Олег Дружбинский
- Привет, друзья! С вами радио «МедиаМетрикс» и передача «Исторические аналогии» вместе с профессором, доктором наук Дмитрием Гутновым.
Дмитрий Гутнов
- Здравствуйте!
Олег Дружбинский
- Здравствуйте, да! Мы начнем обсуждать очень интересную тему про то, какой же была настоящая история на самом деле, и что о ней пишут в учебниках.
Дмитрий Гутнов
- Что было на самом деле, мы сейчас точно обсуждать не будем, а вот как писались учебники - об этом, пожалуй, можно поговорить, потому что это своеобразный, если не детектив, но такой роман, скажем так. Как наши власти представляли правильную интерпретацию прошлого, чтобы подданные воспитывались в соответствующем ключе. С чего бы начать? Проблема создания учебников возникла не так давно. Она возникла где-то в середине XVII века, причем не для широких слоев населения, а прежде всего для воспитания монарших особ. Пожалуй, первым учебником в подлинном смысле этого слова можно назвать книгу, которая была издана в Киево-Могилянской академии кальвинистом, который принял православие, Иннокентием Гизелем, и называлась она «Синопсис». Этой книге мы обязаны, пожалуй, той концепции русской истории, которая до сих пор во всех учебниках, вплоть до XXI века, фигурирует. Её главная идея заключается в том, чтобы доказать значение Москвы, как собирательницы русских земель. Именно Гизель последовательно перекинул мостик между Киевской Русью, Московской Русью и, соответственно, значением Куликовской битвы и значением Москвы, как собирательницы русских земель.
Олег Дружбинский
- По сути, это по заказу московских государей было записано?
Дмитрий Гунтов
- Я бы не сказал, что такой заказ был официально оформлен. Человек работал в этом направлении, это было оценено, и Пётр I уже среди пяти книг, которые были обязаны изучать наши монархи, он изучал, в том числе, «Синопсис». Следующий этап начался позже, гораздо позже, когда в 1783 году императрица Екатерина II стала проводить свои опыты в области народного образования. Императрица была умной женщиной, однако её в большей степени интересовала не история, а воспитание подданных в верноподданническом ключе, любви к престолу и прочее. В 1786 году русская история была выделена отдельной строкой в программах учебных заведений. Надо сказать, учебных заведений тогда было раз, два, три и обчёлся - это Московский университет, Екатерина создала Высшие женские институты благородные, Греко-славяно-латинская академия и парочка военных училищ, которые тогда назывались «шляхетские корпуса». И именно тогда появилась книга, которая называлась «О должностях человека и гражданина. Книга к чтению, определённая в народных и городских училищах Российской империи». Я бы не сказал, что это был учебник в подлинном смысле этого слова, это был набор хрестоматийных биографий, и предполагалось, что при прочтении и изучении этих биографий ученик должен проникаться духом любви к отечеству, к престолу и в будущем стать примерным гражданином Российской империи. Кстати, среди этих биографий была куча биографий князей, царей, полководцев, но там был явный дефицит биографий простых людей. Там было всего два человека, которые представляли не сановные и не аристократические сословия, - это был Кузьма Минин и Михаил Ломоносов. Уже тогда Михаил Ломоносов стал бронзоветь и превращаться в ту фигуру…
Олег Дружбинский
- Превращаться в бренд.
Дмитрий Гутнов
- Превращаться в бренд, совершенно верно. К этому времени уже было издано знаменитое сочинение Ломоносова, которое называлось «Русский летописец». Надо сказать, что сочинение само по себе не учебное - это было полемическое сочинение, «Краткий русский летописец» называлось. Это плод его борьбы с норманистами. Была такая норманская теория о том, как произошла русская государственность, и Ломоносов доказывал, что она никак не могла произойти от скандинавов. С точки зрения воспитательной, эта книга была воспринята, и в промежутке между концом XVIII и началом XIX века «Краткий русский летописец» в качестве учебно-методического пособия также использовался в наших школах. Идём дальше. На рубеже XVIII–XIX века появляется новая версия учебных материалов, среди них «Новый синопсис: краткое описание происхождения славяно-российского народа», «Русская история в пользу семейного воспитания». Был такой человек, звали его Сергей Глинка, вообще-то говоря, он был не историком, а сейчас мы бы его назвали пропагандистом. Поскольку он писал аккурат в то время, когда начались замечательные наполеоновские войны, я бы не назвал его книгу учебной, она больше воспитывала патриотизм и больше доказывала неизбежную победу русского оружия над Наполеоном и прочими напастями. Но, конечно, самый большой переворот в создании учебной литературы произвело появление «Истории государства Российского» Карамзина.
Олег Дружбинский
- Это был краеугольный камень, я сейчас понимаю.
