Елизавета Каширина
– Дорогие друзья, с вами радио «МедиаМетрикс», программа «Инсайдеры». Сегодня хотелось бы обсудить с очень интересным человеком Оскаром Хартманном, создателем «KupiVip», тему, почему бизнес-модель благотворительного фонда больше не работает, и почему самые ценные вещи в мире должны распространяться быстрее. Оскар, добрый день.
Оскар Хартманн
– Добрый день, Елизавета.
Елизавета Каширина
– Немножко хотелось бы поговорить про компанию «KupiVip», которая вышла на российский рынок в кризисный 2008 год, насколько я помню, став впоследствии одной из самых успешных компаний в «fashion»-ритейле. «KupiVip» ещё интересен тем, что он получил в совокупности одну из самых больших инвестиций в рунете – около 86 миллионов. Была такая история?
Оскар Хартманн
– Да, было дело.
Елизавета Каширина
– Как вы оцениваете планы по работе на российском рынке в кризис нынешний? И сбудутся ли ваши ожидания по росту прибыли до одного миллиарда?
Оскар Хартманн
– Да, пока мы смело выполняем наши планы. Как ни странно, это всегда меня удивляет, потому что на самом деле потребительское поведение не настолько рационально, как нам кажется. Мы всегда хотим, как на шахматной доске, расставить фигуры, и всё логично, всё понятно. Но на самом деле поведение потребителей очень нерационально, очень эмоционально. По динамике очень медленно происходят любые изменения, какое-то внешнее событие не может просто – раз и перевернуть какие-то вещи. Из-за этого fashion-сегмент, он очень близок по логике к еде, потому что, если, например, посмотрите, как люди кушают и как они знают, что надо кушать, там очень мало общего. Соответственно, есть очень много эмоционального, и люди хотят чувствовать себя хорошо. То же самое есть и в одежде, соответственно. И когда человек чувствует себя плохо, ему часто шопинг помогает чувствовать себе лучше. Это такой простой, быстрый способ. Про такие вещи просто никто не говорит. Аналитики очень просто делают про развитие ВВП, кризис, доходы падают, значит, должно быть... В принципе, если взять чисто логику, в этом году люди не должны покупать одежду вообще.
Елизавета Каширина
– Да, это первое, на чём можно сэкономить.
Оскар Хартманн
– Я думаю, если взять сейчас средний шкаф России и посмотреть, то, в принципе, один год прожить можно. Возьми, например, себя. Сколько у тебя сейчас платьев?
Елизавета Каширина
– Полный шкаф.
Оскар Хартманн
– А ты будешь ещё покупать?
Елизавета Каширина
– Буду. Но не знаю, как и что.
Оскар Хартманн
– Это, во-первых, импульсивные покупки. Это не планируемые покупки. Во-вторых, «fashion» имеет очень большую долю импульсивных покупок, которые делаются абсолютно эмоционально. Просто хочется и всё! Купила красную сумку, подошла – подходящее красное платье. Там есть, конечно, доля рациональных покупок, но, по сути, история показывает... Если возьмёшь всю историю мира и посмотришь, как какие-то катаклизмы влияли на «fashion»-рынок, там видно, что практически никак. Даже войны.
Елизавета Каширина
– Великую депрессию в Америке.
Оскар Хартманн
– Да, великая депрессия не сильно влияла. Война. Вторая мировая. Казалось бы, идёт Вторая мировая война (вчера было 9 мая), люди умирают по 2-3 миллиона человек, не знаю, сколько в месяц, казалось бы, какой шопинг? Посмотри просто статистику продаж платьев, например, во время Второй мировой войны, там самый большой спад, по-моему, был минус 8%. А это ещё в таких странах, которые были участниками. А в странах, которые были косвенными участниками, практически даже изменений не было. Даже недавно, когда были в Украине события, когда был самый острый момент, я позвонил другу, у которого самый большой интернет-магазин одежды и обуви. Я ему позвонил, говорю: «Андрей, как у тебя дела?». Он говорит, что дела плохо, потому что друга подстрелили, в семье поругались. Я говорю: «А в бизнесе как?». А он: «В бизнесе всё нормально, плюс 25%». Это очень интересно для бизнесмена, потому что, если бы мир был такой рациональный, как мы делаем вид в таких передачах, тогда аналитики были бы самые лучшие бизнесмены. А по факту я не встретил ни одного аналитика, который бы сделал какой-то успешный бизнес. Потому что в потребительском мире правят эмоции, и те бизнесмены, которые лучше всего понимают эмоции, как создавать хорошую атмосферу даже в плохие времена...
