Олег Дружбинский
-Привет, друзья! С вами радио «МедиаМетрикс» и программа «Исторические аналогии» с Дмитрием Гутновым и Олегом Дружбинским. Добрый вечер, Дмитрий Алексеевич!
Дмитрий Гутнов
- Добрый вечер! У нас сегодня такая завораживающая тема, аж холодок по коже.
Олег Дружбинский
- Да. Надо подсобраться, что называется.
Дмитрий Гутнов
- Надо подсобраться с мыслями.
Олег Дружбинский
- И тема у нас сегодня — «История тайной полиции в России». Я так написал, что эта тема будет со времён Ивана Грозного до наших дней. Но по поводу наших дней надо быть поосторожней, потому что…
Дмитрий Гутнов
- «Ходить бывает склизко по камешкам иным», говорил Алексей Николаевич Толстой о том, что было близко. Но лучше умолчим.
Олег Дружбинский
- Да, верно. Потому что про сегодняшние действия тайной полиции мы что-то, может, и знаем, но знаем ли мы то, что есть на самом деле?
Дмитрий Гутнов
- Да, это всё очень сильно мифологизировано. Документы, естественно, закрыты и, видимо, будут открыты не так скоро.
Олег Дружбинский
- Естественно. Поэтому давайте начнём историческую ретроспекцию. С чего же начиналась тайная полиция в России?
Дмитрий Гутнов
- Надо иметь в виду, что довольно долго, как Вы совершенно правильно анонсировали, (даже не до Ивана Грозного, а до Бориса Годунова) основным методом политического сыска была прямая репрессия. То есть человека, которого обвиняли, просто пытали, запытывали, держали на дыбе, и он сознавался в том, что Ивану Грозному требовалось узнать. И всё. Никаких особенных полиций в современном понимании этого слова просто не было. Некоторые историки считают, что вся эта история с опричным террором в значительной степени связана с тем, что как раз не было тайной полиции. Потому что, в принципе, заслуга преемника Ивана Грозного — Бориса Годунова — как раз заключается в том, что он мало отличался от Ивана Грозного, он был человеком той же эпохи. Он, конечно, был чуть помоложе, но, сами посудите, он был зятем Малюты Скуратова. Вряд ли бы он не был таким же опричником, как Малюта Скуратов, разрешив Малюте Скуратову жениться на своей дочери. Но, тем не менее, Борис Годунов сильно отличается от Ивана Грозного тем, что он пытался уйти от прямых репрессий. Он наводнил Москву большим количеством соглядатаев, шпионов разных. И, собственно говоря, все его победы в этих его интригах, которые проистекали сразу же после смерти Ивана Грозного, 1584-1587 годы, когда ему удалось убрать с исторической сцены своих основных конкурентов (Шуйских, Бельских и т. п.), заключаются в том, что он знал о планах заговорщиков раньше, чем кто-либо другой. И зачастую даже раньше, чем те предпринимали свои действия.
Олег Дружбинский
- Молодец, получается, какой!
Дмитрий Гутнов
- У него были тоже проколы на самом деле. Дело в том, что Царь Фёдор постоянно болел, и головной болью Годунова было: как бы удержаться у власти. Поэтому он вёл совершенно нелицеприятные тайные переговоры с Австрийским двором о том, что в случае смерти царя Фёдора обженить вдову Фёдора, Ирину, на каком-нибудь иноземном принце. И эти слухи просачивались каким-то образом, о них узнавали, происходили бунты, которые, кстати говоря, Годунов подавлял, тоже зная о том, что подобные выступления будут. А наиболее известным из его приключений в области полицейских, в области доносительства было то обстоятельство, что был составлен большой заговор. Дело в том, что царица Ирина была бездетна. И по этому поводу, для того, чтобы убрать Годуновых от власти, его противники…
Олег Дружбинский
- А чьей супругой была царица Ирина?
Дмитрий Гутнов
- Она была супругой царя Фёдора. Вообще, говоря современным языком, у неё токсикоз был. Она всё время рожала мёртвых детей. Но дело не в этом. Наследник нужен, понимаете? Это было формальным поводом для оппозиции Годунова предложить царю развестись с законной женой (как это было с Василием III) и жениться на какой-то новой. Даже кандидатура была готова. Причём Годунов об этом узнал раньше, чем эта интрига началась, чем письмо Федору было подписано. Он вызвал одного из главных заговорщиков, митрополита Дионисия, и спросил его: «Владыка, это же молодые люди, у них будут ещё дети, зачем вам это надо?» И вот только из-за этого весь заговор и распался, потому что владыка тут же пошёл на попятную, уличённый в нелояльности и пр. Вообще об этом можно рассказывать много, но времени у нас мало, поэтому я всё-таки пойду вперёд, после Бориса Годунова. Я только хотел бы сказать, что при Борисе Годунове ещё не было официальной структуры тайной полиции. Это были его агенты, которым он сам платил, почти как Ришелье во Франции.
Олег Дружбинский
- То есть никакой организационной структуры не было?
Дмитрий Гутнов
- Нет. Хотя, надо сказать, что со времён предшественника Ивана Грозного — Василия III — в Москве действовал разбойный приказ для борьбы с преступностью со всей инфраструктурой. Там была некая регламентация, там были губные старосты на местах, которые играли роль (как бы мы сейчас сказали) шерифов или полицейских-комиссаров. Были некие инструкции, как себя вести при каких-то злоупотреблениях. Так вот, в этих инструкциях губным старостам (ещё более раннего времени) было написано, что в случае, если пойманный вор на пытке или принародно начнёт кричать «Слово и дело государево», то, соответственно, это сразу изымается из компетенции криминальной полиции и переходит в приказ тайных дел. Этот «приказ тайных дел» назывался в разные годы по-разному. Как правило, этот приказ возглавлял лично государь. По крайней мере, царь Алексей Михайлович, когда поймали Разина, допрашивал его лично. Не только как царь, а как глава этого тайного приказа.
Олег Дружбинский
- Глава современного ФСБ.
Дмитрий Гутнов
- Да. Если уж окончательно юморить, то надо иметь в виду, что главная пыточная, которая обслуживала и разбойный приказ, и тайный приказ, находилась там, где сейчас находится маленькая башенка Кремля рядом со Спасской башней, и называется Константино-Еленинская башня. Это совершенно ужасное место, потому что именно в недрах этой башни находилась главная пыточная. И рядом находилось, как бы мы сейчас это назвали, СИЗО. Оно называлось «застенок», потому что находилось за стеной Красной Площади. По этому поводу пошёл по Руси гулять термин «застена».
Олег Дружбинский
- Понятно.
Дмитрий Гутнов
- И, собственно говоря, довольно долго никакого следствия не было, а были пытки. Человек, который кричал «Слово и дело государево», мог рассчитывать на то, что его на это пыточной уморят не сразу. Он поживёт несколько дней, пока сам государь или его доверенные лица от него не добьются чего-либо. В этой оргструктуре наша тайная полиция существовала довольно долго, вплоть до Петра Великого, которому, поскольку он занимался реформированием всей страны, на тайную полицию не хватило времени. Точнее говоря, он реформировал этот приказ тайных дел, заменив его на знаменитый Преображенский приказ. Единственный, кстати говоря, приказ, который в новой структуре государственных органов (коллегии, сенат и тому подобные) остался от прежних дел, от прежней структуры управления. Возглавляла этот Преображенский приказ не менее экзотическая личность — Фёдор Юрьевич Ромодановский. Не путайте с нашим современным начальником миграционной службы.
Олег Дружбинский
- Так блестяще описанный Алексеем Толстым в книжке «Пётр Первый».
Дмитрий Гутнов
- Абсолютно. Дело в том, что он был человеком «плоть от плоти» предыдущей эпохи — такой боярин, мученик и тому подобное. Но при этом он рабски был предан Петру. Пётр его даже называл «князь-кесарь» и считал своим местоблюстителем. И даже когда уехал в своё заграничное путешествие, именно Ромодановский управлял страной. Управлял, надо сказать, весьма экзотически. По крайней мере, то, что я читал в описаниях (я не берусь достоверность этих описаний брать), но рискну вам это всё рассказать.
Олег Дружбинский
- Интересно очень.
Дмитрий Гутнов
- Поскольку всё-таки он был князем-кесарем, а не царём, то жить в Кремле или во дворце кремлёвском ему было неудобно. Поэтому жил он напротив Кремля, на нынешней Моховой улице. Здание не сохранилось. По-моему, на этом месте сейчас находятся какие-то здания Московского университета. И дом у него был вполне такой старобоярский. То есть по-европейски нужно было бы строить дворец, как Брюс построил (генерал-губернатор Москвы) в Брюсовом переулке, который лицом выходит на красную линию улицы. А у него был дом в старых традициях — громадное имение (как у нас дачи), сад, большой забор высокий. Где-то в глубине этот боярский дом и стоял. И, поскольку он был первым лицом государства на время отсутствия царя, то, естественно, к нему ходило туда огромное количество просителей. Так вот, просители эти к ужасу своему обнаруживали, что, когда они стучали, раздавался звон цепей и откуда-то из глубины сада прибегал ручной медведь на цепи, буквально как сейчас злые собаки.
Олег Дружбинский
- Здорово.
Дмитрий Гутнов
- И держал в руках чарку водки. Я обращаю внимание, что чарка водки — это не наши представления о рюмке, которую мы с вами держим. Чарка — это мера водки, вполне понятная. По-моему, три чарки — это графин или полуграфин, что-то в это духе. То есть это вполне такая хорошая мера водки. И медведь давал просителю выпить. Если человек пил, то его пропускали и Ромодановский с ним беседовал, а если нет — медведь его царапал.
Олег Дружбинский
- Блестящий метод сразу выводить на чистую воду!
Дмитрий Гутнов
- Да, сразу человек был готов, чтобы что-то рассказать подноготное. Уж как пытал Ромодановский, я не знаю, но единственное могу сказать, что самый большой бунт, который произошёл — Стрелецкий бунт (вспоминаем картину «Утро стрелецкой казни») — он не распознал и не предотвратил. Царевне Софьи, которая была инициатором этого дела, удалось связаться с опальным полковником Цейтлером, они вели переписку. В итоге стрельцы, которые со времён второго Стрелецкого бунта были Петром посланы в Астрахань. Знаете, гениальность Петра в этом и заключается — он изобрёл штрафные батальоны. То есть он не стал убивать этих людей или репрессировать впрямую, он их просто услал в дальние гарнизоны. Находиться там, вдалеке от семей, им оказалось действительно трудно, поэтому все эти письма Софья (которые, в принципе, можно было перехватить)… Я вот не понимаю, каким образом вся эта охрана Новодевичьего монастыря, где сидела Софья, это всё спокойно пропустила. Стрельцы построились в боевом порядке и дошли до Нового Иерусалима. Только тут их разбили. Уже Пётр находился в пяти днях пути, ему об этом сообщили, он скакал на перекладных со своими ближайшими сподвижниками. И когда он прискакал, Ромодановский уже наспех провёл следствие, по-моему, полторы тысячи человек уже казнил. Пётр настоял тогда на том, чтобы провести второе следствие, и тут, действительно, состоялось это утро стрелецкой казни, которое нарисовано на картине. И, кстати говоря, это «Утро стрелецкой казни» (говорю вам как преподаватель) сильно мне треплет нервы, потому что это был единственный случай, когда лобное место использовалось именно в том качестве, как оно показано на картине. Действительно Пётр, Меньшиков, Брюс, Лефорт и т. д. порубили лично в общей сложности около трёхсот человек.
Олег Дружбинский
- Просто кровавая каша представляется.
Дмитрий Гутнов
- Да. Как «Иван Грозный убивает своего сына». Все сейчас считают, что Иван Грозный убил своего сына 16 ноября 1581 года. На самом деле он умер 19 ноября. То же самое. Это единственный случай…
Олег Дружбинский
- Все умают: нарисовали на картине — значит, так и есть.
Дмитрий Гутнов
- Да, это единственный случай. Как, действительно, правильно говорят специалисты по медиа- и менеджменту: совершенно не важно, что произошло, важно, как об этом говорят и что об этом пишут.
Олег Дружбинский
- И кто об этом расскажет.
Дмитрий Гутнов
- Да. После Петра возникла сначала Тайная канцелярия, потом Тайная экспедиция, потом они слились вместе в Тайную канцелярию. Ну, и наиболее известные истории из этой Тайной канцелярии — это, конечно, деятельности двух людей. Управлял этой Тайной канцелярией со времён Анны Иоанновны небезызвестный Андрей Иванович Ушаков, который сделал свою карьеру ещё при Петре. Точнее говоря, когда Пётр в 1698 году объявил набор дворян, которые нигде не служат, в полки, Ушаков сделал блестящую карьеру. Он стал солдатом Преображенского полка, а в 1715 году уже каким-то секунд-майором, офицером и занимался военными преступлениями. При этом он был большого роста, очень обходителен, в быту очень приятен. Но эти черты в нём сочетались со звериными качествами, когда он пытал людей, которые по каким-то причинам арестовывались. Что тут можно сказать? Говоря про Андрея Ивановича, Вы знаете, где его контора была Московская?
Олег Дружбинский
- Нет, интересно.
Дмитрий Гутнов
- На Лубянке.
Олег Дружбинский
- Ах, кот как!
Дмитрий Гутнов
- Причём Вы там часто бывали. Я говорю не про ту Лубянку, про которую Вы подумали.
Олег Дружбинский
- А про какую?
Дмитрий Гутнов
- Надо внимательнее читать Гиляровского, который описывает, как строили дом, который ныне является «Библио-Глобусом».
Олег Дружбинский
- Ах, вот как!
Дмитрий Гутнов
- Он описывает, как, когда рыли фундамент, там находили каменные мешки, и в этих мешках скелеты. И всякие ужасы он там описывает, я не берусь судить.
Олег Дружбинский
- Это ещё та самая тайная полиция времён Анны Иоанновны?
Дмитрий Гутнов
- Вот это она и есть. Она там находилась до 1732 года, когда двор переехал в Санкт-Петербург, и, соответственно, уехал туда и Ушаков. Потом он, правда, вернулся. Сейчас расскажу, при каких обстоятельствах. А тут остался его родственник какой-то, генерал Салтыков, который продолжал все эти кровавые расправы. Кстати говоря, когда вы будете в «Библио-Глобусе», не примените сходить в кафе на самом нижнем, четвёртом, этаже этого здания, подвала. Это и есть те самые настоящие «застенки» Лубянки.
Олег Дружбинский
- Как интересно.
Дмитрий Гутнов
- А я там делал презентации нескольких книг, и мне книговеды эту историю и рассказали. Так что у нас презентации были в «застенках» Лубянки. Теперь история, связанная с Андреем Ивановичем. Андрей Иванович второй раз прибыл в Москву по следующим обстоятельствам. Был у нас такой замечательный персонаж в истории полиции (правда, не тайной, а уголовной), которого звали Ванька Каин. Это был человек простого происхождения, крестьянского. Родился он где-то в подмосковном имении какого-то помещика. Поймали его на каком-то воровстве, судили, били. А он в связи с этим накатал какую-то телегу на своего помещика. Телега оказалась то ли правдивой, то ли этот помещик действительно был живодёром, но за это Ванька получает вольную. И сразу же после этого он уходит на Волгу и присоединяется к лихим людям в низовье Волги, в районе Астрахани. Там действовал (я уже забыл этого человека), как бы мы сейчас сказали, атаман казачий. Вроде Михаил Заря его звали, потому что грабил он по заре. И так всё проистекало до 1741 года, как вдруг этот Ванька Каин появляется снова в Москве, приходит в сыскной приказ (преемник разбойного приказа) и заявляет, что он тут всё знает, всю малину, всех преступников под Большим Каменным мостом. Объясняю сразу, почему под Большим Каменным мостом. Потому что наиболее криминальными в Москве в XVII, XVIII и отчасти начале XIX века были либо Красная Площадь, где было куча карманников, либо то, что сейчас называется Охотным рядом. Это же рынок, элементарный базар. Поэтому тех людей, которые пытались там что-то уворовать, стащить деньги и тому подобное, был пруд пруди. И второй момент: все они встречались под Большим Каменным мостом. Не путайте с современным Каменным мостом. Он находился чуть ниже по течению и оттуда идёт, кстати говоря, по Руси знаменитый термин «концы в воду», потому что, когда эти все бандиты там собирались и начинали выяснять отношения, то, чаще всего, они приговорённого или убитого сплавляли по Москве-реке с камнем на шее и с концами в воду.
Олег Дружбинский
- Понятно.
Дмитрий Гутнов
- Так вот, Ваньку принимают на работу в сыскной приказ, несмотря на всю его биографию, которую, в общем, знали. История, почти аналогичная с французской историей с Видоком. Это такой русский Видок был, но, естественно, с русским присвистом. В чём он выражался? В том, что для него создали специальную должность доносителя сыскного приказа с твёрдым окладом — пять рублей в месяц. Но Ваньке, естественно, этого оказалось мало, поэтому он, с одной стороны, занимался провокацией, то есть сдавал полиции большое количество уголовного элемента. Но с другой стороны, он сам жил в доме, в котором содержал игорный притон, он практически повязал всех сотрудников сыскного приказа круговой порукой и платил им гораздо больше, чем государство за сыскные дела. И довёл дело до того, что в 1748 году по Москве прокатились пожары какие-то, начали всё жечь. «Концы в воду», опять же, когда стало ясно, что дело запахло жареным. И тогда пришлось прислать в Москву чуть ли не тот же самый Преображенский полк (один из полков) вместе с этим Андреем Ивановичем Ушаковым, который уже поймал Каина, и с ним был совершенно другой разговор.
Олег Дружбинский
- Интересно. А Каином его прозвали друзья-уголовники?
Дмитрий Гутнов
- Конечно! «Раскаев», типа раскаялся. На самом деле это первый человек (в нашей истории, я имею в виду, в зарубежной истории своя песня), который поставил провокацию как коммерческое дело, как бизнес, как торговлю. Потом таких людей у нас, особенно в такой предреволюционной истории, довольно много: Роман Малиновский, Яков Житомирский, про Азефа я говорить просто не буду. Второй момент, на котором Ушаков прославился, — это заговор Артемия Петровича Волынского. Был такой при Анне Иоанновне политический деятель. Один из немногих не немцев, камер-министров, который при Анне Иоанновне находился, и которого, естественно, тяготило засилье немцев и который пытался задолго до фон Палена совершить заговор и эту «бироновщину» убрать. Заговор был построен, естественно, негодными средствами. Мы с вами на одной из предыдущих передач это обсуждали, что, когда молодой Пестель пообщался с этим престарелым фон Паленом и спросил его (представляете, юношеская простота): «Скажите, пожалуйста, как организовать тайное общество?». На что тот ему глубокомысленно ответил: «Знаете, молодой человек, если вы создадите тайное общество даже в составе трёх ближайших друзей, то один из них обязательно окажется провокатором». Это всё блестяще нашёл в дневниках Пестеля наш знаменитый историк Натан Эйдельман и напечатал. Так что в данном случае я Вас отсылаю к книжке Натана Эйдельмана «Твой XIX век» (вроде так называется). Волынский был разоблачён и казнён мучительной смертью. В конце концов, заговор этот не удался. В этом смысле можно сказать, что Ушаков своё дело делал. Что было дальше? Дальше было интереснее. Я пропускаю правление императрицы Елизаветы Петровны, она сама от Ушакова сильно пострадала, потому что Анна Иоанновна очень боялась. Ведь Елизавета Петровна, будучи симпатичной девушкой (вокруг неё все время клубились офицеры гвардии), тоже потенциально подозревала её в разных заговорах. И поэтому несколько людей (я вам сейчас не назову) были просто замучены. Они были откровенно так замучены, что…
Олег Дружбинский
- Из окружения Елизаветы Петровны?
Дмитрий Гутнов
- …что они отказались потом от своего имени, да. Елизавета Петровна, когда стала императрицей, их потом вернула из ссылки, но они не помнили, как их зовут. У Екатерины было уже интереснее. Дело в том, что именно при Екатерине в России появляются первые признаки цензуры. Я имею в виду не цензуры печатной. Хотя Екатерина читала газеты и журналы, и, как Вы знаете, вела политическую полемику с тем же Новиковым, допустим. Я имею в виду чёрные кабинеты цензуры и перлюстрации писем. На Санкт-Петербургском почтамте, на почтовых станциях были созданы такие чёрные кабинеты, и специальным чиновникам давалось разрешение просматривать письма. И сама, говорят, Екатерина II тоже не гнушалась.
Олег Дружбинский
- Любила поглядеть. Женское любопытство, что называется.
Дмитрий Гутнов
- Да, любила поглядеть, кто что пишет. А поскольку об этом мало кто знал, то, соответственно… Но после Екатерины традиция перлюстрации уже вошла глубоко в историю наших спецслужб, как дореволюционных, так и советских. В общем, мало чего изменилось, сотрудники московского почтамта потом рассказывали, что они знали, где работают люди этого «чёрного кабинета». Он по-другому назывался как-то. Дальше мы с вами вступаем в эпоху… Ну, я не буду рассказывать эту душещипательную историю о том, как Пален обманул тайную экспедицию. Это было очень смешно.
Олег Дружбинский
- Расскажите немножко.
Дмитрий Гутнов
- Это даже показано в фильме «Бедный Павел» (кажется, так называется) с Сухоруковым в главной роли. Это действительно так. Действительно, это уникальный случай в русской истории, когда до последней недели или двух никакой информации о готовящемся заговоре к царю Павлу I не поступало. Более того, почему это не поступало? Потому что заговор, который составил Пален, заключался в том, что люди, которые готовили этот заговор, лично не знали друг друга. Они узнали о том, что они идут убивать царя, где-то за два часа перед самим убийством, когда Пален собрал всех заговорщиков, долго поил их шампанским, и только когда эти люди достигли определённой кондиции, объявил, что сейчас произойдёт. Несмотря на это, всё-таки какие-то слухи за неделю стали проникать во дворец. И поэтому, буквально за три дня до 1 марта 1801 года, то есть до убийства (а Пален был первым министром и, по сути, генерал-губернатором Санкт-Петербурга), Павел, принимая доклад у Палена, сообщил: «Вы знаете, я знаю, что на меня готовится заговор». Пален, не моргнув глазом, ответил ему: «Так точно, Ваше Величество, я знаю об этом». Павел удивился, взглянул на него и сказал: «А вы знаете, кто руководит этим заговором?». «Так точно», — заявил Пален. — «Кто?» — «Я, Ваше Величество» — сказал Пален. — «Как?» — Павел обомлел. — «Ну, для того, чтобы бороться с заговором, нужно же его контролировать. Я лично возглавил этот заговор, для того чтобы спасти Вашу особу». Павла это объяснение удовлетворило.
Олег Дружбинский
- Блестящий ответ, конечно.
Дмитрий Гутнов
- Но после этого стало ясно, что необходимо проводить заговор в ближайшие несколько дней. Кроме того, если говорить о заговорщиках, то Пален был ещё гениален, потому что он заложил следующую традицию — он же взял в заговорщики Александра.
Олег Дружбинский
- Наследника.
Дмитрий Гутнов
- Да. Почему он это сделал? Потому что в случае неудачи заговора его бы не приговорили к смерти. Это та же технология, как, когда в своё время Юсупов убивал Распутина, за стеной сидел Великий князь Михаил, который ничего не делал. Он пил модерн. Это была своеобразная страховка от будущих последствий. Но, если говорить о самом заговоре, то… Ну, представьте себе этот дворец (Инженерный замок нынешний), он только что построен был, значит, Павел ужасно боялся заговоров. Причём он ещё был недостроен, а Павел требовал, чтобы его быстрее туда переселили, и он был только меблирован. И, можете себе представить, на втором этаже жил Павел с женой, а на третьем этаже наследники: малолетние наследники Константин и Николай, как дети, а Александр — уже с женой. Александр и жена знали, что будет заговор. Во дворе стояла чёрная карета, потому что Александр потребовал, что, если Павла убьют… То есть он потребовал, чтобы отца не убивали, а выслали просто из страны. Значит, в случае успеха заговора в этой карете должен был уехать Павел, а в случае неуспеха заговора должен был уехать Александр. Вот теперь представьте себе обстановку: все ждут.
Олег Дружбинский
- Все уже ждут свистка.
Дмитрий Гутнов
- Все ждут свистка. На самом деле всё это довольно страшно психологически.
Олег Дружбинский
- И странно, что тайная полиция в данном случае ничего не сделала для того, чтобы спасти Павла. Может быть, Павел действительно настолько свой авторитет уронил, что за ним…
Дмитрий Гутнов
- Ну, не то чтобы уронил. Там всё гораздо сложнее на самом деле. На самом деле Павел — один из первых, кто стал пытаться какую-то дисциплину среди дворян и чиновников поднимать. Они уже все окончательно разложились. Один раз у него был замечательный приказ: прибыть к месту службы всем, кто служит. Выяснилось, что прибыла треть состава полков. Все остальные были на местах. У кого нога болела, кто был ещё не в том возрасте.
Олег Дружбинский
- Кто с похмелья встать не мог, да?
Дмитрий Гутнов
- Да. Он просто пытался каким-то образом навести порядок. Возможно, не теми способами для нашей страны и не так, не с той стороны взялся, но, естественно, это вызывало раздражение, особенно после правления Екатерины II, когда всё дозволялось.
Олег Дружбинский
- А пример Петра I, который перестроил страну достаточно успешно? Надо сказать, что Павел должен был бы его знать.
Дмитрий Гутнов
- Но у него не хватало пороху, видимо, и крутости Петра. Потому что мы, конечно, по прошествии трёхсот лет, говоря о Петре, акцентируем только на его реформаторских действиях. А ведь сколько народа погубил.
Олег Дружбинский
- Да, это понятно. Он крови не боялся совершенно.
Дмитрий Гутнов
- Сейчас же никто не вспоминает (вот только праздновали юбилей Санкт-Петербурга), что только по официальным данным там триста тысяч человек положили.
Олег Дружбинский
- Вместе со сваями закопали.
Дмитрий Гутнов
- Вместе со сваями закопали. То же самое с нашими замечательными победами, которые, конечно, были одержаны, но никто же не говорит, что практически вся армия, кроме двух полков, под Нарвой погибла, то есть её всю заново надо было собирать. Ну, это тема для отдельных передач, которые мы, может быть, с Вами сделаем, там можно много чего интересного рассказать.
Олег Дружбинский
- Хорошо, но продолжим про тайную полицию.
Дмитрий Гутнов
- Да. И вот у нас вступает на престол Александр I, который впервые сталкивается с широкой оппозицией самому себе. Не сразу, несколько дней у Александра было прекрасное начало. Мы все это прекрасно знаем. Страна жила ожиданиями, реформами. И действительно, Александр I выступает с лозунгами, что он будет править по образу и подобию бабки своей: отменяет цензуру, разрешает ввоз заграничных книг, в общем, идёт на либерализацию режима. Удивительным образом оппозицию ему составили офицеры-победители войны 1812 года. Вообще говоря, следующий этап развития нашей охранной системы является итогом нашей победы в 1812 году. Не является секретом (это во всех учебниках написано), что большое количество наших офицеров, особенно образованных, старших офицеров, которые побывали заграницей и сравнили жизнь на западе и жизнь у нас в таком массовом количестве… Я понимаю, что и до этого — и при Екатерине, и при Петре — люди ездили заграницу, но это были не массовые явления. Это были единичные случаи. А тут… на самом деле армия-то большая там была.
Олег Дружбинский
- Практически всё дворянство поехало в Париж и посмотрело.
Дмитрий Гутнов
- Практически и посмотрело. И поэтому у очень многих, как сейчас говорят, снесло крышу. То есть они стали думать (и действительно, люди образованные, сами говорившие по-французски), почему у нас так нельзя? И впервые у нас возникла серьёзная оппозиция власти, считавшая, что власть тормозит развитие, не даёт развиваться как нужно и пр. И это привело к созданию тайных обществ. Вы знаете, конечно, — у нас фильмов было много («Звезда пленительного счастья»), декабристская литература. Вообще декабристы в нашей истории революционного движения очень сильно почитаются. И действительно, они были в какой-то степени благородными людьми, которые, сознавая или не сознавая, отвергали собственные привилегии и каким-то образом манифестировали строительство в России общегражданского общества, которое мы ещё никак построить не можем. Но это привело к определённым вызовам для системы, ведь Александр I прекрасно знал, что эти тайные общества существуют. Другое дело, что и тайные общества знали, что за ними следят. Несколько раз «Союз спасения», «Союз верных сынов отечества» реформировались, самораспускались, потому что они знали, что в их рядах находятся провокаторы. Другое дело, что профессиональных провокаторов, секретных сотрудников (как потом их называли) среди людей, которые сообщали Александру I о заседаниях Северного, Южного общества, не было. Это, скорее, были люди, которые доносили по зову сердца, потому что они давали присягу Александру I. Ведь в чём заключалась главная проблема восстания 1825 года? Почему оно произошло 14 декабря 1825 года? Потому что большая часть заговорщиков не хотела нарушать присяги, данной императору. То есть они очень ценили свою дворянскую честь, офицерское слово или дворянское слово.
Олег Дружбинский
- А тут Александр умер и…
Дмитрий Гутнов
- Да, тут Александр умер. И тут мы не будет обсуждать вопрос, умер ли он или не умер, и от чего он умер. Хотя перевели недавно записки лейб-медика Александра на современный медицинский язык, дали почитать нескольким независимым специалистам симптомы, и все пришли к выводу, что никакого отравления не было. Он умер от воспаления лёгких, грубо говоря. Плеврит или нагноение какое-то. Но представьте себе положение его младшего брата, Николая I, который всходит на престол, и в этот же день у него военный государственный переворот. Будешь после этого кидаться во все тяжкие, будешь создавать какое-то подобие охранительной системы. И действительно, Николай I много сделал для того, чтобы придать ранее неформальным способам борьбы с политической оппозицией, коей, в принципе-то, и не было. Были отдельные какие-то инсургенты (Радищев какой-нибудь). Но это всё одиночки, понимаете? Ну, князь Курбский, первый иммигрант. Такой массовой оппозиции, с которой столкнулся Николай I, не было. Соответственно, отличие Николая I заключается в том, что, подобно современным властям, он очень уповает на административное регулирование. На то, что всё можно срегулировать где-то из центра, и все будут подчиняться, как в каком-нибудь райке или кукольном театре, все будут действовать по тем правилам и регламентам, которые высшая власть даёт. На самом деле это не так. Но, тем не менее, сразу же в свой день рождения (дай бог памяти), 25 июня 1826 года, издаётся приказ о создании отдельного корпуса жандармов. Прощай, немытая Россия…
Олег Дружбинский
- …и вы, мундиры голубые.
Дмитрий Гутнов
- Именно Николай даёт эту замечательную голубую форму жандармам, создаётся отдельный корпус жандармов как военизированная поначалу структура. Пока туда входит, по сути дела, одна дивизия. Штаб этой дивизии располагается на Мойке (дом сейчас не сохранился), а с 1938 года он находился по адресу Фонтанка, 16. Кто в Питере будет, можете посмотреть: сейчас там городской суд Санкт-Петербурга находится. Так что туда можно зайти и посмотреть, как на самом деле выглядел штаб корпуса жандармов. Во главе штаба корпуса встал Александр Христофорович Бенкендорф. Почему он встал на этот пост? Тоже любопытная история. Помимо личной приязни и неприязни, в качестве следователя Бенкендорф себя проявил… Знаете, когда Москву освободили, то первым делом тут стали работать следователи, начали искать в 1812 году в Москве коллаборационистов. Кого-то находили, кого-то не находили, но командовал этим всем Бенкендорф. Хотя формально он командовал какой-то кавалерийской дивизией гвардейской, он был первым кандидатом на замещение этого поста. Ещё была замечательная история (я не знаю, Николай и правда так думал, или это была наигранная форма): когда Бенкендорф пришёл за назначением командира корпуса жандармов, то Николай якобы вынул свой платок, дал его Бенкендорфу и сказал, чтобы тот окормлял обездоленных, утирал слёзы вдовам, сиротам и прочее. То есть, поглядишь на это — это было не боевое подразделение, а какой-то СОБЕС.
Олег Дружбинский
- Да, забавно.
Дмитрий Гутнов
- Это первые его действия. А чуть позже произошла реформа управления, которая очень похожа на последние дела в нашем государстве. Потому что помимо того, что Александр I создал у нас Совет министров как высший орган управления (Кабинет министров), и там было поначалу создано восемь министерств, среди которых, между прочим, чуть ли ни одной из первых в Европе было Министерство народного просвещения и Министерство внутренних дел. Уже тогда. А во-вторых, он, не доверяя этому Совету министров, Кабинету министров, ещё создал Его Императорского Величества канцелярию, которая, по сути дела, контролировала и принимала решения до того, как эти решения попадают в Кабинет министров.
Олег Дружбинский
- Понятно.
Дмитрий Гутнов
- И среди отделения этой канцелярии, как Вы знаете, выделяется третье отделение — Его Императорского Величества канцелярия, которая имела задачи высшей (тайной) полиции. Имела четыре делопроизводства, а, по-моему, к концу своего существования, в 1882 году, она уже имела пять делопроизводств. И чем она занималась: первое — это дела высшей политической полиции; второе — дела раскольников, уголовные дела, то есть порядок уголовный, криминальный; третье — это дела по иностранцам; четвёртое — это подбор кадров и организационная структура и пятый — это цензура. То есть уже цензура, в том смысле, в котором мы с вами привыкли эту цензуру воспринимать. После этого дело политического сыска у нас вошло в несколько другую фазу. Собственно говоря, третье отделение контролировало ход политических расследований, а на местах (боевым отрядом) был корпус жандармов, который имел свои дивизионы во всех губернских городах и обеспечивал, с одной стороны, охрану высших лиц государства во время путешествий, с другой стороны, вёл какие-то следствия на местах, которые не вели из Санкт-Петербурга. В общем, уже сложилась определённая политическая практика. Правда, ещё не было, скажем так, структуры аппарата секретной работы. Я бы сказал, то, что мы привыкли ассоциировать с охранкой и со всеми этими тайными операциями и тому подобное. Несмотря на то, что третье отделение и корпус жандармов, жандармские управления вели борьбу с разного рода революционными движениями, на самом деле платных агентов внутри революционных кружков 20-30-х годов почти не было. По большей степени сами эти «кружковцы» выдавали сами себя. Герцен, Огарёв и т. п., там не действовали профессиональные агенты. Впервые заявили о себе именно «рыцари плаща и кинжала», которые были подготовлены на охранке и внедрены в состав революционных организаций, благодаря Петрашевцеву. Там прославился замечательный генерал греческого происхождения Иван Липранди, который был идеологом. Он первый структурно описал, как работает система тайной полиции: найти агента, внедрить агента, поставить задачу агенту, получить от этого агента сведения и на основании этих сведений арестовать подозреваемого. Всё это было им проведено в случае с Петрашевским. Там, значит, какая была сложность у Липранди? Кружок Петрашевского — это кружок мелких офицеров, мелких чиновников, которые не безграмотные люди. То есть они с вполне достаточным образованием. Надо было найти человека с образованием, который к себе расположит этих революционеров и заставит их самих ему рассказать о своих планах, а не на допросе. Что этот самый агент, которого подготовил Лепранди (звали этого агента Антонелли), блестяще и сделал. Он разговорил Петрашевского, Петрашевский ему сам всё рассказал как на духу, и после этого состоялось «Дело Петрашевского», о котором я уже рассказывать не буду, потому что мало времени. Идём дальше. После этого момента, собственно говоря, провокация и тайная агентура уже получают свою прописку в нашей отечественной тайной или политической полиции. Но всё это не имело такого большого развития. Какой-то метод был, но такого развития, которое он получил в конце XIX века, это ещё не имело. И спусковым крючком к следующему этапу было уже покушение на Александра II, совершённое студентом Московского университета Каракозовым в 1861 году в Летнем саду. Могу рассказать довольно смешную историю. Я снимал фильм про человека, который получил почётное московское гражданство. Это был крестьянин-шляпник Комиссаров — тот знаменитый герой, который просто инстинктивно ударил по руке Каракозова, целившегося в Александра II, и жизнь его изменилась. Через три дня он стал дворянином, через две недели ему дали имение в Полтавской области. Он стал почётным гражданином Москвы, Санкт-Петербурга и ещё двенадцати городов. И он даже висит в золотой раме, по-моему, нынешнего автодорожного института, потому что там был какой-то колледж технический, и его тут же сделали почётным попечителем. А через четыре года этот человек спился.
Олег Дружбинский
- Да, понятно.
Дмитрий Гутнов
- После этого стало понятно, что революционеры становятся более активными, переходят к тактике террора, и чисто законных способов борьбы с террористами стало не хватать. В связи с этим у нас в стране возникает впервые охранка. То, что называется «Отделением по охранению общественной безопасности». Поначалу их было создано всего три — в Москве, Санкт-Петербурге и Варшаве. В чём их отличие? В отличие от корпуса жандармов и жандармских управлений, которые вели официальное расследование и предъявляли обвинения, охранка вела неофициальное расследование. То есть это всё отражает растерянность власти перед лицом растущей террористической угрозы. В общем, очень перекликается с нашим временем. И задача была: неформально выяснить, используя те способы, которые формально-юридическим способом не добьёшься, что же там было на самом деле, кто и чего? Отсюда возникают главные проблемы всех этих охранных отделений. Они всё прекрасно знали, но доказать ничего в суде они…
Олег Дружбинский
- …не могли.
Дмитрий Гутнов
- Да. С точки зрения формально-юридической. Особенно после проведения реформы 1863 года. И это приводило к казусам, которые вы все хорошо знаете. Например, в 1878 году Вера Засулич стреляла в генерала Трёпова, генерал-губернатора Санкт-Петербурга. Преступление было настолько вопиющим, и власти думали, что общество понимает, насколько. Понимаете, девушка из хорошей семьи (её отец, Лев Засулич, был генералом в отставке), взяла папин пистолет. Трёпов не так поговорил с арестованными студентами и она была настолько оскорблена, что она пошла по улице, взяла папин пистолет и выстрелила в Трёпова в упор. Правда, не убила. Очень смешные воспоминания на эту тему оставил Салтыков-Щедрин. Он, оказывается, жил рядом, в одном доме, буквально на одной лестничной площадке с Трёповым. В Санкт-Петербурге там сейчас мемориальная доска висит о Салтыкове-Щедрине, и никто не говорит о Трёпове. Так вот, Щедрин описывал, что каждый раз, когда Трёпов выходил (а пуля у него сидела в животе), то ему казалось, что эта пуля выстрелит в него в упор (в Щедрина), особенно после постановок его замечательных сатирических поэм.
Олег Дружбинский
- Понятно. Если я правильно помню (я могу ошибаться), то Засулич ему стреляла в пах. Не в живот, а в пах.
Дмитрий Гутнов
- Я не стал уже таких деталей конкретизировать. Неважно. Но, Вы знаете, что Засулич была оправдана.
Олег Дружбинский
- Да. Причём все общество поднялось в её защиту.
Дмитрий Гутнов
- Общество поднялось в её защиту. Тут можно толковать этот факт разными способами. Во-первых, полная дремучесть с юридической точки зрения нашего общества. С другой стороны, возможно, что это был единственный возможный вариант защитить личные права граждан в условиях самодержавия с помощью незаконного террористического акта. То есть поднять этот вопрос о том, что всё-таки в стране должны соблюдаться права человека, личности и прочее. Можно оценивать по-разному, в данном случае нам это неинтересно. Мы стремимся дальше, потому что после всей этой истории стало понятно, что терроризм набирает обороты и с этим надо как-то бороться. А третье отделение вместе с корпусом жандармов с этими историями совершенно не справлялись. Более того, там произошли ещё более чудовищные вещи. Сначала в 1878 году появляется такой человек, как Григорий Порфирьевич Судейкин, который сделал карьеру от какого-то вольноопределяющегося полка до начальника Петербургского жандармского управления, потом его перевели в Санкт-Петербург и сделали специальную должность — «инспектор секретной агентуры». И он начинает вербовать всю эту агентуру в кругах народовольцев. Кстати говоря, это тот человек, который практически на корню уничтожил киевское отделение партии «Народная воля», полностью. И он вербует ещё одно символическое лицо нашей революционной истории — Сергея Дегаева, который сдаёт ему практически большую часть членов «Народной воли» (оставшиеся потом уедут заграницу). А с другой стороны, этого Дегаева сами революционеры начинают подозревать в том, что он работает на охранку. Он убеждает революционеров, что он тайный агент революционеров, который мнит себя, что он изменит мир с помощью этого. И ему поручают убить Судейкина. И в своей квартире (Невский проспект, дом 96, квартира 13) он убивает Судейкина и какого-то ещё его приятеля. Самое интересное, что он потом сбегает, с помощью «Народной воли» его переправили заграницу, он уехал в Америку и дожил до 1921 года. Он там окончил университет, стал профессором математики и до сих пор в Южной Дакоте есть студенческая стипендия Александра Пелло. Это не Александр Пелл, это террорист Сергей Дегаев. И, конечно, всё перевернулось в тот момент, когда оставшиеся члены «Народной воли», приговорив Александра II, привели свой приговор в исполнение. После этого третье отделение было закрыто и на его место пришёл более известный нам департамент полиции, который занимался проведением расследований, в том числе политического характера, вплоть до 1917 года.
Олег Дружбинский
- И благополучно революцию прошляпил.
Дмитрий Гутнов
- Прошляпил революцию, несмотря на то, что он начинал всего лишь с трёх делопроизводств, а закончил девятью. И контролировал всё и вся. На его содержание шли немыслимые деньги. Он платил провокаторам огромные суммы. Они же завербовали самого высокооплачиваемого агента русской охранки — начальника боевой организации левых эсеров, который находился на иждивении, на содержании охранки. Это Азеф, который, получая зарплату, имел при этом наглость убивать тех сановников, которых считал нужным. И ведь Азефа даже не убили, его разоблачили только потому, что одному из его кураторов потом стало стыдно. Лопухин, директор департамента полиции, рассказал революционным публицистам (Бурцеву и пр.) о том, кем является по-настоящему Азеф. Так его потом долго не могли поймать на деле. Правда, Азеф кончил довольно плохо: в конце концов, его охранка спрятала в Германии, он оказался интернированным, умер в 1916 году в лагере для перемещённых лиц под Берлином.
Олег Дружбинский
- Но дел наделать он сумел немало.
Дмитрий Гутнов
- У меня, к сожалению, нет времени рассказать аналогичные истории. Просто Азеф — это наиболее показательно. Житомирский, Роман Малиновский (ближайший соратник Ленина).
Олег Дружбинский
- Да, известный. Депутат Госдумы.
Дмитрий Гутнов
- Да, депутат Государственной Думы и, между прочим, хороший оратор.
Олег Дружбинский
- Да, прекрасный был оратор и редкостный предатель. Интересная, конечно, история, но наша передача потихоньку подходит к концу. Друзья, мы хотели поставить где-то в середине гимн «Боже, Царя храни!», но, поскольку у нас так двигалась передача, что мы перерыв не стали делать, то мы его поставим в самом конце. Для того чтобы вы как-то прониклись духом царского времени и вспомнили о том, что когда-то хором вся русская земля…
Дмитрий Гутнов
- Ну, уж, по крайней мере, жандармские управления это пели стоя.
Олег Дружбинский
- Пели стоя «Боже, Царя храни! Сильный, державный, царствуй на славу нам». Вот такая история. Мы только подошли к Октябрьской революции, а теперь задаём себе вопрос: «Что же будут рассказывать про нас?». Про нас, наверное, будут рассказывать тоже ого-го, но не скоро — лет через сто-двести.
Дмитрий Гутнов
- Не скоро, да. Нужно же, чтобы открылись эти архивы, и чтобы мы посмотрели, что же там реально было. Я думаю, что это будет не скоро.
Олег Дружбинский
- Ну что ж, друзья. Всего вам доброго.
Дмитрий Гутнов
- До свидания.
Олег Дружбинский
- До свидания! Мы сегодня с вами прощаемся. Пока-пока.