А. Малахов:
Передача «Инсайд: пластическая хирургия». Я, ее ведущий пластический хирург Малахов Александр, моя замечательная соведущая Олеся Голубцова, и наш сегодняшний гость Корчак Владимир Васильевич – кандидат медицинских наук, председатель этического комитета Российского общества пластической, реконструктивной и эстетической хирургии.
Тема нашего сегодняшнего разговора – неудавшаяся эстетическая операция, либо осложнение этих операций, неудовлетворительный результат в целом. Американское общество пластических хирургов предоставляет такую статистику за 2015 год, за 2016 еще не успели посчитать. Было сделано около 22 миллионов операций, включая малые манипуляции – филлеры, ботулинотоксин, там все по-честному. Около 2-х миллионов - пластические операции, 6 миллионов – реконструктивные и остальное – мелкие все манипуляции.
В. Корчак:
Какая-то странная статистика, потому что за 2013 год, я знаю от американских хирургов, достаточно известных, тот же Беккер, например, у них было сделано 380 000 операций. 380 000 операций в 2013 году в Америке. Самая оперирующая страна, самое большое количество оперирующих хирургов, большой спрос на пластическую хирургию, именно в Штатах. Было 380 000 операций по официальной статистике. Да, если сделать ботокс и считать это за операцию – то, наверное.
А. Малахов:
Я чисто по цифрам, 2 миллиона – это пластические операции, 14 миллионов – это минимальные инвазивные процедуры, в том числе ботокс, лазерные и так далее. 6 миллионов – это реконструктивные операции. Тенденция такова, и статистика показывает, что популярность пластических реконструктивных эстетических операций растет с каждым годом. Но остается в тени некая цифра, которую никто нам никогда не скажет, и никто вроде бы и не подсчитывает: сколько из этих операций являются вторичными? Сколько неудовлетворительных результатов среди этих операций есть, когда хирурги реоперируют. Почему?
В. Корчак:
Очень тяжело на самом деле посчитать, потому что никто не задавался этим вопросом, с одной стороны. С другой стороны, когда приходят пациенты, иногда приходится самому переделывать что-то за собой. Так бывает, это бывает иногда по вине хирурга, не выспался или что-то еще. Иногда бывает по вине организма пациента, скажем так, в кавычках, потому что сделаешь нос, вставишь импланты, вставишь хрящи – немножко повело, немножко что-то не так, пациентка недовольна. Но, если хирург человек нормальный и вменяемый и он дорожит своим именем, то он, естественно, это делает.
Считать это повторной операцией? Да, наверное, надо считать. Довольно часто бывает, что пациенты оперируются у хирурга и допускается ошибка по незнанию, к примеру, и пациентка не хочет у этого хирурга уже оперироваться, хотя ей предлагают. У нас, на этическом комитете, довольно часто разбираем такие случаи. Она говорит: «Я к нему не пойду! Потому что я ему не верю, потому что я ему сказала сделать это, это, это, а он мне сделал…».
У меня был последний случай. Позавчера у меня была пациентка, которая оперировалась у известного доктора, она у него делала один раз грудь, потом два раза родила, потом грудь поменяла форму, она пошла к нему и попросила сделать ей третий размер. Кто такой «третий размер» – в глазах у всех дам разное представление. Поэтому, хирургу надо быть крайне предельно осторожным, выяснять, что она имеет ввиду. Он сделал грудь, она пришла домой, надела бюстгальтер, который до этого был, и он точно так же сел. Грудь того же размера. Она в слезы, объем получился тот же самый. Грудь хорошая, все отлично.
О. Голубцова:
Он ей вытащил старые импланты, вставил новые, больше, а бюстгальтер не поменялся.
В. Корчак:
Форма хорошая, все отлично. Но пациентка недовольная, говорит: «Я заплатила деньги, за третий размер». Осложнение это? Не осложнение? Это какая-то недоговорённость между пациентом и хирургом, скорее всего, в данной ситуации хирург не услышал пациентку.
О. Голубцова:
Я думаю, что хирург перед операцией должен, наверное, объяснить, что такое объем имплантов, что такое размер, как это между собой соответствует.
В. Корчак:
Конечно. Пациентки приходят, первый, второй, третий размер – это прабабушкины лифчики были. Поэтому, нужно спрашивать у пациентки, объем грудной клетки – 75, какую ты чашку хочешь? В зависимости от этого и подбирать. Безусловно, что грудь такая вещь, это не нос и не глаза, где каждый миллиметр важен. Здесь невозможно сделать, что будет именно точно, но какой-то удовлетворяющий объем можно подобрать.