Дмитрий Гутнов
- Это был краеугольный камень. Я хочу напомнить, что Николай Михайлович Карамзин у нас обладает совершенно уникальной должностью даже по нынешним меркам. У него должность была главный историограф Российской империи. Была парочка таких в нашей истории, но до него, по-моему, только Вальтер подобной чести удостоился во Франции. Он действительно написал очень интересный труд. В каком смысле труд его интересен? Он не только интересен тем, что был написан хорошим, образным русским языком, потому что Карамзин был вдобавок ещё и литератором, и хорошим журналистом. Перед ним были открыты все архивы, и Карамзин по заказу государства написал уже оформленную, государственническую теорию русской истории, в которой главным актором нашей истории является исключительно государство, которое направляло, создавало, инициировало и всячески способствовало всему здоровому, что у нас, в нашем отечестве, существует.
Олег Дружбинский
- Вот и получается, что государство у нас – такой наместник Бога на земле!
Дмитрий Гутнов
- Абсолютно, как наместник Бога на земле. Он по сути дела отказывал простым людям, народу или, как хотите, гражданам в самостоятельности в принятии решения, в определении судьбы своей страны. Про Карамзина можно долго рассказывать. Может быть, какую-нибудь передачу мы с вами отдельно этому всему посвятим - там много, что можно говорить. Но сразу же, где-то в 1819 году и, что характерно, из-под руки преподавателя немецкого языка в Санкт-Петербургской гимназии, немецкой, вышла книга «Сокращение российской истории Карамзина в пользу юношества». Понимаете, что в современном издании Карамзина 12 томов, а в репринтном издании 4 тома. Вот он все эти многотомные сочинения собрал в небольшой «кирпич», который изучался где-то до 30-х годов в российских гимназиях. И именно по этому компилятивному инструменту, труду учились одно или два поколения детей. Новация в сфере понимания русской истории пришла вместе с воцарением Николая I. Вы знаете, лозунг Николая I заключается в том, что: «Революция стоит на пороге России, но пока во мне есть хоть капля жизни, то она не переступит эти границы». В связи с этим министром народного просвещения России, графом Уваровым была выдвинута ныне совершенно архаическая (хотя в речах нынешних депутатов она всплывает всё время) теория «Православие, самодержавие, народность», которая была, с одной стороны, подготовлена развитием европейской романтической мысли, с другой стороны, она носила явный охранительный характер в нашей истории. Теория говорила о том, что русский народ искренне православен, никакой другой формы, кроме самодержавия, он не приемлет, и вот эти две черты, сливаясь вместе, - это и есть своеобразие русского народа. Отсюда эти формулы триединства «самодержавия, православия и народности». Вообще, Николай Павлович был уникальный человек. В 1848 году, когда произошла венгерская революция и русские войска подавляли её, он решил, что изучение философии в российских университетах ни к чему – всё это от лукавого, учат людей не тому. Он её просто отменил, и до 1856 года философии не существовало. Вместо этого преподавали богословие. Предполагалось, видимо, когда Николай I это всё вводил, что таким образом он напрочь отрешит молодых людей от революционной заразы. Как выяснилось, сам по себе запрет информации служит обратному - человек начинает…
Олег Дружбинский
- Интересоваться.
Дмитрий Гутнов
- Этим интересоваться, понимаете? Поэтому революционеры «Земли и воли», которые воспитывались ещё на учебниках 30–40-х годов, они, изучая богословие, наоборот, это богословие ненавидели и пришли к революции. Самое смешное в этой всей истории, естественно, что государственная поддержка, то есть эта теория официальной народности, она нашла своих адептов - за её продвижение хорошо платили. Самое интересное, что наиболее прославились в популяризации этих концепций именно в школьных учебниках истории два человека, два крестьянина крепостных, выкупившихся из крепостной зависимости. Одного звали Михаил Погодин, который манифестировал свою приверженность к теории официальной народности, стал, между прочим, профессором Московского университета, известным ученым. А второй – Николай Устрялов, который написал совершенно замечательный учебник. Я говорю «замечательный» в кавычках, потому что учебник, скажем так, содержит минимум фактов и очень много апологетики. В 1839 году появился этот учебник, он был не только дозволен, но и впервые в отечественной истории рекомендован к изучению. Вот такая формула.
Олег Дружбинский
- То есть происходило некое утверждение. В середине XIX века в России начали утверждаться учебники, правильно я понимаю?
Дмитрий Гутнов
- Да, совершенно верно! Существовало Министерство народного просвещения, которое утверждало эти учебники. Другое дело, что некоторое время была такая вольность, во времена ещё Александра I, когда университеты у нас были как бы частью этой министерской системы, и именно они создавали учебники для более низких ступеней – для церковно-приходских училищ, для гимназий. Но поскольку по традиции, заведённой тем же самым Уваровым Сергеем Семёновичем, о подготовке наших профессоров к профессорскому званию за границей (ведь у нас была очень высококвалифицированная интеллигенция из-за этого, европейски образованная), эти люди получали образование где-нибудь в 1824–1829 году, возвращались обратно, а в 1830 году во Франции происходила революция. Понимаете?
Олег Дружбинский
- Понятно!
Дмитрий Гутнов
- Не доверяя этим людям до конца, правительство начинает вводить различные ограничения, касаемые уставов университетов, в том числе утверждений учебных пособий. Учебник Николая Устрялова основан на совершенно монархической концепции «Православие, самодержавие, народность», переполнен различными нравоучениями, очень часто в ущерб историческому изложению материала, и по отзывам современников был написан, по сути дела, по трафарету, который в Министерстве народного просвещения предложили Устрялову. Устрялов, между прочим, тоже был выкупившийся крестьянин. То есть обслуживали эти чисто монархические сочинения люди, как бы мы сказали, из эксплуатируемого класса.
Олег Дружбинский
- Да, понятно, понятно. Извините, я вас перебью. Я думаю о том, что для необразованных людей, изначально не очень образованных, когда они вдруг неожиданно становятся грамотными, то у них нет «прошивки» - они всё воспринимают на веру.
Дмитрий Гутнов
- Я с вами совершенно согласен. Тем более, в дореволюционной России был ужасно сильный разрыв между учебниками для средней школы и тем, как это дело было поставлено в университетах, потому что эти профессора, о которых я вам говорил, приезжая с запада, они всё это каким-то образом ставили на европейский манер, естественно, с нашими оговорками, а что касается средней школы, то задача перед ней стояла другая – не подготовить грамотного работника, а подготовить человека, уверенного в истинности православия, самодержавия, народности.
Олег Дружбинский
- И служение государю, соответственно, и родине.
Дмитрий Гутнов
- А после этого мы с вами сталкиваемся с персонажем, довольно уникальным для нашей истории, человеком, который написал один из наиболее одиозных, с одной стороны, а с другой стороны, один из наиболее популярных учебников русской истории - это Николай Иловайский. Его учебники совпали по времени с началом великих реформ шестидесятых годов и, казалось бы, от Иловайского нужно было ожидать какого-то либерального учебника, потому что новые реформы, появление буржуазии в нашей стране, промышленности ставили совершенно другие задачи, потому что для развития крупной промышленности требуются, как вы понимаете, кадры. Эти кадры надо готовить. Соответственно, нужно не только учить людей верить, но нужно учить людей что-то знать. Либеральность учебника Иловайского по сравнению с Устряловым заключалась только в том, что излишние нравоучения и разного рода морализаторства, которых полно в учебниках Иловайского, были заменены изложением более прагматических, более фактографических, охранительно-монархических идей в более современных, простых и корректных формулировках. Вы будете смеяться, этот учебник выдержал 156 изданий!
Олег Дружбинский
- Здорово. Бестселлер получился какой-то!
Дмитрий Гутнов
- Нормальные ученые, университетские на Иловайского смотрели с какой-то смесью зависти, ужаса и брезгливости. Все понимали, что Иловайский думает не так, как он пишет, но человек делал деньги.
Олег Дружбинский
- Понятно.
Дмитрий Гутнов
- И делал хорошие деньги. Более того, он хвалился тем, что он сократил раздел всеобщей истории, то есть в его учебнике центром Вселенной была история русского государства, именно история русской монархии. В XXI веке, сейчас, тоже такой вопрос стоит: мы написали линейку учебников по русской истории, а что происходит с всеобщей историей - никто не знает. Понимаете?
Олег Дружбинский
- Смотря, с какого камня сидеть и писать, откуда будет видно всё.
Дмитрий Гутнов
- Так вот, значит, Иловайский хвалился, что он сократил знание всеобщей истории, и основной упор делается именно на русскую историю. Иловайский был антинорманистом, сторонником сарматского происхождения русского государства, окончательно сформировал теорию татаро-монгольского ига, которое в современном учебнике выглядит гораздо мягче. Он написал: «Иго способствовало огрублению нравов, порче народного характера, угнетению низших классов, распространению в России обычаев, свойственных деспотическим азиатским государствам».
Олег Дружбинский
- Песня!
Дмитрий Гутнов
- Да! Если Иловайский всю свою жизнь оставался убеждённым монархистом, и считается либералом только по отношению к ещё более консервативному учебнику Устрялова, которого мы с вами обсудили, то мы имеем в конце XIX века ещё один образчик учебникописательства, который принадлежит другому человеку. Звали его Моисей Острогорский - человек известный, депутат дум нескольких созывов, который отличился тем, что входил в кадетскую партию. Вообще, он был еврей, рождённый в черте оседлости, он получил высшее образование, он выступал за ограничение самодержавия, введение каких-то элементов конституционного строя. В общем, в Государственной думе образца 1906–1907 года он считается одним из либеральных политических деятелей. Он тоже грешен в том смысле, что, во-первых, он взялся за написание учебников по русской истории, а во-вторых, самое смешное заключается в том, что его история России для народных училищ и учебник русской истории для третьих классов гимназии получили официальные грифы Министерства просвещения «Допущено» и «Одобрено», при том, что учебники были ультрамонархическими, ультраконсервативными. Это те игры наших либералов, которые готовы защищать либеральные ценности только за соответствующую оплату, а если консерваторы будут платить больше…
Олег Дружбинский
- Я, знаете, сейчас вспомнил, немного отвлекаясь от учебника, фразу, которую приписывают Льву Давыдовичу Троцкому: «Если внимательно посмотреть, под каждыми принципами обязательно лежит бутерброд» - это та самая история!
Дмитрий Гутнов
- Тем не менее, учебник был популярен, поскольку Острогорский выглядел либералом по сравнению с Иловайским, который до конца своих дней был приверженцем монархической идеи, и поэтому в «продвинутых» гимназиях (московских, санкт-петербургских, особенно частных - Поливановой, ещё кого-то) преподавался этот учебник Острогорского, хотя принципиальной разницы с Иловайским по изложению монархической идеи не было. Учебник тоже выдержал изданий 30, он принес Острогорскому большой гонорар. Раз уж мы стали говорить с вами о гонорарах в вопросах издания учебников, то надо иметь виду, что к концу XIX века сложилась система печати учебников, то есть появились издательства, которые специализировались на издании учебников. Когда это превратилось в бизнес, то мы получили ту же ситуацию, которая в нашем учебникописательстве господствовала в 90-е годы, когда огромное количество людей писало учебники, эти учебники проходили комиссии или верификацию в Министерстве народного просвещения, и, если они были допущены до изучения и получался гриф, то этот человек получал довольно большие деньги при печати учебников. Было у нас такое семейство Полубояриновых в лице главы семьи Дмитрия Полубояринова, который сделал свой книжный бизнес именно на учебных пособиях. Издателю учебник Острогорского обходился (себестоимость) 15–20 копеек, продавался он по одному рублю.
Олег Дружбинский
- Хороший бизнес!
Дмитрий Гутнов
- В итоге это было вроде дополнительного налога на образование, потому что год обучения в гимназии в конце XIX века в среднем стоил 50 рублей, а если добавить к этому, что нужно было закупать учебники, то это тянуло рублей на 75. Сейчас это не деньги, но в условиях, когда за 50 рублей можно было купить хорошую лошадь, вернее, за 10 рублей можно было купить хорошую лошадь, - пять коней, понимаете?
Олег Дружбинский
- Квалифицированный рабочий получал 10–12–15 рублей в месяц, я помню.
Дмитрий Гутнов
- Этот Полубояринов, по сути, держал рынок до начала XX века, когда на горизонте не появился уже более и вам, наверное, известный издатель Сытин - это тот, который написал в советское время очень интересную книжку, до сих пор ценную, которая называется «Из истории московских улиц». Он составил конкуренцию Полубояринову тем, что стал издавать книги для народа.
Олег Дружбинский
- Очень дешёвые. Они были плохо напечатаны, но очень дешёвые.
Дмитрий Гутнов
- Они были крайне дешёвые, и он с оборота получал, если не больше Полубояринова, но он был вполне конкурентен, с точки зрения бизнеса. Кстати, призываю вас посмотреть мемуары Сытина, которые спокойно были изданы в советское время. Сытин, по-моему, умер в 1934 году в своей постели. В конце жизни он некоторое время работал в кооперативных издательствах, потом как персональный пенсионер СССР жил. Так вот, он написал совершенно замечательные воспоминания о том, как получали грифы в царской империи «Допущено». Плакать хочется. Прошло 100 лет, а система изменилась разве, что раньше были столоначальники и делопроизводители, а сейчас это всё называется по-другому.
Олег Дружбинский
- Да, понятно.
Дмитрий Гутнов
- Что касается Полубояринова, в итоге советская власть ему приговор вынесла. Он умер до наступления советской власти, а вдову его в 1919 году ЧК расстреляла. Я уже сказал, что главным отличием дореволюционной концепции учебника для средней школы был громадный разрыв между университетским и школьным курсом. Можно много приводить примеров, совершенно хрестоматийных. Вот, например, Ледовое побоище, которое и у Иловайского, и у Острогорского было описано в деталях, в университетском курсе почти не было замечено по той причине, что с точки зрения серьёзной науки…
Олег Дружбинский
- Его не было. Да, это известный факт.
Дмитрий Гутнов
- Не то что его не было. Оно было, но не имело такого значения.
Олег Дружбинский
- Может быть, вы меня поправите, насколько я в курсе, была некая стычка, действительно, на озере, в которой два десятка этих рыцарей погибло.
Дмитрий Гутнов
- Вопрос даже не в этом. Дело в том, что о том, что рыцари провалились под лёд, сообщает только один документ, этот документ называется «Житиё Александра Невского», и написан он гораздо позже самих событий.
Олег Дружбинский
- Понятно, да.
Дмитрий Гутнов
- Поэтому есть большое подозрение, что этот эпизод и выпячивание этой всей истории служило не столько целям беспристрастной фиксации исторических фактов, сколько своим политическим целям, о которых мы можем с вами отдельно поговорить в какой-нибудь передаче.
Олег Дружбинский
- Цель, на самом деле, понятна. Есть такая очень своеобразная история, чуть ли не столкновение образованного слоя общества и не образованного - большинство населения думает, что было «Ледовое побоище», и фильм потом про него сняли прекрасный во времена Сталина. И все думают, что на «Ледовом побоище» немцы шли «клином», «свиньёй», мы им дали «люлей», они потонули все подо льдом, какие мы молодцы. А образованный человек говорит: «Ребята, секундочку, никакого «Ледового побоища» не было, просто не было его физически. Всё это выдумано, художественный вымысел». И два слоя общества на такой славной ноте могут начинать бить друг другу морду.
Дмитрий Гутнов
- В данном случае, если уж мы с вами говорим о «Ледовом побоище», то тут история такая. Оно действительно очень полно описано в гимназических учебниках, и отсутствует в университетских курсах, но вторая реинкарнация этого «Ледового побоища» (мы с вами вторую половину передачи поговорим про советские учебники), она была сделана именно про то, что вы говорите. Когда появился сценарий фильма будущего «Александр Невский», он, правда, назывался «Русь», который подвергся критике со стороны профессиональных историков, задача была у этого фильма не столько историческая, сколько идеологическая.
Олег Дружбинский
- Конечно, вломили немцам! Всё понятно!
Дмитрий Гутнов
- Да, немцы наступают, и у нас Александр Невский – первый успешный полководец, который противостоял натиску на восток. И фильм, благодаря гениальности Эйзенштейна, сделал своё дело, в конце концов, понимаете?
Олег Дружбинский
- Фильм великий тот был.
Дмитрий Гутнов
- Теперь, что касается советских учебников - тут тоже своя песня, довольно интересная. Дело в том, что когда пришла советская власть, то сначала было не до этого вообще - война гражданская и тому подобное. Потом, когда всё-таки курс истории России был введён… Был же в 1918 году декрет об образовании общегражданской средней школы. Раньше у нас в образовании, не смотря на то, что существовало Министерство народного просвещения, у нас было много ведомств, которые курировали учебные заведения. У каждого были свои: в Министерстве путей сообщения - свои, в военном ведомстве - свои и т. п. Когда появилась рабоче-крестьянская пролетарская школа, то учебников для неё просто не было, поэтому первые учебники – это дореволюционные сочинения людей, близких к революционной общественности, к революционерам. Тут я могу назвать такие учебники, как, например, Звягинцев, Бернашевский «Века и труд людей», Сивков «Русская история: элементарный курс» и т. п. Первым советским учебником, который появился в советское время и был написан советским автором, - это был учебник Екатерины Замысловской, который называется «Рассказы по русской истории». Он был создан для элементарной школы по примеру… есть такие «Рассказы по русской истории» Ишимовой, но он был уже создан в расчёте не на дореволюционных детей, а на советских детей. Вообще, сама по себе Замысловская начинала в качестве публициста до революции. Её хорошо знал Горький, она была знакома с Клюевым, с Есениным, с другими поэтами серебряного века, но писала она в дореволюционной журналистике под мужским псевдонимом, потому что до революции, как известно, до этого замечательного декрета, который уравнивал в правах мужчин и женщин, женщины не имели права работать наравне с мужчинами. Я имею в виду не право, что их не пускали на работу, а вся система их отвергала: они не могли получить чин, если они не могли получить чин, соответственно, они не могли получить зарплату, если они не могли получить зарплату, пенсия не шла. Понимаете?
Олег Дружбинский
- Да, да, да. Одно за другое.
Дмитрий Гутнов
- Одно за другое. Поэтому она крылась, по-моему, за псевдонимом «Таёжная». Вот эти небольшие рассказы, трудно их ещё назвать прагматическим изложением русской истории, они охватывали период с IX века до 1917 года. Там было ещё довольно много традиционных определений, потому что не сложился ещё концепт пролетарской истории…
Олег Дружбинский
- Краткого курса ВКП(б) ещё не было, поэтому было непонятно, что писать.
Дмитрий Гутнов
- Самое интересное в этом учебнике заключается в следующем: впервые в конце учебника были методические рекомендации для преподавателей. Это интересно с двух позиций. Это интересно с позиции, что впервые было обращено внимание не только на то, что преподавать, но и как преподавать. А второе – это потом открыло для издателей, учебникописателей новую нишу зарабатывания денег, потому что теперь мало написать учебник, надо написать методичку для преподавателя, план занятий, точные типовые уроки, и это кормит довольно много людей.
Олег Дружбинский
- Да, естественно.
Дмитрий Гутнов
- А дальше произошло непредвиденное. Произошло то, что буквально по лекалам Николая Павловича (Николая I я имею в виду) советское правительство взяло и стало отменять гуманитарные науки, вообще.
Олег Дружбинский
- Это с 20-х годов началось?
Дмитрий Гутнов
- Началось это примерно с 1925–1926 года. Про философский пароход рассказывать не будем.
Олег Дружбинский
- Да, это мы знаем - всех отправили благополучно.
Дмитрий Гутнов
- Спасибо, что отправили, а не расстреляли.
Олег Дружбинский
- И за это спасибо.
Дмитрий Гутнов
- Умные люди были не нужны в данной ситуации, соответственно, нужно было разорить все гуманитарные факультеты университетов, исключить из преподавания гуманитарные дисциплины. У нас до революции, до 1918 года, по штату в университетах были юридический, историко-филологический факультет, естественный, физико-математический и медицинский. Вот физмат и медицинский ещё оставались, а все остальные стали потихоньку уничтожать. Сначала их объединили в Российскую ассоциацию научных институтов по общественным наукам, РАНИОН назывался, а потом их так потихоньку слили, и вместо всего этого появилась одна обобщающая наука, которая рядилась в универсалистские одежды, а на самом деле не учила никого и ничему, которую и вы застали, и я застал. Она называлась обществоведение.
Олег Дружбинский
- Да. Да, совершенно верно, всё очень понятно.
Дмитрий Гутнов
- Но сейчас вместе с обществоведением есть литература, есть история, а тогда было только одно обществоведение. Отцом этой концепции была совершенно колоритная личность – профессор Московского университета, самый худший из учеников Ключевского, самый заторможенный, «тормоз» такой, звали его Михаил Николаевич Покровский. Вместо знаний он взял своей революционной активностью, оппозиционностью и приверженностью к марксизму. Марксизм он понимал весьма своеобразно.
Олег Дружбинский
- Марксизм – это то, что нам нужно, и больше, собственно, нам ничего и не нужно.
Дмитрий Гутнов
- Опять же, личность абсолютно путанная. Это тот самый человек, который выдвинул тезис, который сейчас очень моден: «История – есть политика, обращённая в прошлое».
Олег Дружбинский
- Да, да, да, известный, модный, под который можно привязать всё, что угодно. Я хотел бы предложить сделать небольшой перерыв. Вы знаете, друзья, я хочу такую музыкальную паузу поставить – одну забавную песню, которую когда-то написал Аркадий Галич, - песня «Жил-был Николка, самодержец всей Руси». Там есть прекрасные слова про то, что «вот она, история, та самая, которая ни столько, ни полстолька не соврёт». Она идёт в записи. Исполняет её Стоянов и Олейников. Послушайте, пожалуйста. Небольшой перерыв. Как раз про нашу всю историю. Поехали!
Музыкальная пауза
Олег Дружбинский
- Добрый вечер, друзья! С вами радио «МедиаМетрикс» и программа «Исторические аналогии» с Дмитрием Гутновым и Олегом Дружбинским. Мы продолжаем разговор про то, как писалась история в наших учебниках. Сейчас мы переходим к истории XX века или советской истории.
Юрий Гутнов
- И остановились мы с вами на фигуре Михаила Николаевича Покровского. Что я тут хочу сказать. Мы с вами обсудили, что он весьма вульгарно понимал марксизм и, вообще, марксистскую теорию, объясняя восстание декабристов тем, что повысились цены на хлеб, на пшеницу в Англии. Какие-то вещи, которые сейчас понять нельзя. Но, тем не менее, он написал труд, который использовался в университетах русской истории в самом кратком очерке, который выдержал 15 изданий. Концепция Покровского складывалась в тот момент, когда высшее руководство страны болело идеей мировой революции, и когда считалось, что русская революция является запалом для революции мировой, и там всё пойдет, поедет. Ан, выяснилось, что всё происходит не так. Появились после Первой мировой войны, после версальского мира, довольно несправедливого, фашиствующие партии. Фашисты победили один за одним сначала в Италии, потом в Германии, Испании и т. п. В общем, стало ясно, что мир стоит на пороге очередной, теперь уже второй, Мировой войны. В связи с этим идеи пролетарского интернационализма, которые пропагандировались в концепции Покровского, никоим образом не могли служить идеям будущей защиты родины. Мы с вами только что говорили про фильм «Александр Невский», - это только один элемент пропаганды своих традиционных ценностей. Вспомним ещё, что в эти же годы, в 1940 году выходит фильм «Суворов», ещё много чего. И поэтому было решено на высшем партийном уровне с концепцией Покровского расстаться.
Олег Дружбинский
- Завязывать.
Дмитрий Гутнов
- Завязывать, да.
Олег Дружбинский
- Перманентная революция – это троцкизм!
Дмитрий Гутнов
- О троцкизме мы с вами поговорим, тут будет ещё один очень смешной момент. Покровский к этому моменту умер, слава Богу. Правда, было издано два тома его учеников против исторической концепции Покровского, тех самых, которых он пестовал, учил и тому подобное.
Олег Дружбинский
- Как это правильно, мне кажется.
Дмитрий Гутнов
- Теперь по поводу его учеников. В 1934 году появляется у нас постановление ЦК КПСС и советского правительства о возобновлении преподавания отечественной истории в средней школе.
Олег Дружбинский
- О как! Вот я хотел этот момент зафиксировать. То есть у нас до 1934 года…
Дмитрий Гутнов
- С 1924 года по 1934 у нас историю не преподавали.
Олег Дружбинский
- Десять лет в школе историю не преподавали, то есть выросло поколение людей, которые про историю просто ничего не знали.
Дмитрий Гутнов
- Ничего не знали, и считалось, что нечего им знать какие-то атавистические знания, которые мешают строить социализм, поднимать колхозы, индустриализацию проводить.
Олег Дружбинский
- Нечего себе мозги загаживать. Я понял, прикольно.
Дмитрий Гутнов
- Нечего себе загаживать. В 1934 году начался новый этап: были созданы факультеты в ведущих университетах страны, собрали всех оставшихся историков, где могли…
Олег Дружбинский
- Живых.
Дмитрий Гутнов
- Недострелянных, и к ним добавились бывшие комиссары, которых выучили в спешном порядке в коммунистической академии.
Олег Дружбинский
- Ещё те историки, соответственно!
Дмитрий Гутнов
- Да, это были просто комиссары. Вот сейчас мы об этом с вами поговорим. Был объявлен конкурс на написание учебников для средней школы. В 1934 году на даче Сталина, на ближней даче Сталина, Киров, Сталин и Жданов написали краткие рекомендации, каким, по их мнению, должен быть учебник истории. Эти рекомендации не предназначались для широкой публикации, а предназначались именно для авторов будущего конкурса. Между прочим, я для себя недавно открыл, оказывается, Киров был довольно сносным публицистом и до революции вполне публиковался в либеральной печати (абсолютно не только в социал-демократической). Под псевдонимом, правда. Основная мысль Сталина и его ближайших соратников, что нам нужен такой учебник по истории СССР, где бы история Великороссии не отрывалась бы от других народов СССР, во-первых, и где бы история СССР не отрывалась от истории общеевропейской и, вообще, мировой истории. Я хочу сказать, что товарищ Сталин был прав. В том техзадании, которое дается в наших учебниках XXI века, об этом не говорится ни слова, а между тем русская история не может быть отдельная, она является частью мировой истории. Создав учебник по русской истории, надо его каким-то образом вписывать в более общий контекст. Первую премию в итоге проведения этого конкурса не дали никому. Вторую премию получил в 1936 году довольно интересный человек, которого звали Андрей Шестаков. Андрей Шестаков – довольно колоритная фигура, он сам по себе из старообрядцев, из поморов. В конце XIX века он стал квалифицированным механиком и сразу после создания РСДРП стал членом партии. Вел всю жизнь… нашим школьникам был написан боевиком, как бы мы сейчас сказали, террористом, правда, с задатками педагога. В чём ему нельзя было отказать, это то, что у него, видимо, был какой-то педагогический талант - он правильно расположил материал. И тут ещё одно замечание, о котором я бы хотел сказать. Этот учебник Шестакова, который был принят, он получил много правок именно этой троицей – Кирова, Жданова и Сталина. Причём, если Сталин в большей степени сокращал материал, (сейчас это смешно звучит, но он беспощадно резал эпитеты про самого себя), то Жданов, который был главным идеологом в то время, он может считаться соавтором этого учебника, потому что он написал тогда целые абзацы. Очень многие вещи, которые мы до сих пор изучаем (концепции двух Иванов Грозных - один хороший, другой плохой, до опричнины хороший, а потом плохой и т. п.), они были написаны не Шестаковым, а именно Ждановым, и очень многие такие клеше до сих пор… Великая Октябрьская социалистическая революция. То, к чему нынешняя комиссия пришла по созданию учебника, что не было, оказывается, отдельно Февральской революции и Октябрьской революции, а была одна общая…
Олег Дружбинский
- Растянувшаяся по времени.
Дмитрий Гутнов
- Растянувшаяся по времени революция, понимаете?
Олег Дружбинский
- Да, забавно. На весь XX век, можно считать, она растянулась.
Дмитрий Гутнов
- Для старших классов в 1940 году был написан ещё один учебник совершенно замечательной личностью, в какой-то степени личностью исторической, – академиком Академии наук СССР Анной Михайловной Панкратовой, ученицей Покровского, которая в этом самом томе против концепции Покровского вынуждена была тоже написать статью против Покровского. Если вы помните, был фильм о том, как русские революционеры («Интервенция» он назывался) пропагандирует французских моряков во время того, когда французская эскадра стояла в Одессе.
Олег Дружбинский
- Да, была такая история.
Дмитрий Гутнов
- Вот, Анна Михайловна закончила Новороссийский университет в 1917 году, попала в революционное подполье, и она была одной из тех, кто пропагандировал французов. Французы ушли, она пошла дальше – сначала по революционной линии, потом оказалась в институте красной профессуры. Там она познакомилась со своим мужем, Григорием Яковиным, – совершенно замечательная личность, троцкист, человек, который, по сути дела, был одним из организаторов ликвидации Махно, тоже закончивший красную академию, коммунистическую, и бывший идеологом троцкизма. Поэтому, когда у нас Троцкого стали потихоньку высылать сначала в Алма-Ату, а потом из страны, Григорий оказался на нелегальном положении. Некоторое время он еще возглавлял деятельность троцкистской организации, при том, что Анна Михайловна писала советские учебники и была чуть ли не директором Института российской истории.
Олег Дружбинский
- Да, забавная история.
Дмитрий Гутнов
- На этом она не кончилась, она настояла на исключении своего мужа из партии.
Олег Дружбинский
- Да, времена были похожие.
Дмитрий Гутнов
- Этот учебник, который написала Панкратова, издавался практически до 1955 года, и в общей сложности в Советском союзе было издано 7 миллионов экземпляров этого учебника, до тех пор, пока в 1955 году, даже чуть-чуть позже, в 60-е годы советское правительство не поставило задачу введения новых программ по ряду дисциплин. Ох, как я ненавидел эти программы, потому что реализовывать их стали в семидесятом году - как раз, когда я пошёл в школу. И среди прочих оказалась новая линейка учебников по истории. Вот последняя, видимо, вы тоже изучали.
Олег Дружбинский
- Да, да.
Дмитрий Гутнов
- Был учебник академика Милицы Васильевны Нечкиной, которая где-то в 1917–1918 году окончила Казанский университет, потом она работала в Московском университете, преподавала на рабфаке, потом на историческом факультете, потом в Институте российской истории. Она у нас считается историком революционного движения, и главной её заслугой было то, что она довольно много сделал по поводу истории декабризма, истории декабристов. К моменту, когда надо было писать учебники, она была одним из ведущих специалистов в области русской истории, отечественной истории. Вот она написала последние учебники. Я бы не сказал, чтобы они сильно отличались от учебников Панкратовой, которые в свою очередь зиждились на рекомендациях Жданова и Сталина. Конечно, будучи написанными в шестидесятом году, они были более интересные.
Олег Дружбинский
- Скажите, а вот эти все истории про то, что это было народно-освободительное движение под командованием Стеньки Разина, были постоянные народно-освободительные движения Болотникова, Пугачёва – это же всё было не так.
Дмитрий Гутнов
- Конечно, не так.
Олег Дружбинский
- Это были бандитские шайки. Ну, понятно…
Дмитрий Гутнов
- Совершенно очевидно, что в обществе были объективные предпосылки к тому, чтобы восстание Пугачёва или Болотникова случилось.
Олег Дружбинский
- Это мы понимаем.
Дмитрий Гутнов
- Но это не значит, что у них в голове был осознанный план освобождения крестьян…
Олег Дружбинский
- Или социалистической революции.
Дмитрий Гутнов
- Или социалистической революции. Вы почитайте прокламации Разина или, тем более, Пугачёва. Максимум, на что способен Разин, - это убивать воевод и грабить помещиков.
Олег Дружбинский
- Да, да, да. Всё понятно.
Дмитрий Гутнов
- Я уж не говорю о том, что большинство этих народных движений, о которых вы говорите, это не крестьянские движения, это казацкие движения, а казаки сильно отличаются от крестьян. Это мы сейчас с вами привыкли, что ходят люди с лампасами и свою приверженность демонстрируют к русскому государству.
Олег Дружбинский
- Тогда это было боевое, разбойное сословие.
Дмитрий Гутнов
- А это было совершенно разбойное сословие, которое было гремучим, на него нельзя было опереться, как на какое-то ополчение Луганской, Донецкой…
Олег Дружбинский
- Куда захотели, туда и попёрлись.
Дмитрий Гутнов
- Но трагизм еще в чём? Эти люди начинали восстание и сами же сдавали своих лидеров. И Разина, и Болотникова, и Пугачёва сдали сами же участники.
Олег Дружбинский
- Да, это известный науке факт, вызывающий у меня всегда искреннее удивление. Если они такие отчаянные борцы за светлое будущее, то…. Конечно, они такими не были. У меня к вам несколько вопросов, нам надо как-то попробовать резюмировать сегодняшним днём.
Дмитрий Гутнов
- Если не выдумать заново, то как бы вынуть из нафталина, встряхнуть.
Олег Дружбинский
- Встряхнуть, взболтнуть!
Дмитрий Гутнов
- Мы с вами обсуждали, что история - она же никогда не повторяется. Поэтому самое большое беспокойство вызывает то, что те принципы, которые действовали в сороковые годы прошлого века, они для нынешнего поколения не подходят хотя бы по той причине, что чисто информации меньше. Тогда тебе давался учебник и в библиотеке ты мог почитать не так много книг дозволенных, а сейчас открой интернет, и на любое утверждение этого учебника у вас будет 25 контраргументов.
Олег Дружбинский
- Что на самом деле было - никто уже, естественно, не знает. Можно спорить по любому вопросу.
Дмитрий Гутнов
- Что, вы сейчас будете закрывать интернет для этого?
Олег Дружбинский
- Уже нет. Уже поздно. Ну, что ж, друзья, передача наша подходит к концу. Спасибо, Дмитрий Алексеевич!
Дмитрий Гутнов
- Да не за что. Что знаю, то и рассказываю.
Олег Дружбинский
- Это очень интересно, потому что проходят годы, столетия, каждый раз пишется новая история, каждый раз вынимаются новые авторы этой истории. Сегодня он троцкист, завтра коммунист, теперь он капиталист, или как его уже теперь назвать… непонятно. Но, тем не менее, каждый раз мы по новой стараемся её изучить, каждый раз этот взгляд на предмет, как говорилось в одном популярном фильме: «С какой стороны не посмотришь, всё у тебя одно и то же». Ладно, друзья. Всего вам доброго, до следующей среды!
Дмитрий Гутнов
- До свидания.
Олег Дружбинский
- Будьте здоровы. Пока!