Елизавета Каширина
– «KupiVip» умеет это делать.
Оскар Хартманн
– Да, я думаю, что наша бизнес-модель такова, что у нас в этом году очень большой рост. Мы просто говорим человеку: «Ты у нас можешь получить больше за меньшее». Соответственно, эта стратегия выигрывает всегда. Она выигрывает и в хорошие времена, и в плохие времена. Она просто такая универсально-победная.
Елизавета Каширина
– У вас всегда много идей. На данный момент вы занимаетесь «KupiVip» и ещё некоторым рядом проектов, как «CarPrice» в «Заодно». Как вы отбираете успешные идеи и работаете одновременно над несколькими?
Оскар Хартманн
– Конечно, это выбор каждого человека. Я убеждён, что фокус работает лучше, чем дефокус. Лучше заниматься одной вещью всю жизнь, чем несколькими. Я для себя сделал осознанный выбор, что для меня, для моей психологии, для моего счастья личного я предпочитаю быть менее успешным, но заниматься несколькими вещами, потому что мне это даёт больше радости, больше счастья. Чтобы заработать миллиард долларов или плюс, надо на самом деле одну вещь делать двадцать пять лет подряд. Но, если такой цели нет, если достаточно заработать сто миллионов... Я для себя просто осознанно сделал выбор, что я хочу заниматься в разных индустриях. Меня не устраивала мысль, что я буду только одеждой заниматься. Это не значит, что, если я заработал первые деньги в одежде, теперь одеждой буду заниматься всю жизнь, до конца своего света, и мне будет легко, и все двери легко открываются. А мне было интересней, например, поработать в рынке машин. Новая индустрия, где меня никто не знает, где надо заново всего добиваться. Это, во-первых, лучше для личностного развития, во-вторых, мне так нравится. Это означает, что ты однозначно меньше заработаешь. Во-вторых, это означает, что достаточно, потому что там уже корреляции никакой нет. Во-вторых, это значит, что ты не можешь заниматься операционно. Соответственно, то, что сейчас я строю, я делаю такой семейный холдинг, семейную компанию «HartmannHoldings», и внутри этой семейной компании есть разные активы, новые.
Елизавета Каширина
– И места всех членов семьи?
Оскар Хартманн
– Да, акционерами являются все члены семьи. В этом холдинге появляются новые проекты, какие-то продаются, какие-то есть вещи, которые навсегда остаются. На самом деле, это не я изобрёл, как всё, что я делаю. Если взять самые успешные семьи в мире, у них часто семейный холдинг, который остаётся навсегда, а активы внутри могут меняться. Это моя стратегия. Моя стратегия, она основана на строительстве проверенных моделей, и «CarPrice». Если у меня фокус, он остаётся. Я не считаю себя дефокусированным человеком, потому что всё, что я делаю, это 100% проверенные вещи, которые уже работают больше чем в трёх рынках, которые доказали себя десять плюс лет. И таким образом отметаются примерно 99% тех проектов, которые я вижу, они мне не подходят.
Елизавета Каширина
– Фокус ваших идей некоторое время назад сместился к филантропии. Фабрика добрых дел в России – это часть русского менталитета. Мы только привыкли к краудфандингу для искусства и музеев, а вы идёте дальше, открываете революционные для России ниши. Первая – это стимулирование богатых людей вместо покупки виллы на французской Ривьере, вложить силы и время в филантропию. Вторая ниша – это стимулирование к малому и среднему предпринимательству. Мой знакомый Пётр Диденко, который занимался стимулированием предпринимателей в «Альфа-лаборатории», он, к сожалению, больших успехов не добился. Может быть, у вас есть какая-то инициаторская информация об этих нишах? И, возможно, вы видите то, чего не видят другие?