Между хирургом и пациентом должно быть чёткое понимание планируемого результата
А. Малахов:
Сейчас есть различные возможности при помощи компьютерного моделирования. Если у тебя нет взаимопонимания с пациенткой на словах, сейчас очень просто все смоделировать на компьютере.
О. Голубцова:
Кстати, моделирование, насколько я знаю, не очень любят делать хирурги, потому что результат моделирования, как правило, очень сильно отличается от конечного результата.
А. Малахов:
Не то, чтобы очень сильно, нужно объяснять пациентам, что не будет точного сходства.
В. Корчак:
Есть программа Chrysalis, эти ребята все из Швейцарии и девочка одна из Питера, она куратор по России. Можно все делать, просто они берут большие деньги и поэтому хирурги не очень заинтересованы. Я вам больше могу сказать, что и в Штатах, и во Франции – я знаю, потому что я член французской Ассоциации пластических хирургов – там особо этим никто не пользуется, потому что это мина под себя. С грудью ещё полбеды, но, если ты промоделируешь нос, или промоделируешь лицо, или что-нибудь, а потом будут требовать пациенты: «Ты мне там показал одно, а у меня получилось другое», начинаются разборки.
А. Малахов:
Там это все документально, в принципе, написано, что да, это возможные результаты, скорее всего. Возможные, это не будет точностью, копией этого результата. Это все же обговаривается там.
В. Корчак:
Пациентки разные бывают. Основная масса, конечно, женщин нормальные, вменяемые, им объяснишь, все нормально. Но бывают пациентки, особенно, у молодых девушек бывает – приходит, ей все нравится, все отлично. Через месяц приходит – ревет. Чего ревешь? Потому что вот, там, мне не нравится, начинает копаться, или бойфренд, или подружка от зависти сказала: «У тебя кривой нос», или «У тебя с грудью проблемы», что-нибудь. Всё, она, человек с неустойчивой психикой, начинает паниковать, начинает предъявлять претензии. Такое тоже бывает, мы сталкиваемся в обществе.
О. Голубцова:
Все-таки, наверное, стоит поделить все неудачные результаты на объективные и необъективные. То, что Вы сказали про импланты, это скорее всего, необъективный подход. Это какая-то недосказанность.
В. Корчак:
Я вам рассказал просто случай про субъективное отношение. Но бывают случаи, когда на самом деле доктор хочет денег заработать. В Москве это меньшей степени, потому что все фирмы, которые продают импланты, находятся в Москве, поэтому, очень просто. К примеру, я иду в операционную, у меня 4-5-6 пар имплантов, анатомия и круглая, в зависимости от того, о чем меня просят. Я ставлю на операционном столе сайзер, смотрю, сажаю пациентку, как и что, в зависимости от этого подбираю имплант. На периферии, в провинции это, наверное, сделать сложение, особенно в районных городах. Там ведь тоже есть пластические хирурги, их сейчас очень-очень много.
О. Голубцова:
Кстати, очень популярно сейчас ездить из центральных городов на периферию, потому что там дешевле делают операции. У Вас, как у Председателя этического комитета, бывали случаи, что с периферии от каких-то врачей приезжали?
В. Корчак:
Я не помню такого случая, чтобы кто-то из Москвы или из Питера поехал куда-нибудь в Урюпинск, сделал операцию и потом мы узнали, потому что неудовлетворительный результат. Здесь чисто психологическая установка: чем меньше пациенты платят денег, тем у него меньше претензий к доктору. Есть такое дело. Чем больше платит денег, тем больше претензий.
А. Малахов:
В какой-то мере я не согласен с Вами, есть такие пациенты, которые думают, что они заплатили какую-то сумму, даже меньше, чем обычно, и требуют на эту сумму просто несусветные услуги. Бывают такие люди и их достаточно много.
В. Корчак:
Саша, такие люди бывают, но это, с одной стороны, редкость. С другой стороны, если хирург грамотный и хотя бы чуть-чуть знает психологию и психиатрию, еще лучше, то понятно, когда приходит человек, переоперированный с ног до головы и начинаются эти разговоры, лучше такой пациентке каким-нибудь образом корректно отказать и не связываться с ней, потому что потом будут проблемы.
