом мамина онкология. Знаешь, когда был флэшмоб, в прошлом что ли году, про 90-е годы, и когда люди выкладывали свои чудесные всякие фотки, я это всё читала, читала, а потом просто вспомнила один день из девяностых и поняла, что моя память, к счастью для меня, вытеснила практически эти годы. Но вот ты знаешь, да, возможно, вот этой, так как тебе сказать, настроенностью на страдания я, возможно, притянула к себе в жизнь вот это всё. Потому что это было минное поле, ты делал шаг и взрывался, делал следующий шаг и взрывался. И так несколько раз, несколько лет подряд.
О. Максимова:
Ты говорила о том, что для тебя стало неким откровением, что то, о чем ты думаешь, ты к себе это и притягиваешь. Что-то вроде того, я не ручаюсь за точность цитирования.
И. Богушевская:
Да, абсолютно так и есть. Ты знаешь, сейчас даже вышло много умных книжек на эту тему. Есть сказочная книжка, которую я много лет уже перечитываю, она называется «Ответ», написал её, одну фамилию помню, двое американцев, одного из них фамилия Ассараф. Он миллиардер, который сделал состояние на недвижимости, к 45 годам удалился от дел, потому что всё, он обеспечил себя, детей и внуков. И начал исследовать, каким образом, каким образом у него всё это получилось. Он встречался с нейрофизиологами, физиками, вообще всякими разными учёными и написал большое книжку про то, каким образом наш мозг, а точнее, наше подсознание, каким образом оно устраивает нам в жизни то, каким образом оно реализует те картинки, которые мы видим. Как оно выстраивает обстоятельства, как оно подкидывает нам какие-то решения, понимаешь, из миллионов возможностей, выбирая строго те, которые приведут к заданному нами себе результату. Это фантастически увлекательное чтение, и так оно и есть, это работает.
О. Максимова:
К чему я это всё веду, о чём ты сейчас думаешь. Как ты сейчас программируешь своё будущее, что сейчас в твоей голове, какие ты картинки рисуешь. Ведь ты же очень опытная уже. Учитывая то старую историю, когда ты попала в автокатастрофу на Новом Арбате, если я правильно помню.
И. Богушевская:
Да.
О. Максимова:
Проспект Калинина. И когда ты на, практически, наверное, больше, чем на полгода всё-таки выпал из жизни, потому что рука твоя восстановилась очень нескоро. И благодаря чуду, благодаря армянской целительнице, которую ты тоже совершенно случайно встретила. Вот что ты из этой всей истории вынесла? Ты сейчас, наверное, очень бережно относишься к своим мыслям, образом, к тому, с чем ты просыпаешься в голове.
И. Богушевская:
Ты понимаешь, самая засада в том, что мы не можем это контролировать. То есть мы можем каждое утро, знаешь, у меня есть практика. Перед сном я вспоминаю, что было в этом дне хорошего, и вообще, что есть у меня хорошего и говорю за это прямо «спасибо». Вот спасибо тебе, дорогое мироздание за то, что у меня есть крыша над головой, что у меня целы руки, ноги, что меня есть прекрасные дети, у меня есть прекрасный муж, и кошка, и собака, и даже лошадка. У меня есть любимое дело, замечательные музыканты, у нас есть работа, у нас есть концерты, у нас есть публика, у нас есть до хрена вообще, чего нужно сделать, нам есть, куда расти, нам есть, вообще, говоря, какие дырки в своём менеджменте заделать. Большое спасибо за то, что всё это у меня есть. Это фантастическая совершенно практика, потому что ты таким образом собираешь вокруг себя всё это, как ресурс, ты опираешься на это. И, кроме того, действительно, после того, как, после всей этой истории с аварией, после того, как я чуть не погибла в родах, когда рожала второго сына, у меня, действительно, есть ощущение, что я живу какой-то бонус. Понимаешь, бонусную какую-то историю, её могло бы не быть, и от этого все время штырит, на самом деле.
О. Максимова:
Ира, коли ты уж сама об этом заговорила, я всё равно собиралась тебе этот вопрос задавать, он такой, получается, опять немножко женский. Сейчас дико популярная тема естественных родов. Об этом пишут и говорят все, рожают дома в ванной комнате, садятся в ванну, в тёплую воду. И говорят о том, что это очень классно и круто. У меня есть подружка, она акушерка, работает в Санкт-Петербурге прямо в районе Смольного. И она говорит, что это дикое зло, что ни в коем случае нельзя так поступать, потому что во время родов может произойти всё, что угодно, и речь пойдёт на секунды.
И. Богушевская:
Я с ней абсолютно согласна, хотя у меня есть прекрасная семья, допустим, гитарист «Несчастного случая» Мити Чувилева, у них трое дочерей, и все рождены дома, в ванне. И, слава тебе, господи, фантастические девчонки. Но у них дежурит скорая, дежурила скорая. Мне кажется, знаешь, не надо расставаться со здравым смыслом. Вот когда я была беременна Данькой на последних месяцах, я пошла в школу на юго-западной, как же она называлась, боже мой. Там была замечательно совершенно подобрана программа, там была йога для беременных, так был массаж, там были телесно ориентированные терапевты, которые делали фантастические совершенно практики на расслабление. У меня был страшный страх, у меня, как выяснилось, пролапс митрального клапана, я с ним всю жизнь живу, и ничего страшного, но в случае каких-то предельных нагрузок, а роды - это предельная нагрузка, там могут быть разные варианты. Я боялась чудовищно, надо сказать. И вдруг я расслабилась, нам объяснили, что наше тело, оно старше нас на много миллионов лет, у него есть естественные механизмы саморегуляции, у нас есть прекрасные инстинкты, которые отлично всё сделают, если наша дурная голова не будет это вымещать. Я научилась расслабляться, в общем, на самом деле, я была склонна к тому, чтобы это были домашние роды. Но за три недели до предполагаемой даты у нас в подъезде начался капитальный ремонт.
О. Максимова:
Мосгаз.
И. Богушевская:
Нам расхреначили весь подъезд, пыль, грязь, шум, вот это всё. Ну и стало понятно, что надо искать какое-то другое место, понятно. И, в общем, я не знаю, честно говоря, мне кажется, что ничего плохого не был) в том, что какие-то первоначальные схватки я переждала в душе под теплой водой. Потому что это хорошо, это очень расслабляет, правда. Но вот любительницам таких экспериментов над собой, OK, но, слушайте, вызывайте бригаду врачей. Пускай у Вас реанимобиль дежурит, ну оплатите его, потому что мало ли. У меня было кровотечение, которое не могли остановить ужасно долго, пока не начали лить плазму крови. И только тогда остановили.
О. Максимова:
Потом тебя оперировали, и когда ты открыла глаза, тебе начали чудиться какие-то голоса, ты услышал, что «это певица лежит».
И. Богушевская:
Нет, нет, была такая история, что я слышу, выходя из наркоза, типа, бригада там.
О. Максимова:
Что она поёт?
И. Богушевская:
Почему она всё время поёт? Ну, она же певица. А, понятно. Я открываю глаза в этом прекрасном новом мире и говорю: всё, я певица.
О. Максимова:
А у тебя же был тогда период, когда у тебя как раз в творческом плане наступил период затруднительный достаточно. Ты обиделась тогда...
И. Богушевская:
Ты очень деликатно всё формулируешь, у меня была полная жопа. Потому что это был не творческий кризис, творческий, это когда ты не пишешь ничего полгода, и у тебя волосы шевелиться дыбом от того, что ты исписался. До свидания. Идти на помойку, всё. Понимаешь. Это было другое. Это было, когда после успеха первой пластинки, которую всё-таки худо-бедно взяли в «Что? Где? Когда?» меня с этими песнями на 6 игр этой серии, я была в Поле Чудес даже с песней «Прощай, оружие», и она звучала на радио. А вторая пластинка вдруг ухнула в какой-то, знаешь, и всё, и тишина. Её не взял никто. Я, конечно, очень горевала тогда. Я очень горевала. И Данька меня в каком-то смысле спас. Так что это был такой период.
О. Максимова:
А ты обсуждала с программными директорами, возвращаясь к тому, что ты была «В гостях у Козырева», вот эти все истории. Почему не брали, ведь тогда же, я помню даже...
И. Богушевская:
Говорили, неформат.
О. Максимова:
Неформат. И тогда, не только тогда, и сейчас программный директор радиостанции может заставить артиста, музыканта переписать песню. Например, сказать: вырежи этот кусок, переделай его, чтобы было вот так, и давай ещё ла-ла-ла побольше в припеве.
И. Богушевская:
Я хочу сказать, что Миша мне сказал: вот если бы у тебя на втором альбоме было 12 таких песен, как «Прощай, оружие», где повторялись бы строчки через одну, круто, ты была бы молодец. А так вот это всё слишком сложно, понимаешь, есть ещё анекдот такой прекрасный: это слишком тонко для цирка. Я была в ужасном горе и, действительно, перестала этим заниматься. И вдруг вот такое, знаешь, вот это новое рождение, типо, она же певица. И тут какие-то прямо, чудо за чудом, как доминошки начали падать, внезапно дали бюджет на альбом в Красноярске. То есть сказали: чем Вам помочь? Говорю: идите ко мне в спонсоры, мне надо писать пластинку, у меня денег нет. Сколько Вам надо? Говорю, вот столько-то. Через неделю звонок: я в Москве, у меня с собой деньги, приезжайте, возьмите. Понимаешь, мы немедленно побежали в студию, записали пластинку «Нежные вещи» и потом собрали МХАТ, потом мы собрали Кремль, потом мы поехали по всей стране. Как, с чего? Вообще не понимаю до сих пор.
О. Максимова:
Я должна тебе признаться и, возможно, слушатели об этом не знают. Для меня это было таким удивлением, что песня «Прощай, оружие» была написано под спонсорство, ну, не спонсорство, под рекламную кампанию мужского одеколона.
И. Богушевская:
Да, мужского одеколона.
О. Максимова:
В форме лимонки, у моего мужчины тогда была это туалетная вода. Но я бы никогда в жизни не подумала. И, фактически, если вслушаться и вдуматься в текст, то получается, что там разложена пирамида этого запаха.
И. Богушевская:
Формула аромата, она там разложена, так и есть. Я у него специальная её брала, я зашивала это в текст, да. Но знаешь, она получилась очень легко, эта песня, потому что нужно было сделать одну простую штуку, нужно было достать роман Хемингуэя и перечитать его. Я когда закрыла его, я был в таких слезах, и это всё получилось легко. Правда, это был не первый вариант песни, их было несколько, но они все были вот про это, понимаешь. Я вообще пацифист, я всегда считаю, что война, это заболевание. И человечество однажды переболеет войнами, я прямо убеждена, что так однажды и будет. И мне легко писать такие песни.
О. Максимова:
А чудеса в твоей жизни часто случались? Если вспомнить какие-то моменты твоей биографии, то кажется, что тебя как будто кто-то за руку ведёт всю жизнь.
И. Богушевская:
Ты знаешь, у меня такое есть ощущение, что нас всех кто-то ведёт за руку. Ты смотрела сериал Westworld?
О. Максимова:
Нет.
И. Богушевская:
Не зашло?
О. Максимова:
Я не смотрю сериалы, правда, очень редко. Игра Престолов, три сезона посмотрела, когда там всех почикали, а потом что-то как-то руки не дошли.
И. Богушевская:
Короче, Westworld, он про парк развлечений будущего, где созданы андроиды, неотличимые от людей.
О. Максимова:
А, Дикий Запад, который у нас в переводе.
И. Богушевская:
Да, это к вопросу о сценариях. Я смотрю этот сериал, я смотрю его прямо, вытаращив глаза, как две подзорные трубы, потому что меня абсолютно поражает, насколько создатели этого фильма, насколько они близки к моему пониманию того, что у нас здесь с Вами происходит. Как мы сюда попадаем, почему какие-нибудь ясновидящие могут тебе в 93-м году сказать, что будет с Россией через 25 лет и что с тобой конкретно будет через несколько лет. Почему возможны все эти гадания, почему пророчества сбываются. Это такая огромная тема, про которую мы не знаем ничего, но она вот самая интересная, на самом деле. Поэтому, возвращаясь к вопросу про чудеса, у меня одно из таких чудес, про которые я на Фейсбуке даже писала, это история про самолёт Федор Тютчев. Мы вылетали на гастроли, я летела на гастроли в Израиль, со мной летел муж и сын. И нас посадили в самолёт Владимир Маяковский. Ты же знаешь, сейчас все самолёты называются разными именами. Нас посадили в самолёт Владимир Маяковский, мы просидели там час, через час нам сказали собрать манатки и выйти из самолёта. Поскольку мы летели в Израиль, израильтяне люди привычные к таким вещам, они абсолютно спокойно, вообще безропотно, организованно быстро собрались, быстро вышли. Никто ничего не объяснил, что с этим самолётом, почему надо выйти. OK, мы вышли в кафешку, Данька идёт и возмущается. А он как раз проходил Маяковского в школе в этот момент. Зачем вообще называть самолёт именем самоубийцы, как это можно. Я говорю: дорогой, а на ком бы ты хотел лететь? Что, может быть на Есенине? Пушкин, нет?
О. Максимова:
Гоголь?
И. Богушевская:
Может быть Лермонтов. Гоголь? Стали перебирать, слушай, я говорю: Блок заболел, советская власть его не выпустила лечиться, он погиб в страшных мучениях. Кто, какой русский поэт, говорю, Мандельштам, Гумилёв? Сидим в кафешке, разговариваем. Я говорю, кто из русских поэтов? Фет, к нему вообще такие вопросы, там три жены покончили с собой, как это. Думаю, думаю, о, говорю, Федор Тютчев, государственный чиновник, дипломант, порученец какой-то там, всю жизнь преуспевал, какие-то прекрасные у него поместья, писал прекрасные стихи. Хочу лететь на Федоре Тютчеве. Поржали. А Даня ещё забыл Айпад в этом Маяковском, мы бегали, куда-то мы звонили, нас туда пустили, мы перерыли весь самолёт, нашли его Айпад, вернулись. И вот значит, нас грузят наследующий самолёт, и мы выходим из автобуса, выскакивает сначала мой муж, бежит к самолёту, вдруг поворачивается ко мне, смотрит на меня вот такими глазами, говорит: ты знаешь, что там написано? Я говорю: Федор Тютчев? Он говорит (шепотом): да, там написано Федор Тютчев. Слушай, вот такие истории, они постоянно, тьфу, тьфу, тьфу, как-то так происходит.
О. Максимова:
У меня была один раз в жизни история, но она повеселе немножко, но тоже из разряда чудес. У нас была преподавательница по шведскому языку в МГУ, мы её жутко не любили, она была очень противная, говорила таким голосом, и нас с моей подругой жутко ненавидела. И вот за те 5 лет, что мы учились, мы так от неё устали, что однажды мы сидели на паре, её ждали, говорили: хоть бы она сейчас пришла и сказала «я ухожу». И ты представляешь, открывается аудитория, она входит и говорит: так, девочки, я ухожу, теперь у Вас будет преподавать другая женщина. Это было такое чудо.
И. Богушевская:
Да. Чудеса бывают.
О. Максимова:
У нас тобой так мало времени осталось.
И. Богушевская:
Чудеса бывают.
О. Максимова:
Давай побыстроляну пробежимся с тобой. Скажи про младшего, у него уже есть какие-то таланты, и про старшего тоже сына расскажи, чем он занимается, он же у тебя уже большой.
И. Богушевская:
Старший сын сейчас администрирует Школу Трех Искусств Алексей Кортнева. Я хочу сказать, что лучшего администратора найти было бы невозможно, потому что он фантастически хорош с людьми, он очень умеет, знаешь, он миротворец, он с детства такой. Когда ему было пять лет, мы с ним шли из какого-то магазина, он говорит: давай, я понесу, я же у тебя уже большой, а ты у меня ещё такая маленькая. Пятилетний ребёнок мне сказал. Вот он вообще такой, он очень обаятельный, конструктивно мыслит, он хорошо умеет общаться, он здорово умеет всё организовывать.
О. Максимова:
Он из единорогов? Твоя порода?
И. Богушевская:
Нет, он какой-то другой. Они вообще, совсем другие, они не я, это чертовски обидно, но это совершенно отдельные, другие люди. А на Лёшу Кортнева похож? На Лёшу Кортнева старший похож так, что просто мне иногда кажется, что у меня дома просто клон. Не для этого нужны ли нам дети.
А он тоже, когда-то ты называла гормональная у него, подожди, как же это называлось...
И. Богушевская:
Высокий гормональный статус.
О. Максимова:
Точно! Высокий гормональный статус, он тоже такой?
И. Богушевская:
Нет, слушай, он абсолютно, мне кажется, такой, флегматичный человек. Он вообще другой, вот их поколение, знаешь, вот тех, которые рождённые и выросли в 90, я читала недавно исследование фантастически интересное на эту тему о том, что для них главной ценностью является безопасность, покой и комфорт. Почему, потому что родители, вот когда растёт маленький человек, вот у меня Даня рос, вокруг него прыгали я, Леня, две няни у нас уже, к сожалению, моей мамы не было в живых, но Лёнины бабушка и дедушка тоже им занимались, это такой залюбленный ребёнок. И он гораздо более активный по жизни, у него какие-то другие совершенно амбиции. Как рос Артемий, извини, пожалуйста, сумасшедшая мама, которая работает на 3 работах, потом она разбивается, потом она в больнице, потом они расходятся с папой, он живёт у бабушки с дедушкой. Это не жизнь, это какой-то, знаешь, его детство, мне прямо... Я понимаю, что я делала всё, что могу в этой ситуации, но всё равно у меня есть комплекс вины перед ним. И очень многие его ровесники, они такие, они не хотят завоевать мир, они хотят своё место, где их никто не трогает, понимаешь, где у него есть вот эта работа, и он занимается от и до. Вот он такой. И это ужасно интересно.