Оскар Хартманн
– Здесь было много вопросов, я не знаю, на какой из них отвечать. Давайте на самый интересный по поводу вилл во Франции. Это первый вопрос. На самом деле людям не нужны, в принципе, человеку не нужны деньги и не нужны виллы во Франции. Человеку нужны эмоции определённые. Эти эмоции, они универсальные во всём мире. Есть пирамида Маслоу, там определённость, уверенность, значимость, любовь, рост и так далее. Вопрос потребности. Если вилла во Франции способна тебе дать значимость среди своих знакомых, признание, если она может тебе дать счастье. Если взять тех людей, которые очень обеспечены, они на самом деле хотят увеличивать счастье и радость, потому что у них что уже есть? Определённость уже есть – ты обеспечил семью навсегда. Всё, страх уходит, определённость есть, безопасность есть, ты себя где-то реализовал, люди хотят счастья и радости. Все люди в мире сначала пытаются получить это такими покупками. Все это прошли, можно прочитать кучу книг, историй богатых семей. Потом эта корреляция уходит. Сначала первые эмоции – определённость, безопасность, можно купить деками, просто можно это обеспечить, а дальше эмоции – радость и счастье, они очень плохо коррелируются покупками, и люди, которые сидят на каких-то яхтах или в каких-то домах, они очень быстро...
Елизавета Каширина
– Они несчастны.
Оскар Хартманн
– Нет, дело не в доме. Дело в том, кто с тобой в доме. Кто эти люди, которые с тобой там? Если у тебя будут неправильные люди, дом никакого значения не имеет. Дом – это просто окружение, какой-то антураж. И, как правило, если ты притягиваешь неправильных людей, если тебя окружают люди, для которых самое главное – это атрибутика, яхта, дом, ты очень быстро понимаешь, что это... Эти люди, как правило, потом попадают в депрессию. Я вижу очень большой процент людей в своём личном окружении, которые попадают в жуткую депрессию. В жуткую депрессию! Очень большая депрессия у мужчин возникает, когда они осознают полное отсутствие корреляции денег и счастья, и радости. Полное! Когда они уже попробовали и то, и третье, на вертолётах, приходит осознание, что лучше что-то уметь, чем что-то иметь. У всех одна и та же эволюция, никто ещё не был другим. Например, когда я жил на Гавайях, один японец приехал и купил 25 домов, целую улицу. Это самая дорогая улица на Гавайях, он купил 25 домов, самых больших, тысяча, тысяча пятьсот метров, две тысячи метров.
Елизавета Каширина
– Зачем?
Оскар Хартманн
– Он въехал в один из этих домов. Он купил самый дорогой дом, потом понял, что улица всегда пустая, все владельцы этих домов приезжают туда одну неделю в год. Он выкупил по двойной цене. Это настоящая история, можете в интернете прочитать. Он выкупил по двойной цене все дома улицы, все 25 домов и сделал конкурс среди многодетных семей на Гавайях, у которых пять детей плюс, которым нужна тысяча метров. Он отобрал 25 семей, которых он поселил в этих домах, и теперь сидит в садике и радуется, как дети по улице бегают. Чтобы улица была оживлённая, чтобы там были дети, радость, семьи, человек готов был потратить в пятьдесят раз больше денег, чем купил дом. Потому что универсальная потребность не в доме, универсальная потребность в той эмоции, которую человек испытывает. Из-за этого, я думаю, мы в России вернёмся к тому, что сейчас набрали критическую массу бизнесменов, которые уже наигрались, которые уже поняли. Потом что естественная доля людей, которые занимаются филантропией, которые чувство благодарности отдают обратно, оно намного выше, чем то, что мы сейчас в России имеем. Просто было искусственно занижено. Я сейчас прочитал книжку «Москва купеческая», оно там 150 лет назад было в десятки раз выше, чем сегодня, потом было занижено, сейчас опять разрастается, потому что мы набрали критическую массу людей. И за это я нисколько не переживаю, здесь даже ничего делать не нужно, нужно просто ждать.
Елизавета Каширина
– Оно само придёт.
Оскар Хартманн
– Да, конечно. Кому-то повезло, как мне. Мне чисто повезло в жизни, я просто основал четыре года назад «Фонд русской экономики» – это стипендиальная программа для высокоодарённых. Я тогда не знал особо, я просто знал, что мои любимые предприниматели в мире это сделали. Из-за этого я тоже это сделал. Потом, прожив четыре года, я понял, что «Фонд русской экономики» принёс мне в десять раз больше радости и счастья, чем вещи, которые я покупал, которые стоили в пять раз дороже, чем «Фонд русской экономики». Там наступает логика, ты хочешь радости и счастья, ты будешь делать такие вещи, как «Фонд русской экономики». Это очевидно.
Елизавета Каширина
– Но, может быть, формат благотворительного фонда уже не столь эффективен, и вы сейчас ищите какие-то другие пути, по которым филантропия могла бы быть более рациональной и приносить больше пользы?
Оскар Хартманн
– Да, это очень важный вопрос, потому что есть филантропия, есть благотворительность – это разные вещи. Во-первых, я не могу согласиться, что это неэффективно. Хорошо, что это есть. Это то же самое, что говорить, что важнее, математика или литература, или физика? Это просто разные вещи. Вопрос в том, что есть благотворительность, которая часто зависит от доноров. Соответственно, нужны доноры. Чтобы собрать у доноров деньги, нужен очень эмоциональный повод. Здесь опять работает то, что ты не можешь рационально объяснить, что, если, например, делать стипендиальную программу для высокоодарённых людей, тогда они становятся лидерами через двадцать лет. И когда через двадцать лет они будут лидерами, они будут по-другому строить страну, и будет меньше плохих последствий. Это очень сложно объяснить обычному человеку. Намного проще показать больного ребёнка и сказать: «Нужен миллион рублей на пересадку костного мозга, чтобы он выжил». Картинка работает, эмоции работают, человек сразу получает удовлетворение, соответственно. Было плохо, ты пришёл – стало хорошо, эта семья тебя будет боготворить. И это хорошо. Хорошо, что это есть. Как показывает мировая история, чинить последствия, там есть два важных момента. Первое, когда ты чинишь последствия, плохие последствия, у нас есть общество, оно живёт, и прямо сегодня сто человек погибнет в автоавариях или пять тысяч человек сегодня получит диагноз, что они заболели раком. Пять тысяч. Сегодня. Каждый день – пять тысяч. Из них тысяча из-за курения. Люди курят, каждый день – тысяча. Курил? Пожалуйста. Можно, конечно, чинить последствия – строить больницы, это очень дорого. Полечить одного больного раком – это очень дорого, а сделать так, чтобы меньше людей курило, намного дешевле, это более эффективно, но будет тяжело собрать деньги.
Елизавета Каширина
– Это что-то вроде «decision making», от которого не заморачиваются американцы в американских университетах, о том, что правильно принятое решение может по профилактике быть выше и процент курильщиков или тех, кто осознаёт свои действия, он будет гораздо ниже.
Оскар Хартманн
– Это всё очень просто, на самом деле. Курение – хороший пример, кстати, к нашему первому разговору. До 1962 года не было известно, что курение вызывает рак. Потом стало известно, доказано научно, что курение вызывает рак. Курение не спало! Была научная статья, много статей. Потом первый раз, когда умер этот Marlboro, ковбой Marlboro умер от рака лёгких, только тогда какой-то эффект был. Сейчас уже известно не только, что курение вызывает рак, люди умирают от этого, сейчас уже известно, что это повышает очень многие болезни твоих детей. Ты куришь, ты не только на себя влияешь, ты влияешь на своих детей. Всё равно люди курят. Если взять, банально, в 1961 или 1962 году какому-то аналитику дали задачу – предсказать рынок сигарет следующих 50 лет, ноль из ста аналитиков предсказали бы, что с тех пор рынок вырастет в десять раз. В десять раз! Это моё рациональное наблюдение. А что касается благотворительности, любой потраченный доллар или рубль на устранение последствий в десятки раз менее эффективен, чем устранение причины. Потому что устранение причины, оно на много поколений вперёд это убирает. А филантропия вообще занимается. Ещё один такой «degree of separation», как создать общество, в котором больше людей, которые думают об устранении каких-то причин? Это первый момент. Филантропы занимаются тем, чем благотворительность вообще не может заниматься, потому что филантропы не зависят от доноров. Это частный капитал, это, как правило, очень большой капитал, который создаёт доходность. И эта доходность пускается на вечное финансирование программ, которые системно улучшают общество так, что процент плохих последствий снижается. Благотворительность может делать очень много для ветеранов, для больных, для очень многих сфер благотворительность работает эффективно. Но есть второй момент, который очень спорный и вызывает обычно много эмоций и жарких дискуссий, что основатели-филантропы, они очень много дискутировали, что сам факт существования благотворительности... Есть плохое последствие, например, человек стал безработным. Для мужчины стать безработным – это очень большой удар.
Елизавета Каширина
– И для женщины тоже.
Оскар Хартманн
– И для женщины тоже, да? Если появляется очень большая благотворительная организация, например, какой-то супербольшой капитал, который снижает последствия этого момента, и так как последствия потерять работу снижаются, потому что есть благотворительная организация, которая ловит этих людей, процент людей, которые будут терять работу, будет повышаться. Потом что для людей страх потерять работу снижается. Например, ты со своим начальником беседуешь и говоришь: «Ну и что ты меня уволил? Ты уволил, а я пошел в «Hartman Foundation», они мне обеспечат целый год бесплатно». Например, когда в Германии сделали столько для бездомных, потом выросла доля бездомных, потому что быть бездомным стало для многих лучше, чем иметь дом – там такие хорошие условия создали.
Елизавета Каширина
– Поэтому афроамериканцы в Америке не работают, а получают пособие.
Оскар Хартманн
– Вопрос такой, когда большие капиталы идут куда-то, если взять большой капитал, и он куда-то идёт, он может иметь очень большой эффект. И этот эффект может быть отрицательный, это очень важно. И большие капиталы уже часто шли в такие эмоциональные сферы, как кормить людей. Пошли кормить людей, много людей, а убили целую индустрию фермеров, которые были вокруг. Надо очень осторожно, когда большие капиталы куда-то приходят и нарушают естественный баланс, но из-за этого филантропы пришли к тому, что не надо идти в эти эмоциональные сферы, надо идти в системные улучшения, как создать общество.
Елизавета Каширина
– Инжиниринг.
Оскар Хартманн
– Инжиниринг. Общество – это социальный инжиниринг. Как создать общество, в котором системно повышается в постоянном порядке хорошие вещи. За 100 лет истории филантропии было создано сотни тысяч программ, из которых успешными стали только 2-3%. И как раз на эти программы нужно фокусироваться, потому что квота успешности филантропии такая же, как в предпринимательстве, как ни странно.
Елизавета Каширина
– Считается, что у России есть свой путь и национальная идея, которая, казалось бы, не позволяет с успехом применять американские практики в филантропии, например, на российской территории. Я знаю, что такое бизнес-образование в Америке, но я не знаю, как определить, что такое бизнес-образование в России? С одной стороны, это смесь закостенелого советского прошлого в менталитете людей, а также азиатская и европейская культура одновременно плюс христианские ценности. Я за то, чтобы мировые бизнес-практики применялись повсеместно, но далеко не каждый предприниматель в России может их понять и принять. Вы написали книгу о бизнес-трансфере. Что вы видите того, что не видят другие? Бизнес-трансфер работает в России?
Оскар Хартманн
– Конечно, работает. Ещё как работает! Посмотрите список «Forbes». И покажите мне ту модель, которая уникально российская. Есть очень простые вещи. Первая – говорить про американский подход, азиатский подход, русский подход, немецкий подход, французский подход – бессмысленно. Давайте говорить просто про человеческий подход. Бизнес-трансфер занимается не американским, не немецким, бизнес-трансфер говорит, какие вещи доказали себя. Например, мыло. Возьмите пример – мыло. Мы все моем руки. Если вы приедете в Японию, независимо от японского подхода люди моют руки мылом. Там есть пятьсот тысяч разных видов мыла, в России есть десять разных видов, в Америке есть мыло, в Южной Африке есть мыло, везде есть мыло. Но есть места в мире, в которых ещё нет мыла, и люди не моют руки. Они умирают от простых болезней. Знаменитое выступление сейчас было на ТЭДе, где женщина сказала, что можно десять миллионов жизней в год спасти, если сделать систему распределения мыла по всем местам. Соответственно, даже мыло, как самое простое изобретение, ещё не везде. Было изобретено мыла, но оно за много сотен лет не распространилось везде, ещё есть места, куда надо распространить. И это общечеловеческая вещь. Зачем нам говорить про какие-то американские вещи, если ещё есть общечеловеческие вещи. Например, больница, пожарная, милиция, университет – базовые вещи, они везде работают в мире. Это не американские вещи. Это не какая-то штука, которая удовлетворяет уникальную американскую потребность. Американские женщины тоже хотят быть хорошими мамами. В России женщины хотят быть и очень переживают, что они неправильно что-то делают. Из-за этого бизнесы, которые таргетируют универсальные человеческие потребности, они становятся успешными везде. А вещи, которые таргетируют уникально американские, уникально российские, уникально бразильские – это абсурд. Скажите мне, например, если есть очень большой рынок, как Америка, где все базовые потребности уже удовлетворены, есть аптеки, есть больницы, есть университеты, есть лодки, машины, там начинается верхняя часть пирамиды, где начинаются такие уникально американские штуки, которые только в Америке будут работать. На самом деле я всегда удивляюсь: все успешные бизнесмены, с которыми я встречаюсь, они делают базовые вещи. Производят гипс, кровлю, делают аптеки. Я познакомился с миллиардером в Бразилии, он просто приехал в Англию, увидел там «Boots» (на каждом углу есть «Boots»), приехал в Бразилию и сделал там «Roots», сделал такие же аптеки. 10 миллиардов долларов у него состояние, просто сделал хорошие аптеки, где хороший товар, с такой же раскладкой. Вопрос очень простой. Россия сейчас находится в состоянии на очень хорошем уровне, но многие базовые потребности ещё не удовлетворены, очень многие.
Елизавета Каширина
– Правильно, интернет-магазины есть, а дорог нет.
Оскар Хартманн
– И дорог нет, и инфраструктуры, и главную дорогу Москва-Санкт-Петербург строят уже двадцать лет. Вопрос не в том, здесь надо полностью абстрагироваться, надо на шаг раньше вернуться. Давайте мы сделаем те вещи, которые реально важны для людей.
Елизавета Каширина
– Каждый день.
Оскар Хартманн
– Да, каждый день. Вещи, которые реально очень нужны для людей. И здесь нужны физики, нужны математики, нужны профессора литературы, также здесь нужны инноваторы, которые постоянно идут на границу того, что мы знаем и двигают её. Нужны люди, которые делают базовые вещи, которые производят кровлю для крыш, которые производят гипс, которые делают дороги хорошо. Нужны и те и другие люди, это не то, что я прав – ты не прав, всё хорошо. Вопрос, что в России сейчас, по моему мнению, доля инноваторов высокая, а доля распределителей очень низкая. Я уже так долго в России, и мне всегда говорят, что в России всё по-другому. Это в России точно работать не будет. «Что русскому, немцу - смерть», что-то такое. Если это так (это гипотеза) и в России всё по-другому, отдельная планета, тогда здесь должны вырасти какие-то вещи уникальные.
Елизавета Каширина
– Которых нет у других.
Оскар Хартманн
– Да. Что в России выросло суперуникальное, чего нет ни в одной другой стране? Я смотрю, люди любят на сцене стоять. Куда не прихожу, люди стоят на сцене, выступают. Везде в мире выступают. Я смотрю, в России тоже любят. В России девушки тоже любят красивое платье купить. Что выросло в России, скажи мне один пример.
Елизавета Каширина
– Балалайка.
Оскар Хартманн
– Что такое балалайка? Это тоже не уникальное. Есть и в Киргизии, и в Казахстане, в Японии есть похожее по форме на балалайку. Мне обычно говорят пример – коррупция.
Елизавета Каширина
– Это нет, это точно нет.
Оскар Хартманн
– Даже в коррупции Россия мало что придумала, это, на самом деле, проверенные схемы, все считают такие уникальные. Я ехал по трассе Алматы-Джамбул, там 35 постов, они всегда стоят за горой, где их не видно. Это что, инновация? Это никакая не инновация. Давайте подумаем, если на самом деле в России есть уникальное, если пирамида Маслоу в России другая, скажите мне, какой есть бизнес или организация в России, которая стала миллиардной, которой нет нигде в другом месте.
Елизавета Каширина
– Нет такого, я думаю, что мы не найдём.
Оскар Хартманн
– Я приезжаю, везде есть «Avon», везде есть «Oriflame», везде есть «McDonald’s», продукты питания, одежда, машины, транспортные средства та же самая благотворительность. Если взять благотворительность и взять 200 тысяч некоммерческих организаций, которые есть в России, они очень похожи, половина сфокусирована на детей, на такие самые болезненные темы. И вопрос: какая Россия уникальная? То, что на самом деле приходит сейчас в голову, это бессмертный полк, который мы вчера увидели.
Елизавета Каширина
– 700 тысяч человек в Москве вышли.
Оскар Хартманн
– Да. Есть уникальное историческое событие, есть человек, который придумал эту акцию, он феноменальный человек, и 700 тысяч человек вчера вышло на улицу – офигенная вещь.
Елизавета Каширина
– Он не придумал, это придумали римляне еще за тысячу лет до нас. Когда хоронили их императора, они шли за ним с масками, а потом кто-то из них на митинге одевал эту маску и говорил от имени сначала императора, который умер, потом его родственников. Бессмертный полк – это просто идея, которая трансформировалась под нашу национальную идею, хорошо вписалась и очень актуальна.
Оскар Хартманн
– Это моё глубокое убеждение, с которым я живу, потому что я очень много переезжал. И неважно, это Стэнфорд или Гарвард, неважно, где ты находишься, сам факт переезда и сам факт, что ты увидел другой мир, что есть другой мир, даёт очень много. Первое, что я очень быстро понял, сколько бы я в мире не переезжал, на самом деле самые важные вещи везде одинаковые. Разница в 3% – шутки, анекдоты. Нигде в мире не любят несправедливость. Когда в России кто-то видит несправедливость, ему это не нравится. Кстати, сейчас делают эксперименты: в России мужчины вступаются в защиту женщин. Например, ставят женщину, её обижают, смотрят, сколько процентов из проходящих помогает. И в России самый высокий процент в мире.
Елизавета Каширина
– Слава Богу.
Оскар Хартманн
– Да, вступаются мужчины. Всегда все только плохое видят. Соответственно, люди не любят несправедливость. Никто в мире не любит, когда обижают слабого. Все девушки, например, реагируют на одни и те же вещи. А это добрые вещи – доброта, юмор, атлетическая форма. Есть базовые вещи. И получается, что этот гиперфокус в России, что здесь всё по-другому, он очень вредит, потому что это останавливает.
Елизавета Каширина
– 90% потенциальных предпринимателей он останавливает.
Оскар Хартманн
– Да. В свой университет ты придёшь и скажешь: «О, я увидела в Стэнфорде такую штуку, давайте сделаем здесь». Что они скажут тебе?
Елизавета Каширина
– Нет, не пойдёт.
Оскар Хартманн
– «Да ни в коем случае!». И получается, есть всегда причина не делать и не меняться. А мне кажется, очень просто думать по-другому, думать, что общее. Не думать, что другое, а думать, что общее. Это даёт намного больше ценностей.
Елизавета Каширина
– Смотря на американский опыт, можно утверждать, что это работает, потому что процветание общества налицо. Возможно, нашим бизнесменам стоит прописать какие-то пилюли добра или попробовать поменять их сознание?
Оскар Хартманн
– Сейчас мы с Игорем Рыбаковым как раз смотрим, какие есть вещи очень ценные, которых в России нет, не в коммерческом секторе. «Dosomething.org» это один из 500 самых посещаемых сайтов Америки.
Елизавета Каширина
– Больше пяти миллионов пользователей.
Оскар Хартманн
– Да, там очень большое количество. Это очень простая вещь, это как торговая площадка добра. Каждый человек может прийти и выбрать для себя доброе дело, и сделать его быстро. Казалось бы, такая не очень понятная вещь, но на самом деле она двадцать лет существует и доказала, что те люди, которые участвовали в этих акциях двадцать лет назад, они сейчас, когда на них смотришь против среднего человека, ведут себя абсолютно по-другому. Это феноменальный импорт, феноменальное влияние на поведение человека двадцать лет спустя!
Елизавета Каширина
– Он добрее? Сознательнее?
Оскар Хартманн
– Во-первых, у молодого человека в 13-21 год формируется мировоззрение, и в этом мировоззрении или появляется вера в себя, или не появляется, та вера, что ты можешь менять мир вокруг себя. Человек, который считает, что мир вокруг него фиксирован, и он является жертвой этого мира, он абсолютно по-другому себя ведёт, чем человек, который просто убеждён, что всё, что вокруг него кто-то создал, и он ничем не хуже, чем эти люди, и может тоже создавать. Соответственно, участники «Dosomething», они в малом возрасте понимают, что «Вау! Я молодой человек, но я могу сдвинуть такую большую…». По сути, она за двадцать лет работы создала, например, 100 миллионов очень добрых случаев.
Елизавета Каширина
– Но это же волонтёрство. У нас по статистике, возможно, в волонтёрстве тоже есть такие случаи, просто у нас нет такой площадки, мы об этом не знаем.
Оскар Хартманн
– У людей есть потребность, не у всех людей есть креативность, а эта площадка так же как «Avito». До «Avito.ru» в России были рынки, люди тоже покупали, продавали, просто менее эффективно. «Avito» просто увеличила этот рынок в десять раз, потому что стало очень легко и удобно. То же самое наша программа, которую мы поддерживаем (основатель Ксения), «Impulse» называется, «goodimpulse.club». Она так же как «Avito» в десять раз увеличит, потому что потребность есть, желание есть, просто слишком большие транзакционные издержки, тебя надо найти. А здесь появляется площадка, ты можешь прийти, и в течение полчаса ты уже сделал что-то. И получается интересная вещь, мы хотим это сделать. И таких вещей очень много. Это на самом деле очень большая вещь, это не маленькая вещь. По размеру она, может быть, сопоставима с крупным интернет-магазином одежды. Просто это большая вещь. ТОР-500 самых посещаемых страниц, люди проводят много времени. Соответственно, мы любим такие вещи и хотим, чтобы они в России существовали. Мы верим, что всё это будет работать, а причин это не делать не существует. А что касается второго вопроса, что филантропов можно пересчитать по пальцам, проблема в том, что очень тяжело повлиять на человека, когда он уже сформировался. Человек, который очень успешный, который сидит на очень высоком месте, у него на самом деле стимулов меняться очень мало. Он будет бояться меняться, потому что будет бояться потерять то, что сделало его успешным в первую очередь. Может быть, это была как раз жёсткость или другое что-то. В основном, если посмотреть, кто занимается филантропией, если вкратце, то это люди, которые чувствуют благодарность к кому-либо, чему-либо, это может быть что угодно. Я сейчас познакомился с одним филантропом, он сказал, что он плохо учился, только математику хорошо делал. Ему учительница поставила оценку 6. Она сказала, ты так хорошо знаешь математику, 5 тебе не подходит, я тебе ставлю 6. И он считает, что этот момент поменял его жизнь навсегда. И он настолько благодарен этой учительнице, что она первая в его жизни, кто в него поверил. Всегда будет, как минимум, один случай, который полностью противоречит этому. Почему в России большинство людей, которые очень успешны, чувствуют, что они всегда плыли против течения?
Елизавета Каширина
– Боролись.
Оскар Хартманн
– Да, я достиг всего, чего я достиг, вопреки. А почему в Германии (не потому, что там всё лучше) люди становятся успешными, чувствуют гигантскую благодарность своей школе? А в России что, школы плохие? Мы все обсуждали этот вопрос уже. Мы, в принципе, все имеем основания быть благодарными своим школам, университетам и так далее, потому что мы конкурентоспособны в мировом масштабе. Но почему-то эта благодарность отсутствует. Мне кажется, что, когда ты берёшь общество и ты смотришь, что в этом обществе есть, общество, которое, например, не создаёт 120 тысяч детей, которые остаются без родителей в год. И ты смотришь, что внутри есть, и потом ты очень быстро понимаешь, что это не одна вещь, это некая экосистема. Из-за этого мы в фонде хотим строить все составляющие этой экосистемы, потому что делать только одну – это неэффективно, потому что она выпускает людей, которые потом уезжают. Из-за этого, я думаю, пласт работы очень большой, нужно много филантропов, но я не смотрю так пессимистично. Во-первых, их не так мало, как кажется, просто многие делают это анонимно. Анонимно делают, потому что не хотят обсуждать это с друзьями. Ценится вилла во Франции – это круто, а иметь фонд своего капитала в поддержку чего-то... На самом деле в Германии, наоборот, в Германии не иметь «Stiftung» – это странно. Во-первых, количество стремительно растёт, всё равно мы туда уже придём, мы в России не уникальные люди, и богатые люди не уникальны. Да, все люди к этому придут. А анонимность, она будет уходить. Филантроп, это когда успешный человек вкладывает: первое – свою репутацию, второе – своё время, и только третье – свой капитал. