Е. Додолев:
Добрый день! В эфире программа «Мимонот». Сегодня ее ведет Олег Дружбинский и я, Евгений Додолев. А в гостях у нас легенда отечественного телевидения – Александр Владимирович Политковский. И говорим мы о 30-летии «Взгляда», которое было 2 октября, то есть вчера. Хотелось бы узнать, с каким настроением Александр Владимирович встретил эту дату? И почему Александр Владимирович не пойдет сегодня вечером в клуб на встречу с остальными взглядовцами? Я, кстати, тоже не пойду. Но мне хотелось бы узнать, по каким причинам Александр Владимирович не пойдет туда. Саша?
А. Политковский:
Я со всем как бы соглашусь, что было сказано, за исключением того, что я легенда.
Е. Додолев:
Ой, не надо скромничать!
А. Политковский:
А что здесь такого?
Е. Додолев:
Ну не надо скромничать! Зачем? В книжке. Вот, я пропиарю книжку. В книге написано, что легенда. Поэтому, что написано уже у нас, то не опровергнуть.
А. Политковский:
Нет. У меня был один мой преподаватель на факультете журналистики. Я у него учился, Его сейчас нет в живых уже, и я учился вопреки всегда. Бывает такое, когда ты учишься, и ты понимаешь, что твой преподаватель совершенно чумовой, фантастический специалист, и ты какие-то черпаешь из него, вытаскиваешь какие-то вот приемы, какую-то информацию. А здесь было вопреки. И он все время, так сказать, негативно ко мне относился. И в одной книжке, которую он написал прямо перед своей смертью, он описал такую ситуацию, что я где-то, по-моему, в Пензе, принимал участие в каком-то странном эфире антисемитском.
Е. Додолев:
Антисемитском?
А. Политковский:
Да, в том-то и дело. И что даже руководители этого канала, значит, все подготовили, какие-то, значит, фотографии, что-то еще. И этот прямой эфир они уже, так сказать, показывали, там то-то, то-то. Ну ладно, написал – и написал. Я его вдове Ире Петровской, потом в Ханты-Мансийске мы встретились, я говорил: «Ир, я никогда ни от кого не скрываюсь. Почему вы не взяли трубку телефона и не позвонили, и не спросили, было это или не было?» Потому что за такие вещи лишают лицензии, так сказать, если бы я вот так, собственно. Это во-первых.
Е. Додолев:
И сажают.
А. Политковский:
Сажают.
Е. Додолев:
И есть нормы в Уголовном кодексе.
А. Политковский:
Да. А потом, все-таки я профессиональный журналист, именно по образу жизни, и действий, и мыслей. И я никогда не могу себе представить. Я могу думать так, например. Это мое личное дело – как я думаю. Но я никогда в жизни этого не скажу. Это по поводу того, что написано в книге. И у меня когда-то студенты, несколько лет тому назад, пришли. Они делают современное телевидение. И там как раз этот фрагмент и был.
О. Дружбинский:
Александр, вопрос все-таки. Почему вы не пойдете на 30 лет «Взгляда»? Ведь все помнят вас, Мукусева, Любимова, Захарова, Листьева.
Е. Додолев:
То есть, я просто вот эту песню, которую всегда пою, я считаю, что во «Взгляде» было пять ведущих.
О. Дружбинский:
Да, я тоже соглашусь.
Е. Додолев:
То есть я всегда это пишу и говорю. Это первая тройка: Захаров, Листьев, Любимов и Мукусев с Политковским. Листьева нет уже много лет, с 1995-ого года. Фактически из пяти ведущих там будут только двое, потому что Владимир Мукусев тоже отказался. Вот мотивация Политковского? Почему Политковский не пойдет?
А. Политковский:
Я могу объяснить. Кстати говоря, еще есть информация, потом могу вам рассказать. Мне вчера «Дождь» звонил, потому что они хотят круглый стол тоже сделать, чтобы был, естественно, опять же Любимов, Захаров и я.
Е. Додолев:
Без Мукусева?
А. Политковский:
Без Мукусева, да. Вот это главное, на самом деле, потому что я считаю, что, знаете, проходят годы, и, безусловно, понятно, что мы все состоявшиеся уже мальчики, уже взрослые, и у нас были какие-то противоречия в свое время.
Е. Додолев:
Мягко говоря – противоречия?
А. Политковский:
Мягко говоря, да, а жестко говоря – вы уже, наверно, все описали в книжке, ты описал?
Е. Додолев:
Не все слушатели читали книжки, поэтому можно и сказать, как было.
А. Политковский:
Да. История телекомпании «ВИD», и каким образом владельцем этой телекомпании стал один человек, который ее, в принципе, сам не организовывал, и он не является большим специалистом в телевидении. А была команда, которая делала. Все были разные люди. И, тем не менее, это произошло так, как произошло. И вот, значит, тогда, в то время, была сказана такая фраза, которая очень часто в 90-е годы, наверно, и сейчас кто-то ее использует: «Ничего личного, это только бизнес». Прошли годы. И вот сегодня я могу сказать: «Ничего бизнесового, только личное».
О. Дружбинский:
Это прекрасно вообще!
Е. Додолев:
Это вообще хорошо! Это для кино.
А. Политковский:
Вот и все. И поэтому здесь я не собираюсь быть ассистентом в театре одного актера. Вы сейчас увидите.
Е. Додолев:
Статистом фактически.
А. Политковский:
Статистом, да. Потому что мне вчера еще какие-то, во время занятий в институте студенты мне рассказали о выступлении на «Первом канале» вот этого лица, в этом опять же в купленном в этом формате.
О. Дружбинский:
«Вечерний Ургант».
А. Политковский:
«Вечерний Ургант», да. Опять там все время звучит слово, одно только «я», «я», «я», «я», «я». У нас такой публицист вырос, понимаете, за эти 30 лет. И фамилия его Любимов. И вот пускай он сам это свое 30-летие, этого проекта, и празднует.
Е. Додолев:
Кстати, он был в майке, специально выпущенной к 30-летию, со списком взглядовцев.
А. Политковский:
Да ради бога!
Е. Додолев:
Где не было фамилии Мукусев, не было фамилии Политковский. Была фамилия Бодров.
А. Политковский:
Да ради бога!
Е. Додолев:
Хотя для многих, многие ведь.
А. Политковский:
Я не хочу.
Е. Додолев:
«Взгляд», который был в 90-е уже, со «Взглядом», про который мы говорим – советской передаче.
А. Политковский:
Я понял.
Е. Додолев:
Вот «Взгляд» с Бодровым и.
А. Политковский:
У меня вот такой есть. Ну, были годы, прошли они. Я не собираюсь сейчас уподобляться Малахову и заниматься какими-то вот: «а вот он любит меня», «он не любит», «он то сделал», «он это сделал». Жизнь намного более интересная и многогранная.
Е. Додолев:
Так ведь он любит, он же зовет тебя. Я же знаю, что он зовет тебя. Он у меня телефон Мукусева попросил. Мукусева тоже хочет позвать. На днях буквально Александр Михайлович попросил.
О. Дружбинский:
То есть он вас любит, а вы его нет. За что вы его не любите?
Е. Додолев:
Получается.
О. Дружбинский:
Вот если коротко?
А. Политковский:
А коротко – я думаю, что ты можешь, на самом деле, еще многое, что рассказать.
Е. Додолев:
Я здесь задаю вопросы.
А. Политковский:
Нет, я понимаю.
Е. Додолев:
Потом меня Дружбинский позовет в очередной раз, будет задавать вопросы – я ему расскажу.
А. Политковский:
Я не нахожусь на Петровке, 38, понимаете?
О. Дружбинский:
Конечно.
А. Политковский:
И поэтому мы задаем вопросы друг другу и размышляем.
Е. Додолев:
Но яблоко раздора – это деньги? Или нет?
А. Политковский:
И деньги тоже. И вся история взаимоотношений. А почему он попросил телефон мой, Мукусева?
Е. Додолев:
Нет, твой не просил.
А. Политковский:
Потому что он получил его на дне рождения у Лысенко.
Е. Додолев:
Да, он попросил телефон Мукусева.
А. Политковский:
Ну да.
Е. Додолев:
Но Мукусев сказал, что не пойдет.
А. Политковский:
Понятно. Ну так вот, и поэтому здесь, еще раз, каким образом, ты же сам понимаешь, как перестала существовать сама идея праздничного эфира 2-ого числа? Постепенно.
Е. Додолев:
Много разных версий. Я поясню Олегу.
А. Политковский:
Вот, я поэтому.
Е. Додолев:
Две серии (2-ого и 3-его) должны были выходить – спецвыпуск программы «Пусть говорят» на «Первом канале». Съемка сперва была запланирована на 24-ое, потом ее перенесли на прошедшее воскресенье. Она не состоялась, эта съемка. Меня не приглашали. Я в черном списке был. Мукусева тоже не приглашали.
А. Политковский:
Меня приглашали.
Е. Додолев:
Политковский отказался.
А. Политковский:
Отказался, да.
Е. Додолев:
И, как мне сказала Татьяна Дмитракова, режиссер взглядовский, утром уже им отзвонились, сказали, что не смогли собрать кворум. Не смогли собрать людей, которые реально делали «Взгляд». И поэтому этот выпуск не состоялся.
О. Дружбинский:
Я правильно понимаю, уточню, в передаче «Пусть говорят» должна была состояться публичная разборка между ветеранами «Взгляда» на тему того, кто?
Е. Додолев:
Нет, это просто праздничный эфир был бы. Там ничего такого.
А. Политковский:
Нет, совершенно нет. Мы как раз говорили, на самом деле, вот вчера мне звонили с «Дождя», и я как раз там говорил. Я говорю: «Давайте мы уберем эту праздничность. Постольку, поскольку по велению кого-то из начальников, по всей видимости, со Старой площади, широко не отмечали. Никто об этом не говорил с федеральных каналов». Я говорю: «Вам и остается («Дождю»), естественно, поднять этот камень, который просто валяется там». Я говорю: «Давайте мы сделаем такую штуку: каких-нибудь интересных критиков пригласим, которые в состоянии». Я, кстати говоря, хотел еще в самом начале года организовать такую, знаете, творческую конференцию по поводу «Взгляда» – как некий феномен, так сказать, перестроечный. Имеется в виду: не просто говорили, какие мы были крутые и что мы там такое делали. Вот это все. А просто совершенно спокойно, потому что там очень много интересного было. И я считаю, там, например, вершиной того, что мы там сделали (к сожалению, уже, я не знаю, может быть, это где-то существует, но в Гостелерадиофонде этого нет) – это «Дневники Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Пхеньяне». И вот там, я вам могу сказать, уже, в принципе, профессии немножко обучился Любимов, немножко обучился профессии Дима Захаров. Мы все были, так сказать, у нас была вот эта другая бригада, с Володей Мукусевым. Мы такие выпуски чумовые делали оттуда. Потому что, знаете, вы сейчас меня поймете. Мы стебались. Мы думали, на самом деле. Там был Ким Чен Ир и Ким Ир Сен в этот момент. И мы думали, что у нас уже хвостик отвалился. Мы не знали, что придет сегодня прекрасное далеко, сегодняшнее.
Е. Додолев:
Ты считаешь, что сейчас мы живем в реалиях Северной Кореи?
А. Политковский:
Близко очень, да.
О. Дружбинский:
Секунду. Вот это очень интересный вопрос. Мы как раз переходим к современности. Александр, вы несколько, раз в разных интервью и публично, говорили о том, что сегодня нельзя быть свободным, если хочешь заниматься политической журналистикой.
А. Политковский:
Конечно.
О. Дружбинский:
Да? Я не совсем точно формулирую, но смысл именно такой, да? То есть быть свободным и заниматься политической журналистикой невозможно? Правильно я формулирую, да?
А. Политковский:
Да, но здесь можно уточнять, и об этом можно бесконечно говорить, потому что я являюсь совершенно ярким противником, во-первых, будем так говорить, партийной журналистики и религиозной, и ведомственной, естественно. Почему? И я вот объясняю. И всегда все мои ученики это все прекрасно понимают. Потому что это сужает определенный набор наших приемов, наших мыслей, потому что существует заданность. Определенная, так сказать, шора одета на журналиста, и он не свободен в каких-то неких своих проявлениях.
О. Дружбинский:
Очень понятно. Я вам еще две ваши цитаты приведу, чтобы поддержать разговор.
А. Политковский:
Нет вопросов. Пожалуйста.
О. Дружбинский:
Первая. Вы тоже говорили не раз, что именно по этой причине вы не хотите сегодня работать в современном телевидении.
А. Политковский:
Конечно.
О. Дружбинский:
Это первая. И вторая. Вы же говорили о том, что журналист – это человек, который должен каждый день доказывать свой профессионализм.
А. Политковский:
Конечно.
О. Дружбинский:
Так если там не работать, как же доказывать?
А. Политковский:
Ну, я нашел просто. Я в этом смысле счастливый человек. И, я не знаю, Женя, может быть, подтвердит, или опровергнет. Я почему всегда люблю когда прямой эфир, когда есть вот какой-то критик телевизионный, который может мне оппонировать? Мне в этом смысле проще, потому что я совершенно неожиданно для себя состоялся совершенно в другой профессии.
Е. Додолев:
Преподавателя?
А. Политковский:
Да.
Е. Додолев:
Кстати, неожиданно для очень многих, для меня тоже.
А. Политковский:
Да.
Е. Додолев:
Честно говоря, я был потрясен, узнав, что в Московском Институте Телевидения и Радиовещания «Останкино», который сейчас.
А. Политковский:
Умирает.
Е. Додолев:
Канул в бозу, да. Самым любимым преподавателем был Политковский. Я говорю: «Господи, да Саша – репортер, блин! Чему он может научить, когда он только вот, человек дела?»
О. Дружбинский:
Ну да, скрытая камера, радиомикрофон.
Е. Додолев:
Так что есть своя методика потрясающая, и студенты, просто вот все мои, они все мечтали попасть к Политковскому. И вот когда я готовил вот эту книжку, которую я намерен пиарить, («Мушкетеры перестройки»).
А. Политковский:
А ты так стыдливо. 30 лет все-таки!
Е. Додолев:
И мне Наталья Метлина (все ее знают как «Метлу») сказала, что просто все, что она умеет в журналистике – ее научил, не в институте, а в телекомпании «ВИD» тоже Политковский. Для меня, Саш, ты открылся в этом смысле, я реально был удивлен, то есть в качестве преподавателя – я не ждал.
А. Политковский:
Десять лет тому назад я, значит, с четырехэтажным матом, действительно, вот реально, это я не утрирую, может быть, даже с подвалом и чердаком, я так, что-то только мама подошла. Она говорит: «Что такое?» Я говорю: «Ты понимаешь, я начал преподавать. Это мне так не нравится. Они все такие козлы, то-то, это». И потом как-то так подошел в Володе Молчанову, и тоже так что-то ему там сказал как-то. А его жена говорит: «Саш, а вы были такими же». Это для меня было, такой, какой-то такой, как, вы знаете, ушат холодной воды. А мама сказала: «Послушай, ты же политэкономию социализма изучал, политэкономию коммунизма, «ТРПР» («Теория и практика партийной советской печати» так называется). У нас такой сленг как бы факультета журналистики. «Научный атеизм, коммунизм». Весь этот бред. Она говорит: «Убери это все, и придумай хорошую такую». Я так, значит, задумался. Думаю: «Неужели я не могу это сделать?» Прошел месяц. И я сел и написал методический план. Меня никто не просил.
О. Дружбинский:
Ух ты!
А. Политковский:
Да. Вот он был, конечно: сейчас – это детский сад, по сравнению. Но это было десять лет тому назад. Сегодня я столько интересных сделал для себя открытий, методик преподавания, что, вот, то, что Женя говорил. Вот человек приходит учиться – он ничего не знает, но он уже устроен в жизни: он что-то закончил, он где-то работает. И вот он вечером хочет. Вот полтора года – это как институт повышения квалификации, переквалификации. Через полтора года он уже может делать репортаж. Они, конечно, все тянут на более такие серьезные – на портретный очерк. Потому что. У меня репортажей не осталось, так сказать, с моей программы «Время», потому что тогда не на что было записать. Какие-то маленькие репортажи, которые я делал в спортивной редакции программы «Время».
Е. Додолев:
Это еще до «Взгляда» было?
А. Политковский:
Еще до «Взгляда».
О. Дружбинский:
До «молодежки» еще?
А. Политковский:
До «молодежки», да. Вот я делал маленькие такие репортажики. Естественно, без стенд-апов, без синхронов, но со своим. Я начитывал, там делал, и придумывал какие-то такие интересные там всякие вот такие. И, конечно, они хотят. И все студенты, когда они видят какой-то портретный очерк. И я, в общем. Для меня это самое любимое. Я обожаю делать эти портретные очерки. Вот у меня есть несколько хороших, так сказать, интересных работ таких, которые были на канале «Культура» в проекте «Тарантас». Это я рассказывал про провинциальную интеллигенцию. Очень мне нравился этот проект. Но здесь, в нашей среде, чем лучше ты делаешь, тем быстрее тебя закрывают.
Е. Додолев:
Да?
О. Дружбинский:
Интересно.
А. Политковский:
Да. Потому что ты становишься неконкурентоспособным в болоте.
О. Дружбинский:
Интересный какой поворот сюжета.
Е. Додолев:
Да, неожиданный опять же.
А. Политковский:
Вот и, я не потому что я там хвалюсь здесь. Потому что у меня не все хорошо получается тоже у самого. Потому что работает бригада. Поехали в Петропавловск-Камчатский – провезли какие-то там. «Откуда вы такие темы набираете? Откуда вы это знаете?» Я говорю: «Ну, я 30 лет езжу по командировкам». Поэтому я знаю, что, например, хоровая капелла номер один – она присутствует здесь, в Москве. Мужская. А номер два? Петропавловске-Камчатском. Вы это даже не знаете.
О. Дружбинский:
Не знаем.
А. Политковский:
А я знаю.
О. Дружбинский:
Александр, вы знаете, я хотел спросить вас, когда вы так длительно говорили об обучении: а где вы научились? Ведь вас не зря называют одним из создателей жанра вот такого спецрепортажа: скрытая камера. И, вообще, вот вы в молодые годы, что называется, были такой, поймите в хорошем смысле слово «отморозок». Вы делали какие-то репортажи, совершенно уникальные. Вы бросались в прорубь, если я не ошибаюсь, да?
А. Политковский:
Было дело, да.
О. Дружбинский:
Было такое дело. И показывали, как это делать, то есть это совсем так, что называется, отчаянно. Вы где этому учились?
Е. Додолев:
Самоучка?
О. Дружбинский:
Вот откуда это? Не учили, наверное?
А. Политковский:
Меня никто не учил. Мне просто, на самом деле, реально, я вам могу сказать, мне в жизни повезло. Во-первых, я попал в спортивную редакцию. И там был Сергей Юрьевич Покровский – редактор. И Аркадий Фалькович Ратнер. Совершенно два замечательных человека, фантастических совершенно. Сергей Юрьевич Покровский – это был непосредственный мой начальник, а Аркадий Фалькович Ратнер – он был зам. главного редактора. Я писал, я старался, я учился. Как-то у меня что-то не получалось. У меня немножко, так вот говорили: «Ты пишешь слишком красно». Я тяжело пишу, но красно. Вот слишком так, может быть, витиевато как-то. Как-то меня так режиссеры немножко поругивали. Но вот эти два человека совершенно спокойно к этому относились. И они когда редактировали мои тексты и что-то такое делали, они никогда не выбрасывали меня оттуда, не выхолащивали тексты.
Е. Додолев:
То есть не подгоняли к стандарту, а оставляли вот эту специфику твою?
А. Политковский:
Да. Потом, когда прошли Олимпийские игры 1980-ого года, и я активно принимал участие в их освещении. Есть такая Олимпийская хартия, была, во всяком случае. Обязательная программа – это саммари. Когда мы должны были делать саммари дня и посылать это туда, в те страны, у которых не было денег на трансляцию и на посыл, то-то, то-то. И они получали.
Е. Додолев:
Это видеоматериал был?
А. Политковский:
Это был не видео. Это 1980 год. Это пленка была. Вот и работало. Тогда я познакомился с Мукусевым, с Кононовым. Потому что это люди приходили с разных редакций Гостелерадио. И мы работали в сборе Скрипко (с сегодняшним комментатором, известным по боксу). Мы приходили, и вот, так сказать, делали. Я один день работал – он следующий работал. И вот так мы работали. И я понял, что для меня большой спорт не интересен. И тогда я ушел. Пришел как специалист по восточным единоборствам. В 1982-ом году выступил Михалков на съезде депутатов России. И каратэ запретили. А я как бы вот, я специалист был. Я мог вести вот эти трансляции. Я так ни одной трансляции и не провел. И я ушел во всякие вот эти неформальные виды спорта (ДОСААФ): какие-то авиамодельные какие-то редкие, так сказать, охота на лис. Мы бегали с камерами по лесу за этими ребятами. Вот я становился специалистом. Я уже знал чемпионов Европы и мира наших. А никто не знал же их. Никому они не были известны. Потом, совершенно потрясающие люди, которые работали в ВЦСПС (совет по туризму и экскурсиям). И там был такой вот отдел, с которыми я подружился. И я ездил на всякие туристические слеты, всесоюзные слеты: туристов-водников, каких-то лыжников, таких-то. Я про них делал материалы. Несколько раз, когда я уже ушел в молодежную редакцию, показывали совершенно такую, ну как бы уникальную такую работу. Уникальную – имеется в виду в кавычках, потому что сегодня, конечно, это немножко смешно. Я сделал полчаса, такой материал полчаса – это очень сложно рассказывать. Специально вот эта была сложность поставлена. Это про соревнования коротковолновиков. Вы понимаете, что это такое?
О. Дружбинский:
Да. Понимаем, конечно.
А. Политковский:
Это человек, который сидит у своей вот этой аппаратуры дома. У него на крыше огромные антенны. И он связывается с Антарктидой, с Чили.
О. Дружбинский:
А в чем же они соревновались-то?
А. Политковский:
В количестве этих связей. И там очень много, у меня все, что там.
О. Дружбинский:
Но это тоже, наверно, все-таки было на грани, потому что это ведь не очень поощрялось в Советском Союзе?
А. Политковский:
Не-не-не, нормально все. Там только нельзя было.
О. Дружбинский:
Вот это частная радиосвязь – вдруг они передавали тайны и секреты?
А. Политковский:
Нет. Там какие-то свои позывные они, тот передал свои, они послали друг другу эти флаеры (вот эти карточки). И там можно было, единственное, что КГБшники разрешали, – поговорить о погоде. И все.
О. Дружбинский:
А-а-а! «Как у вас погода?»
А. Политковский:
Да. Потому что эфир контролировался, и больше нельзя было. Это совершенно потрясающие, увлеченные люди. И потом я, на самом деле, с ними встречался. Когда я делал уже в 1992-ом году фильм «За окнами август», я нашел их. Приехал. И я говорю: «Послушайте. Володя, сделай мне морзянку, чтобы во время титров появилась морзянка, что за окнами август, и у меня возникал этот титр». И все были поражены. Потом была реакция очень такая сильная, потому что многие люди, которые военные, которые знают морзянку, будут.
Е. Додолев:
Читают, да.
А. Политковский:
Читать. Вы понимаете: он в этот момент готовит себе, что-то еще, и вдруг он слышит знакомые какие-то звуки, которые родные.
О. Дружбинский:
Да, нам понятно.
А. Политковский:
Так же как у меня родной, часто бывает взлет истребителя МиГ-21. Я когда слышу, у меня рядом Кубинка, где я живу. Вот и когда форсаж включается. А я был специалистом по вот этому, «черным ящикам». Я расшифровывал.
О. Дружбинский:
В армии?
А. Политковский:
В армии, да.
О. Дружбинский:
На срочной службе?
А. Политковский:
Да.
О. Дружбинский:
Это в Монголии?
А. Политковский:
В Монголии, да. Он не черный на самом деле, он ярко-оранжевый, вот как перед у электрички. Ярко-оранжевый – чтобы его можно было найти, если произойдет какое-то несчастье. И он в хвостовой части самолета. Называется «САРПП-12Г». И я вот его расшифровывал. Там очень смешные всякие ситуации были. Когда ко мне приходили, например, пилоты и говорили: «Саш, ну поставь «+300» (высота)». Потому что когда он шел, он выполнял там какие-то пятисотые упражнения, там очень сложные есть, и я занимался расшифровкой этой, то там высота была -300. Он шел, и вот ему нужно было уходить, и он выходил очень поздно, а самописец-то продолжал по инерции, и получалось так, что у меня -300.
Е. Додолев:
Что он ушел под землю что ли?
А. Политковский:
Да. А пилот военный не допускался до следующего полета, пока он не расписался за свои данные, которые он только что сделал во время летного дня. И поэтому он подходил и говорит: «Саш, ну, может быть, «+300» напишешь? Это все равно было нарушение, но это не -300».
Е. Додолев:
Ты шел на нарушения, да?
А. Политковский:
Ну я же, я был рядовой. Это все сложно. Я говорю: «Под вашу ответственность, пожалуйста, я напишу».
Е. Додолев:
Но это же воинское такое преступление – подделка, да? Поощряется серьезно.
О. Дружбинский:
Я тоже служил в авиации. Там заканчивается порядок, где начинается авиация.
А. Политковский:
И там очень много есть. Дело в том, что у каждого самолета есть свой график. Например, 37-ой, спарка. И ты понимаешь, что там ты немножко можешь подправить – и там будут совершенно другие данные. Для шифратора это немножко такая специфическая вещь. Мне трудно об этом говорить, но это похоже на такой монтажный стол, старый монтажный стол, пленочный такой. Но это немножко другая такая история.
О. Дружбинский:
Я хотел бы, знаете, вернуться к этому вашему замечательному заявлению, что ты будешь не конкурентен в этом болоте, и тебя оттуда, значит, выпрут. Правильно я, что называется, повторил ваши слова?
А. Политковский:
Слишком высовываешься, да. Потому что реально там.
О. Дружбинский:
Слишком высовываешься. То есть в профессии ты тогда ничего не достигнешь? То есть если ты будешь слишком резкий, слишком острый?
А. Политковский:
Я сейчас говорю не про резкость. Вот когда я говорю, например, про последний проект «Тарантас»: я даже в кадре там не работал, специально. Меня там не было. Это просто был чистый очерковый материал. И я старался работать вообще с ребятами – выпускниками ВГИКа, где, кстати, я сейчас начал преподавать тоже. Меня попросили мастерскую Учителя.
О. Дружбинский:
Во ВГИКе?
А. Политковский:
Во ВГИКе, да. Просто сейчас идет подготовка. Мы делаем совершенно другой проект, образовательный имеется в виду. И вы будете удивлены на следующий год, потому что это такой вот. Два таких есть варианта. Один – такой проект, который будет, наверно, даже пытаются сделать его международным, в рамках Евросоюза, чтобы выдавать такой документ, который во всех странах Евросоюза. Мне не очень это нравится – слишком пафосно. Я люблю хорошую, нормальную, реальную работу. И есть другие, так сказать, вещи. Мы сейчас ведем эти просто переговоры, разговоры, для того чтобы сделать хороший, нормальный, профессиональный такой вот, где человек пришел, и вот за счет каких-то методик, моих методик, каких-то других людей, это все дело совершенно спокойно выработал. Так вот, и они очень часто, мои выпускники, говорили, не выпускники, просто студенты, кто-то еще: «А почему у вас такие интересные материалы?» Я говорю: «Хорошо. Давай мы сейчас напишем заявку. Тренируйся. Есть главный редактор канала «Культура», или «ТВ Центр» (не важно, какого). Вперед! Пытайся. Я тебе даю все полномочия. У меня есть печать (в моей студии). Вперед!» И все происходило: та же самая, так сказать, вот это болото, вата. Как угодно можно это назвать.
Е. Додолев:
Почему?
А. Политковский:
Потому что брали: «Да, очень интересно! Мы посмотрим». Как в кино: «Приходите завтра». И понятно, что в нашем цеху очень часто сейчас воруют: потому что купленное все. И люди приносят какие-то идеи. Вы должны понимать, что и факультет журналистики, и ГИТР, и РГГУ, там где факультета, ну, вообще журналистов нет, там выходят очень интересные люди, понимаете? Я вам клянусь: они намного более интересные интервьюеры, чем Малахов. Вот сто пудов, понимаете? И более жесткие. И люди, которые отличают, что такое вопрос и что такое призыв. Вот я учу, например, вести жесткое интервью в стиле призывов. И даже показываю иногда на том канале.
Е. Додолев:
Пример какой-нибудь для наших слушателей?
А. Политковский:
Да. На канале, где я вел когда-то, зимой, наверно, на «Ностальгии», с Борисом Майоровым. Я с ним первый раз в жизни виделся. Я работал с его братом в спортивной редакции, а здесь. Вот я просто демонстрировал, как это.
Е. Додолев:
А можно продемонстрировать пример призыва, вопрос-призыв?
А. Политковский:
А вот все. Уже сделал. Пример призыва. Понятно, да?
Е. Додолев:
Да.
А. Политковский:
«Прокомментируйте», «Сделайте», «Папа, открой», «Мама, дай». А почему это ты не говоришь «пожалуйста»? А почему ты не говоришь? И в результате мы дебилизируемся, и сегодня живем, имеется в виду журналистика современная, она живет в словесном мусоре. «Скажите, пожалуйста». Я своим студентам говорю каждый раз: «Пожалуйста». Это словесный мусор. Когда вы подходите на улице к незнакомому человеку, то, безусловно, правила приличия нам диктуют, безусловно, обратиться так. Но каждый раз – нам нет необходимости, потому что мы изначально общаемся призывами. Общались. Здесь возникает. Это не говорит о том, что вопросы надо забывать. Дело в том, что сами призывы – это манипуляция очень хорошая, интересная. Имеется в виду наша профессиональная. Но надо обязательно еще и знать, что у тебя есть гранаты, пистолеты, наганы, пулеметы. Это типы вопросов: сценарные, альтернативные. Там столько всего интересного. А у нас сегодня: типа поговорим. Давай вот это вот. Ну, пришла какая-то мысль, а откуда эта мысль пришла? А чего ты добиваешься? Существуют определенные методики обучения. Они очень интересные. И я как раз этим и был озадачен. Вот отвечая на тот самый ваш вопрос: как я пытаюсь быть свободным? Потому что, безусловно, какой-то человек, любой, он пытается найти какой-то выход из того положения, которое у него есть: нету здесь – значит, я буду делать то, если нет того, то буду делать то. И как раз сейчас давал интернет-интервью по поводу счастья. И я там понимаю прекрасно. И я как раз пишу об этом в этом интервью. Это такое интервью «К счастью». Интервью о счастье – «К счастью». Оно как бы эпистолярное, и поэтому есть возможность подумать. Это грустное воспоминание о прошлом. И я привожу там всякие примеры. Что касается журналистики, человек, тот, который как бы берет интервью, не понимает этого, безусловно, потому что молод. Это 1991-1993 год – это фантастическое, золотое время отечественной журналистики.
Е. Додолев:
Не конец 80-х, а именно 1991-1993?
А. Политковский:
Да, когда, так сказать, случился.
Е. Додолев:
Когда выходила программа «Политбюро» Политковского?
А. Политковский:
Да дело не в «Политбюро», я не в этом смысле.
О. Дружбинский:
А я думаю, что это. Вы знаете, я такой хочу уточняющий вопрос задать. Мы в прошлом эфире с Мукусевым говорили о том, кто как, из ведущих в том числе, монетизировал свою известность и свою славу.
А. Политковский:
Понятно.
О. Дружбинский:
Такая известная очень тема: кто, во что ее превратил?
А. Политковский:
Да.
О. Дружбинский:
А вы что, в тот момент выбрали свободу и решили не монетизировать?
А. Политковский:
Да.
О. Дружбинский:
Это был осознанный выбор?
А. Политковский:
Да.
Е. Додолев:
Ну почему же? Ты же бы акционером компании «ВИD», которая была самой, на тот момент, могущественной и производила, в общем, все хиты?
А. Политковский:
Нет, в моей жизни были разные такие ходы, когда у меня, можно было уйти во всякие. Это не свобода. Деньги – это не свобода. И я, на самом деле, в какой-то момент. Я понимаю всю двойственность и дуализм, так сказать, этой идеи. И многие, конечно, люди не понимают. Потому что когда они становятся богатыми, то они становятся рабами своих денег. Мне в этом смысле, конечно, здорово повезло, потому что я совершенно свободный в этом смысле человек. Я не член никакой из академий, никаких, телевизионных, я имею в виду. Вот я никто, я нигде.
Е. Додолев:
А приглашали?
А. Политковский:
Да, конечно, приглашали. Но когда-то, когда только организовывалась, например, вот это, как его, неудовлетворенный педик, этот «ТЭФИ».
Е. Додолев:
«ТЭФИ» вчера был.
А. Политковский:
Да.
Е. Додолев:
Хотел поговорить.
А. Политковский:
То как раз говорили о том, что там нет, так сказать, никаких профессиональных критериев, и мы не будем принимать участие. Имеется в виду телекомпания «Вид». Но ты знаешь, что среди, так сказать, тех людей, которые принимали это решение, вот потом совершенно спокойно человек принял противоположное, потому что ему надо было монетизировать.
О. Дружбинский:
Мы знаем.
А. Политковский:
Вот и все. И он туда пошел. Так сказать, есть определенная непоследовательность. И там в результате оказалось, вы всю эту историю, имеется в виду, того «ТЭФИ», вы знаете. Потому что вечное, по требованию Епрста, переголосование, пока не получат «ТЭФИ» определенное количество, чтобы «Первый канал». Вот он их наставил себе в кабинете, и счастлив теперь. Насколько я понял, по информации Интернет, вчера счастье случилось опять. В очередной раз опять все дали.
О. Дружбинский:
Да. «Новости Первого канала».
Е. Додолев:
Ну да, получил и «Первый канал», и «НТВ».
О. Дружбинский:
Новостная редакция.
Е. Додолев:
Новостная редакция. И Артем Шейнин получил, ну, в смысле.
О. Дружбинский:
Я сегодня случайно включил телевизор. Обычно я не включаю. «Первый канал» подключил. Радостная ведущая объявляет о том, что новостная редакция получила приз. Приз стоит на столе. Радость-то! Смотришь на них и думаешь. «Вот повезло!» – прямо хочется сказать.
А. Политковский:
Ну, это опять. Вы понимаете, это полная пустота, да?
Е. Додолев:
Почему?
А. Политковский:
Потому что уже академиков этих нет, которые боролись когда-то там, гордились, может быть, платили деньги. Среди этих академиков – почему там не нужно было присутствовать? Есть люди, которые к телевидению вообще не имеют никакого отношения. Вот они просто делают бабки на телевидении.
Е. Додолев:
Это кто имеется в виду? Продюсеры не имеют отношения?
А. Политковский:
Нет, там разные есть. Ну, просто пофамильно можно там было. Я имею в виду, в той тусовке. А сегодня выборщики какие-то. Ну, кто выборщики там? Потому что вы сами понимаете, может ли, например? Вы помните, когда это был хит новостей – «ТЭФИ»: это смокинги, это там какие-то все эти дела. Это так здорово! Это все обсуждается. А сегодня – это вот то, что вы говорите: там кто-то пищит радостно, что ему что-то такое вручили, а этого даже нет в топ-новостях, вообще не существует, понимаете? Почему? Нет поступка. Нет обсуждения. Ничего не существует.
Е. Додолев:
Почему? Есть поступки. Я вчера был ведущим утреннего блока с Малышевой. И Малышева совершенно не по сценарию, то есть там же суфлер, и она вдруг не по сценарию все сказала про… У нее 20 лет в этот день было. «Здоровье» в 1997-ом году вышло. И она прям не по сценарию, прям все вот: и что «у нас сегодня и у меня лично такой день». Ну как? Это поступок – раз, и отступить от сценария. Поблагодарила всех причастных.
А. Политковский:
Ну, давайте мы не будем.
Е. Додолев:
Было интересно мне, потому что я смотрю на суфлера – думаю: когда же мне свои слова говорить? То есть это был поступок, я считаю, у Елены Малышевой.
А. Политковский:
А мне грустно. Могу сказать, грустно. И я не хочу это даже смотреть. Потому что я понимаю прекрасно, что происходит. У нас есть политические заключенные. Людей сажают за перепосты. Последние – журналисты РБК, наши коллеги, которые просто требовали проводить какие-то там обсуждения и какие-то проводить референдумы.
Е. Додолев:
То есть нет свободы слова?
А. Политковский:
Вообще ничего не существует.
О. Дружбинский:
Я задам вопрос встречный сразу же.
А. Политковский:
Да, легко! На любой.
О. Дружбинский:
Ведь вы были депутатом, если я не ошибаюсь, 1990-1993 год.
А. Политковский:
Да.
О. Дружбинский:
Вместе с Мукусевым. И если я правильно помню, вы тогда пошли в Комитет по правозащитной деятельности?
А. Политковский:
Да, к Сергею Адамовичу Ковалеву.
О. Дружбинский:
Около этого что-то было?
А. Политковский:
Да.
О. Дружбинский:
То есть у вас в какой-то момент были на руках, назовем так, карты для изменения политической ситуации?
А. Политковский:
Да.
О. Дружбинский:
А почему же вы дальше не пошли?
А. Политковский:
Как это не пошел?
О. Дружбинский:
У вас активная жизненная позиция, но вы не стали больше депутатом.
Е. Додолев:
В политику в смысле, политическую карьеру.
О. Дружбинский:
То есть вы попробовали, и что, поняли, что ничего не получится, и поэтому ушли?
А. Политковский:
В том смысле, что когда бабахали по Белому дому, я не бегал и не кричал «Ура!» что ли? Что вы имеете в виду?
О. Дружбинский:
Не-не-не, я сейчас не про это. Я про то, что вы выбрали в какой-то момент для себя путь, назовем так, политика. Депутат – это политик все-таки.
А. Политковский:
Да.
О. Дружбинский:
И теперь, когда вы говорите, что все изменилось в худшую сторону. В ваших руках были рычаги, не все, естественно, но какой-то рычажок был, да? И можно было.
А. Политковский:
Понятно. Я готов на этот вопрос.
О. Дружбинский:
Вопрос я понятно сформулировал?
А. Политковский:
Да.
О. Дружбинский:
Почему вы не помешали?
А. Политковский:
Я свою профессию выше ставлю, чем депутатство и политику. Потому что Сергей Адамович Ковалев, в комитете которого я работал, ну, например, вот он говорил: «Надо поехать в пермскую зону (где он сидел)». Вы даже не представляете себе, как это интересно было – ехать с ним. Он ехал в зону, работающую, где он сидел. И я просто был поражен. Я наблюдал за тем, как он общался, будучи, став начальником над теми людьми, которые его там чморили, понимаете? Как он себя вел! И постольку, поскольку я был депутатом, то, естественно, я там встретился с одним человеком. У меня была камера, про которую вы, так сказать, в общем, много писали, именно та камера и была.
Е. Додолев:
Которая подарена.
А. Политковский:
Артемом Тарасовым, да.
Е. Додолев:
Да. И я записал там Александра Голдовича, который там сидел, и потом Сергей Адамович Ковалев его вытащил оттуда, а потом и зону закрыли. Понимаете? Понятно, что сейчас мы будем когда говорить – смешно сейчас. Он сидел только за то, что он пытался на резиновой лодке переплыть в сторону Турции. Его пограничники взяли, и вот он там сидел. Просто нормальный совершенно.
Е. Додолев:
Ничего себе «только за то»! Это нарушение пограничного режима.
А. Политковский:
Он этим самым пытался. Да, нарушение пограничного режима, но, естественно, ему там припаяли хороший, большой срок. И он сидел в этой пермской зоне. И я, естественно, как журналист, как человек, что-то умеющий делать, именно в этой сфере, я как-то это дело оформлял. И это было показано в программе «Политбюро». Вот и он был очень скоро, в скором времени, усилиями не моими, естественно, а Сергея Адамовича Королева, он был освобожден. Я работал в команде. И эта команда для меня была всегда комфортна, была понятна, ясна. И, может быть, моя вот эта ясность и понимание этой команды, оно привело к трагедии мою жену.
Е. Додолев:
Анну Политковскую, для тех, кто не знает.
А. Политковский:
Да, Анну Политковскую. Потому что она прекрасно знала, где я работаю, а я, естественно, ей давал какие-то телефоны, знакомил с теми людьми, с которыми я работал, которые ко мне очень хорошо относились, а для них она была никто в тот момент. И она постепенно набирала, так сказать, какой-то материал, какие-то знакомства, что-то такое делала. И потом поплыла, так сказать, кораблем, лайнером, не знаю, чем угодно, самостоятельно. Уже и всякие были там и сложности и проблемы, имеется в виду, с главными редакторами, всякие, так сказать, там были. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, я могу сказать, что депутатство журналиста – это недоразумение. Понимаете, да? Безусловно, нужно работать вместе и помогать людям. Например, сейчас Шаргунов это делает, слава богу, замечательно, вытаскивает этих людей. Потому что прокуратура не работает, суды не работают. Хоть что-то надо сделать, потому что надо людей спасать, которые ни за что сидят, лишь только из-за того, что какой-то следователь, который не образован, непонятный и невнятный в этой системе нашел какую-то лазейку, чтобы выпендриться. Поэтому, повторюсь, я свою профессию ценю намного более, она более высокая. Я никогда в жизни, такого не было, я никогда не выступал с трибуны съезда, хотя в Комитете по правам человека, конечно, там я что-то говорил и обсуждал там, но с трибуны съезда, чтобы выйти, выступить. Потому что я совершенно спокойно мог выступить, как бы у меня была другая трибуна. И было бы смешно мне лезть на трибуну.
Е. Додолев:
Имеется в виду, телевизионная, правильно?
А. Политковский:
Да. «Руслан Имраныч, дайте мне, пожалуйста, слово». Мне этого не нужно было. Я совершенно спокойно мог проявить, имеется в виду, понятную, сдержанную, взвешенную какую-то позицию, именно как, в то время, депутата.
Е. Додолев:
Потом. У нас просто полторы минуты.
А. Политковский:
Да легко!
Е. Додолев:
Осталось до конца эфира, а мне кажется, что Александр Владимирович нам так и не ответил на вопрос, с которого мы начали. Почему он сегодня вечером, в 20:00, не пойдет на празднование 30-летия культовой программы «Взгляд», ведущим которой он был?
А. Политковский:
Я просто хочу поздравить всех своих коллег, потому что, на самом деле, это, я просто знаю, что это праздник для них: для операторов, для редакторов, для музыкальных редакторов. Для огромного количества людей, которые показывали наши моськи, понимаете? А сегодня, так же, как все эти дни, будет моська одна, и будет все время театр одного актера, а я должен ассистировать этому. Не хочу.
Е. Додолев:
А просто пообщаться, увидеть ту же Марину Лозовую (главного редактора).
А. Политковский:
Она ко мне.
Е. Додолев:
Таню Дмитракову (режиссера). Они будут все. Елену Саркисян (спецкора).
А. Политковский:
Все, кто хочет, приезжают ко мне, и получают все полностью, вплоть до кровати, где могут переночевать, если они употребили какой-то алкоголь. Пожалуйста, совершенно спокойно. И для этого не нужно никакое 30-летие, потому что это условность. 30-летие – это условность.
Е. Додолев:
Это дата все-таки. Это рубеж определенный. А вот масштаб «отмечаловок» соответствовал ожидаемому? Или все-таки думалось, что будет более масштабное как-то, ну, в смысле публикаций каких-то, приглашений на радио, телевидение? Или вообще об этом не думалось?
А. Политковский:
Я не думал, честно могу сказать, я как бы не думал. Ну как? Единственное, к чему я был готов, и, в принципе, это и сделал, я свой основной телефон в какой-то момент, за неделю до этого дня, я его отключил.
Е. Додолев:
Хорошо, что есть мессенджеры, где я и нашел Александра Владимировича Политковского, который сегодня был в программе «Мимонот», радио Mediametrics, вели Олег Дружбинский и Евгений Додолев. Мы поздравляем с 30-летием нашего гостя!
А. Политковский:
Спасибо.
Е. Додолев:
И надеемся, что не последний раз мы в этой студии с ним беседуем.
О. Дружбинский:
Спасибо большое!
А. Политковский:
Приглашайте, спасибо!
Е. Додолев:
Тебя не дозовешься. «Приглашайте».