А. Малахов:
Мы вскользь коснулись этого вопроса, критериев. Давайте, проясним для всех, критерии оценки работы как таковые есть или нет у нас в стране? Что касается именно эстетики.
В. Корчак:
Для меня главным критерием является удовлетворенность пациентки. Это главный критерий.
А. Малахов:
Это субъективная совершенно оценка.
В. Корчак:
Но, другого нет. Другого нет, вы понимаете? Эстетическая хирургия - это философия.
О. Голубцова:
Можно вопрос такой. Согласны ли Вы с тем, что многие женщины подсаживаются на хирургию? Бывает, что приходит пациентка на одну операцию, вы делаете одну операцию, она начинает находить маленькие нюансы, находит еще что-то в себе.
В. Корчак:
Да, бывают такие пациенты. Процентов 25, наверное, может быть, 30% таких женщин есть, которых толкает в операционную неудовлетворённость собой. Здесь для хирурга очень важно понять, что это –дисморфофобия или субмания, или проблема в личной жизни. Даже опытные хирурги прокалываются в таких ситуациях.
О. Голубцова:
Хирург должен при этом психологом быть, чтобы понять, кто перед тобой.
В. Корчак:
Мне везет, у меня жена психиатр, я с ней живу больше 30-ти лет, меня поднатаскали, поэтому я знаю. У меня был случай, когда пришла женщина, мы с ней все обговорили, лет 40, наверное. Я сделал грудь, все отлично. Она пришла через месяц, опять рыдает, я начал выяснять, ничего понять не могу. Она потом приходит с мужем, и в конце концов понимаю. Муж завел любовницу. Она посчитала, что у нее плохая грудь и поэтому он нашел любовницу, она сделала грудь, а он опять ходит к любовнице, она пришла, виноват доктор. Значит, грудь не такая. Так тоже бывает.
То, что подсаживаются на операции? Да, такие пациентки есть. Но последние, наверное, лет 15, это психически нормальные люди. Когда я начинал пластическим хирургом в институте на Арбате, это был 1988 год, у нас чаще пациенты были. В то время оперировали только в двух институтах в Москве, еще делали носы в Тбилиси и чуть-чуть оперировали во Владивостоке, поэтому основная масса, все пациенты Советского Союза ехали к нам. Поэтому, очень хорошо можно было проследить таких дам, которые просто реально, мягко говоря, у них с головой немножко не то и они по ходу делали все.
А. Малахов:
Знаете, что обидно? Как специалисты, мы таких людей должны вычленять и ставить их на место, или ограничивать, или говорить им, что не в этом дело, или, извините, я не могу вам помочь. Нельзя же всем угождать!
В. Корчак:
Саша, это бесполезно! Это проблема психиатрии. Если врач понимает, что он сталкивается с такой пациенткой, то лучше ей каким-то корректным образом отказать.
А. Малахов:
А еще лучше – направить к специалисту, может быть, к психотерапевту.
В. Корчак:
Она не пойдет никуда. Она же социально адаптирована, у нее все в порядке, у нее на работе в порядке, у нее семья. Но у нее в голове происходит что-то такое, что да, пойдет она к психиатру, он скажет, что у вас там – она пошлет его куда подальше и пойдет заниматься. Ты ей откажешь, но сейчас очень много молодых хирургов; она приходит к опытному, хирург ей отказывает, она тут же разворачивается, заворачивает за угол и там в два раза дешевле ей чего-нибудь учудят.
А. Малахов:
Это вопрос, как раз, нашего общества пластических хирургов, чтобы мы соблюдали какие-то этические ценности.
В. Корчак:
Без сомнения, это то, чем мы занимаемся, потому что без этого не может. Хотя мы общественная организация, мы не можем гонять всех, но чаще мы занимаемся тем, что улаживаем конфликты между врачами и пациентами, предлагаем врачу сделать повторную операцию. Если это его ошибка, желательно, чтоб он это сделал бесплатно. Это корректно, это нормально, ничего в этом нет.
О. Голубцова:
У нас самые популярные какие операции? Скорее всего, нос и грудь?
А. Малахов:
Как и везде, грудь на первом месте, липосакция, нос.
В. Корчак:
Грудь, нос, веки, липосакция. Месяц на месяц не приходится.
А. Малахов:
Нет, но по общей статистике, опять же, обращаюсь к американской статистике, на первом месте стоит грудь, потом липосакция, а потом…
В. Корчак:
Грудь у нас идет за счет увеличения, за счет аугментации, на втором месте мастопексии, потом редукции. Но это так. Носы, веки.