О. Максимова:
А младший к чему склонен?
И. Богушевская:
Ты знаешь, у него много в него напихано всяких способностей, у него есть, я боюсь, он абсолютник, потому что он всегда, когда я начинаю петь, он говорит: неправильно, тональность неправильная.
О. Максимова:
Да то что, я слышала, он свою песню написал тут недавно. Я узнала об этом из твоего Фейсбука.
И. Богушевская:
Да, то есть он, знаешь, но мне он ничего не показывает. Мне он показывал только свои рассказы, которые он писал, пока учился в литературной студии. Слушай, я не знаю, я им сказала: знаете, дорогие мальчики, главное, чтобы вы научились жить своей головой. Найдите дело, которая делает вас счастливыми и монетизируйте это, всё. Чему я могу их научить, понимаешь, мы все закончили, получили дипломы о высшем образовании и занимаемся вообще другими вещами. Ты же не преподаёшь шведский язык.
О. Максимова:
Нет.
И. Богушевская:
А я истории философии.
О. Максимова:
Я чуть-чуть преподавала, впрочем, как и ты тоже.
И. Богушевская:
Ну вот. Поэтому, знаешь, мир так быстро меняется, непредсказуемо меняется. Я недавно тоже в каком-то интервью говорю: представьте себе, 20 лет назад профессию аналитик рынка сотовой связи. Чего? Кого? Понимаешь, могут возникнуть такие области деятельности, просто которых мы ещё даже не знаем. И чего?
О. Максимова:
Мир меняется молниеносно. В наши с тобой студенческие годы мы, я помню, дико смеялись, когда говорили: а ты представляешь, что будет когда-нибудь видеотелефон.
И. Богушевская:
Ну да.
О. Максимова:
И мы представляли, как это ужасно будет говорить с непричесанной головой по видеотелефону, и тебя будет видеть мужик такой некрасивой.
И. Богушевская:
Да.
О. Максимова:
А сейчас добро пожаловать в Skype и прочее.
И. Богушевская:
Зачем, можно просто заклеить камеру и не включать вот эту кнопочку.
О. Максимова:
Ира, у нас с тобой пролетело наше время стремительно. Нам всё уже, да, пора? Пора уже.
И. Богушевская:
Да чего, а кто нас выгоняет.
О. Максимова:
Мы можем сейчас с тобой сесть, продолжить, просто это не будут уже видеть наши слушатели и зрители.
И. Богушевская:
Хорошо, что нас смотрит 6677 человек, это очень хорошо.
О. Максимова:
7577 у меня. Такой показатель. Но ещё можно будет посмотреть эфир позже.
И. Богушевская:
А ты гадаешь на циферках?
О. Максимова:
Да.
И. Богушевская:
Я тоже.
О. Максимова:
У тебя какая должна получиться в итоге?
И. Богушевская:
Восьмёрочка.
О. Максимова:
А у меня девяточка.
И. Богушевская:
Нормально.
О. Максимова:
Восьмерочка для меня как-то не очень, а вот девять как раз то самое число, которое должно получиться в сумме.
И. Богушевская:
Класс. Но 7577, это тоже хорошая цифра, мне нравится.
О. Максимова:
Всё было отлично, спасибо большое. Друзья, нам пора прощаться, к сожалению, опять у меня.
И. Богушевская:
Что за короткие такие программы Вы делаете.
О. Максимова:
Это просто со мной, я такая лапушка, Ира, что со мной время летит незаметно.
И. Богушевская:
Это так и есть.
О. Максимова:
Да и ты, конечно, же тоже лапушка. Тебя так ждали слушатели, и ты вызываешь такие восторги, мы совершенно об этом не успели поговорить. И про детскую площадку, продюсером которой...
И. Богушевская:
Мы ни про что не успели поговорить вообще.
О. Максимова:
Мы не поговорили даже про собачек, чего очень опасались в самом начале. Давай будем прощаться, если что, сейчас запишем видео и выложим его уже в оффлайн.
И. Богушевская:
Хорошо давай.
О. Максимова:
Спасибо большое, друзья, «Шоумастгоуон», Ольга Максимова, сегодня в гостях у нас была Ирина Богушевская. До встречи.
И. Богушевская:
Счастливо.