О. Голубцова:
Насколько я знаю с веками тяжелее, потому что число повторов ограничено. Веки можно, наверное, два раза в жизни подрезать, потом уже их резать некуда, правильно?
А. Малахов:
Потом нечего резать.
В. Корчак:
Я резал и три раза, но, когда были показания. Маленькую коррекцию делаешь, можно назвать это операцией, можно назвать минимальной коррекцией. Так бывает, но крайне редко.
О. Голубцова:
Но самые частые переделки – это грудь и нос, скорее всего. Я по наблюдениям по своим.
Давайте, о чем-нибудь конкретно поговорим, почему так происходит?
А. Малахов:
Давайте, о носе. Вы же носом тоже занимаетесь, и я занимаюсь, давайте, побеседуем о носе.
О. Голубцова:
Чаще всего из-за чего получается неудовлетворительный результат? Чаще всего ошибка хирурга, или особенность организма пациента?
В. Корчак:
Сложно сказать, от чего чаще. Бывает ошибка хирурга, что-то он не так сделал. Бывает ошибка хирурга чисто вербальная, он не договорился с пациенткой, недопонимание. Может быть, операция хорошо сделана, осложнений нет, все хорошо, все ровненько это, а пациентке нос не нравится.
А. Малахов:
Я стараюсь пациентам объяснить, что мы его делаем не как скульптуру, мы не выдалбливаем нос из кирпича. Там множество различных тканей, там кости, хрящи, кожа, SMAS. Мы с кучей тканей работаем, мы не можем ювелирно, до долей миллиметра на заказ сделать. Причем, индивидуальные черты лица, все нужно учитывать, невозможно сделать. «Здрасте, я хочу нос, как у Анжелины Джоли». Извините, но у вас лицо немножко другое, будет у вас нос, как у Анжелины Джоли, вы станете на чучело похожи. Очень много нюансов.
О. Голубцова:
Можно ли понять, вообще, чья ошибка? Вы, как Председатель этического комитета, всегда ли Вы можете понять? Врач говорит: «Нет, это не моя ошибка», пациент говорит обратное. Какой объективный критерий?
В. Корчак:
Без сомнения, 100% можно сделать вывод: есть ошибка доктора, нет ошибки доктора. Иногда бывает неудовлетворительная ситуация, когда просто таким образом идет заживление. Заживление идет у всех по-разному. С одной стороны рубцевание будет жёстче, с другой – мягче, немножко кончик может потянуть или еще что-то. Когда инородное тело вставляется в нос, довольно часто такая ситуация бывает. Кто-то на это закрывает глаза, а кто-то: «Вы знаете, у меня вот здесь, чуть-чуть, на миллиметр». Ошибка? Это уже не ошибка.
О. Голубцова:
У нас оперируют частные клиники. В частных клиниках врачи и договора тоже немножко разнятся. Кто-то берется переделывать бесплатно бесчисленное количество раз. Кто-то берется переделывать платно. Вы как считаете, какой подход правильный?
В. Корчак:
Если ошибка доктора, должен оперировать бесплатно; если не договорились о чем-то – наверное, имеет смысл, я по крайней мере так делаю, если небольшая коррекция, мы у себя в клинике берем за наркоз и зарплату персонала. Никаких дополнительных денег мы не берем.
О. Голубцова:
У вас бывали ситуации, что к Вам, как к комитету, обращались и Вы решали конфликт?
В. Корчак:
Без сомнения, конечно. Иногда в комитет, иногда мне одному звонили, по поводу век был, по поводу лифтинга.
О. Голубцова:
Если врача заставить переделывать, он разве хорошо переделает из-под палки?
В. Корчак:
Нет, просто ему рекомендуешь, каким-то образом. Но довольно часто знаете, какая история бывает, когда пациентка говорит: «Все, я ему не доверяю и я хочу вернуть деньги». Безусловно, что мы в этическом комитете не можем никак способствовать тому, чтобы клиника, в которой оперировалась пациентка, вернула ей деньги. Понимаете, потому что это прерогатива суда.
А. Малахов:
Через суд у нас достаточно сложно все доказать, потому что у нас считается ошибкой, если ты допустил какие-то функциональные осложнения. Если нос до операции дышал, после операции он не дышит, тогда это считается ошибкой. Тогда ты можешь деньги вернуть. Я не слышал именно эстетических историй. Были такие?
В. Корчак:
Были. Из Новосибирска с одной девочкой. С левой стороны крыльный хрящ был резецирован, но нормально, а с правой стороны он был резецирован полностью, хирург убрал клапан.
А. Малахов:
Наверное, клапан просто слипался. Здесь функционал, правильно?
В. Корчак:
Да, просто был так. Это заметно прямо на фотографии, что здесь говорить.
О. Голубцова:
А что говорил хирург в этом случае про свою работу?
В. Корчак:
Мы с ним разговаривали, он говорит: «Да, так получилось, мы готовы переделать». Пациентка говорит: «Я не хочу. Я хочу в Москву поехать. Отдайте мне деньги за операцию». В общем, сложная история.
О. Голубцова:
А что сложного, если человек признает свою ошибку?
А. Малахов:
Зачастую, квалификация такого хирурга не позволяет сделать переделку, даже переделать за собой. Он просто не может, у него нет навыков. Если он уже так сделал, какую-то очевидную вещь допустил, которую в принципе нельзя допускать, недооценил ситуацию – он не может переделать.
В. Корчак:
Конечно, он не может сделать. Если он честный и нормальный, значит, должен обратиться к тем, кто это может сделать, как компенсировать пациента. Потому что, понимаете, тут напортачишь, плохо себя поведешь – судьба накажет в другом месте.
О. Голубцова:
Есть абсолютно безбожные люди, которые вообще ни во что не верят. У меня вопрос другой. Как Вы считаете, может ли один хирург одинаково хорошо делать и грудь, и нос, и антиэйджинговые операции, подтяжки и липосакцию, может такой универсал быть?
В. Корчак:
Может. Когда мы начинали пластическую хирургию, нас всех готовили. Сейчас такая тенденция, что человек должен быть унифицирован по одной операции, узкоспециализированный. У нас недавно был конгресс в Питере, там была грудь, липосакция, липофилинг и прочее. Приезжал хирург из Флориды, который занимается только липосакцией и липофилингом. Он по 5 штук в день клепает. Человеку это нравится, он это делает, но он больше ничего не делает. Начал, мне сказали, животы делать. Начал животы делать.
Пластическая хирургия – это не конструктивная хирургия, это ожоги, пластика кисти, как в мире принято. Я считаю, если пластический хирург занимается, он занимается какой-то из областей, он должен делать уметь все. Например, человек, который занимается кистью, должен делать все суставы, правильно? Все сухожилия, всё он должен делать. Если человек занимается эстетической хирургией, он должен уметь делать все операции. Другое дело, что определенному доктору не нравится делать нос, но он его не делает. Не нравится, у человека не идет или он не видит это, ему не нравится. Он это не делает. Сейчас очень многие, в мире пошло таким образом, что люди специализируются по одной-двум, операциям. Но, когда мы учились, мы старались делать все, потому что это интерес хирурга.
А. Малахов:
Одно дело уметь, другое дело практиковать. Когда только практикой занимаешься - мне нравится делать грудь, я буду делать грудь.
В. Корчак:
Это навык, это навык, потому что хирургия – это рукоделие, можно обезьяну научить оперировать. Если человек хочет это делать – он научится. Если он не хочет…
А. Малахов:
Как считаете, какой будет лучший врач, как выбрать себе врача? Который делает всё, или нужно искать узких специалистов?
В. Корчак:
Не могу однозначно ответить, пациентки идут таким образом. Они смотрят на своих приятельниц, на своих родственниц. Кто-то у кого-то делал, понравилось, приходят на консультацию, разговаривают. Смотрят, как хирург разговаривает, как общается, как объясняет, показывает свои работы. Если пациентке нравится, она к нему идет. Я не могу 100% сказать, что у хирурга, который делает только носы, не бывает косяков. Быть такого не может.
О. Голубцова:
А Вы сами что больше любите делать, и максимальное количество раз по какому направлению?
В. Корчак:
Так сложилось, когда я начинал, я лет 10, наверное, делал всё в равной степени. Потом получилось таким образом, что был серьезный накат на силикон, вы знаете эти истории 1990-х годов, штатовские, французские. Я с 1999 по 2004 год ставил физрастворные импланты компании Arion - физрастворные импланты с клапаном, они как футбольный мячик. Чем они нехороши? Если этот имплант наполнить не полностью, то будет шум плеска, когда их наполняют полностью, получаются шары. Кому хочется шары, может получить. Американские хирурги были вынуждены их ставить, потому что у них до 2004 был запрет на силикон с 1992 года. Французская компания Arion, потом PIP, делали физрастворные импланты, запаянные в лабораторных условиях, стерилизация была гамма-излучением. Поэтому, даже если там физраствор был, не до конца наполнена была камера, никакого шума плеска не было.
Я, наверное, больше 500 пациенток прооперировал этими имплантами. Потом в один прекрасный момент выяснилось, компания сообщила, что они прекращают выпускать импланты, потому что оказалось, что физраствор изнутри протирает имплант. Он при движении выполняет функцию наждака. Появляется маленький дефект, и пациентка звонит: «Владимир Васильевич, я умираю». Что такое? «Пошла мыться в душ, у меня одна грудь исчезла». Я говорю: «Не умирай, приезжай, поменяем». Хотя, такие случаи были редкие и компания Arion давала гарантию 5 лет. Сначала они не давали, потом сказали, что могут 5 лет. Как они это определили, я не знаю, потому что определить срок годности имплантов невозможно. Невозможно же их поставить свиньям или крыскам и наблюдать 30 лет, сколько этот имплант прослужит. Хочу сказать, что по физрастворным имплантам у меня есть наблюдения – 15 лет, 14 лет. Это больше, чем многие силиконовые импланты.
О. Голубцова:
Подождите, у силиконовых же пожизненная гарантия?
В. Корчак:
Это компания дает пожизненную гарантию, но это не значит, что они пожизненные.
О. Голубцова:
Это значит, что компания заменит бесплатно, что ли?
А. Малахов:
Зависит от чего он разорвался, какова причина.
В. Корчак:
По крайней мере она дает такой сертификат и, смотря от чего разорвался. У меня был случай, когда лопнул имплант МакГан, было лет 10 назад. Девушка была рокер, она влетела на мотоцикле куда-то в аварию, был сильный удар. Мы обратились, они сказали, что не тот случай. Они отказались, поэтому, просто за ее деньги переставили оба импланта, потому что она потом захотела чуть побольше поставить. В общем, удовлетворили ее желание, мы сделали все так, как надо, как ей хотелось. Бывают разрывы имплантов, бывают.
О. Голубцова:
Мы начали с того, что Вам больше всего нравится оперировать?
В. Корчак:
Мне грудь нравится оперировать, мне нос нравится оперировать, мне нравится лицо оперировать, живот нравится оперировать.
О. Голубцова:
Можно ли все вместе сочетать в одной операции? Это, вообще, нормально, хорошо или плохо? Так, чтобы нос, грудь.
В. Корчак:
На самом деле, это зависит от здоровья пациентки в первую очередь. Если у человека есть проблемы со здоровьем, то ее держать под наркозом 4-5-6 часов не целесообразно. Через год, это лучше. Наркоз меньше.
А. Малахов:
Тут можно сказать, чтобы не ввести в заблуждение, потому что многие боятся наркоза. Не нужно бояться наркоза, есть операции по 8 часов и по 10 часов, это не проблема.
В. Корчак:
В моей практике самая большая операция была торсопластика 8 часов. Мы с моим ассистентом делали.
А. Малахов:
Я к тому, что наркоз – не самое страшное. Это все под контролем.
В. Корчак:
Если здоров пациент, если хороший анестезиолог, если хорошие препараты, которые он пользуют, то никакой проблемы в этом нет.
А. Малахов:
Сегментарные операции, мы начали. Сегментарные операции – это когда выполняется несколько операций за один, грубо говоря, заход .
В. Корчак:
Пример, приходит пациентка и говорит: «Я хочу сделать веки, лицо, хочу сделать грудь и хочу сделать липосакцию живота и спины за один раз». Особенно грешат этим пациенты, которые приезжают откуда-нибудь из Хабаровска, или Читы, или Иркутска, издалека. Им ездить в Москву сложно. Поэтому, мы смотрим в конкретном случае, как быть? Чаще всего, к примеру, я сделаю лицо с веками, а месяца через 3-4 можно сделать другое. Если, к примеру, пациентка хочет грудь и нос, это можно сделать легко. Проблем никаких нет, потому что 40 минут грудь, и нос.
А. Малахов:
Это если без мастопексии и грудь все в одном.
В. Корчак:
Нет, я говорю об аугментации. Но, если мастопексия, и с имплантами – это подлиннее.
О. Голубцова:
Мастопексия – это что, удаление желез?
А. Малахов:
Нет, это подтяжка.
В. Корчак:
Это подтяжка. Около 2-х часов длится такая операция, мы оперируем вдвоем, чтоб быстрее.
А. Малахов:
На самом деле, длительность операции – не самое важное. Наши зарубежные коллеги не стремятся быстро оперировать. Это наша школа, нас учат: время, время, наркоз, наркоз.
В. Корчак:
Никто их там ничему не учит, это зависит от темперамента хирурга, от его знаний и как он оперирует. Делает он лишние движения во время операции или нет. Я могу о себе сказать. Я по молодости прокатывал каждую операцию с вечера. Я знал, что я буду за чем делать, я все это писал и планировал. Я видел хирургов, которые начинают делать – и не знает, что делать; он берет один инструмент, потрогает, берет другой инструмент. Потом эффект-то неплохой получается, но за счет лишних движений длительность операции увеличивается в 2 раза. Для чего это надо? Я понять не могу.
А. Малахов:
Ты даже не знаешь алгоритма, это как-то странно. Но длительность операции от многих факторов зависит – команда, анестезиолог, сестра... Как быстро что тебе подадут, как ассистент у тебя оперирует, не мешает ли он вообще тебе оперировать. Это очень много значит. Я просто к тому, что, например, иностранные наши коллеги, тот же нос на больших хороших конгрессах могут оперировать и 3 часа, могут и 5 часов.
В. Корчак:
Вы не учитываете одну вещь. Я вам хочу сказать, когда на конгресс приезжает хирург, он оперирует с чужим ассистентом, с чужой сестрой, с чужими инструментами. Если Вы были год назад; Вы говорите, Вы забираете реберный хрящ. Вы знаете, сколько хирург забирал реберный хрящ? Три с половиной часа! Три с половиной часа! Я не помню имени, французский хирург. Я думаю, что в своей клинике, со своим персоналом, он так долго не работает.
А. Малахов:
Но зачастую, Владимир Васильевич, если приезжает иностранный хирург, они приезжают со своим чемоданом, даже со своими нитками и со своими ассистентами. То, что касается немецких наших коллег.
В. Корчак:
Бывает так, но чаще не так, потому что, вы понимаете, приехать и 3 дня где-то сидеть и оперировать, кого-то учить, без гонорара или за маленький гонорар, чем он у себя в Мюнхене за этот день сделает 5 операций.
О. Голубцова:
Кстати, мой новый вопрос. Сколько, вообще, операций, для себя, у Вас есть какое-то ограничение? Какое-то число, за которое Вы не уходите, например, 5 операций в сутки?
В. Корчак:
Нет, нет, нет. Эти вещи кончились. Во-первых, нет столько пациентов сейчас, и это определяется очень многими причинами. Хирургов и клиник стало значительно больше. Экономические ситуации, потому что у людей не так много денег на это.
О. Голубцова:
Нет, если, например, наплыв есть. Я имею ввиду максимум, сколько Вы можете взять?
В. Корчак:
Если наплыв, то три. Три пациентки могу взять, но обычно берешь лифтинг, грудь, и что-нибудь попроще, вечки какие-нибудь. Иногда две груди, например, нос есть, получается три. Больше трех – нет, я не хочу.
О. Голубцова:
Перерыв какой нужно сделать между операциями, чтоб восстановить силы?
В. Корчак:
Перерыв? Обычно делается минут 40.
А. Малахов:
Пока подготовится операционная.
В. Корчак:
Пока идёт подготовка. Пока наркоз, пока там анестезиолог беседует с пациенткой, там много всяких нюансов, получается перерыв в пределах часа. В это время хирург отдыхает. Но, я еще хочу сказать, что, если хирург знает, что делает, он уверен в себе, он не делает ничего лишнего, он построил план операции, то он на операции не устает. Это же не вагоны разгружать, он на операции не устает. Бывают тяжелые операции на сердце, которые делаются в 2-3 бригады – там, конечно, безусловно, очень ответственная история, люди не могут больше 4-5 часов одновременно стоять за столом, они уступают место другой бригаде, а сами отдыхают, потом меняются. В эстетической хирургии такого нет.
О. Голубцова:
Я со стороны пациента провела небольшой анализ, скажем так, по форумам. Есть такое мнение, что популярные хирурги, в какой-то момент, когда у них большой наплыв пациентов, они их набирают и оперируют, оперируют подряд, очень много. Когда они себе зарабатывают имя, начинает страдать качество, потому что количество максимальное и целые сутки человек вспахивает.
В. Корчак:
У каждого хирурга есть определенное количество осложнений за год. Есть. Иногда смотришь, почему так произошло, понять нельзя. На ровном месте. Делаешь 30 животов в год – все нормально. В декабре делаем, перед Новым Годом, и начинается лимфорея, начинает течь лимфа. С этим бороться очень сложно. Почему так произошло? Сложно сказать, потому что делаешь, вроде бы всегда одинаково, стараешься делать качественно, стараешься всё сделать хорошо, а получается так. Поэтому так. Когда берут много и оперируют много, чем больше оперируешь, тем больше будет у тебя проблем.
У каждого хирурга есть определенное количество осложнений за год
А. Малахов:
Кто не оперирует, у того и осложнений нет.
В. Корчак:
По молодости, когда мне было за 30, я делал по 8-9 операций в день. Но тогда мы немножко по-другому оперировали, тогда особо никто не заморачивался на внутрикожных швах, тогда особой конкуренции не было. Можно было быстро сделать, объемным швом зафигачить быстренько.
А. Малахов:
Все течет, все изменяется. Хирургия тоже не стоит на месте. Поэтому, я добавлю: невозможно все оперировать классно, потому что нужно иметь огромный пласт знаний. На этот конгресс съездить, здесь на нос посмотреть, здесь на грудь посмотреть, здесь посмотреть, что с лицом нового творится. По сути очень много.
В. Корчак:
Я согласен, но я вам хочу сказать такую вещь, что какое-то время, лет, наверное, 6 назад, я не стал так часто посещать конгрессы. Потому что лекторы одни и те же, показывают и читают одно и то же. Лицо – оно и в Африке лицо, там ничего нового найти невозможно. Есть такой хирург, Томас Биггс, из Хьюстона, наверное, вы слышали о нем, уже в возрасте, он не оперирует. Когда его первый раз Н.Нудельман пригласила к себе в Екатеринбург, он читал лекции, показывал операции, и он сказал такую фразу: «Вы должны учитывать, вы здесь много чего посмотрели, вы должны все отфильтровать». Самое большое количество осложнений у хирургов бывает после конгрессов, потому что они что-то новенькое увидели, им понравилось, они начинают это делать, хотя ещё не отработано и возникают различные проблемы. Поэтому, надо фильтровать информацию; надо пробовать что-то новое, попробовал – взял. Сейчас липофилингом увлекаются, но начало, я его делал еще в 1991 году. Оборудования не было, но то, что мы делали – это было кино, конечно, но каких-то результатов мы добивались; нам это категорически не нравилось и мы это дело оставили.
О. Голубцова:
Вы ребра когда-нибудь удаляли?
В. Корчак:
Нет, я никогда не удалял. Я вам объясню. Пошла мода, начали ребра удалять, а потом кто-то на конгрессе сказал, что это грозит в старости снижением экскурсии легких. Причем, он сказал, и без того с возрастом развивается сердечно-сосудистая недостаточность, сердечно-легочная недостаточность, а тут еще ребер нет, убрано 12-е ребро, и возникают проблемы со здоровьем. Поэтому, с этим делом завязали и, по-моему, я не слышал, чтобы в мире кто-то практиковал. Но, может быть, отдельные случаи бывают. Шер – это отдельный случай, эта девушка про себя сказала, что 44 операции сделала.
А. Малахов:
Все хорошо в руках того человека, который это придумал – опять же, возвращаюсь к методикам.
В. Корчак:
Конечно. Когда ты оперируешь, чем больше опыта ты набираешься, ты вырабатываешь какую-то свою линию. Поэтому, если у тебя бывают отклонения, у кого-то посмотрел, то к этому надо относиться очень осторожно. Ведь не секрет, что к примеру, приезжают 15 лекторов, читают 2 темы – грудь и нос, или 10 тем – и они учатся друг у друга. Приезжает, например, хирург из Стамбула, хирург из Нью-Йорка, из Парижа, из Мюнхена, и каждый друг за другом подсматривает: а что этот сделает? А как это делает? Они сами между собой дискутируют. В этом есть учеба, потому что в медицине ты постоянно должен совершенствоваться, идти в ногу со временем, должен быть в курсе всего.
А. Малахов:
Спасибо, Владимир Васильевич, что пришли.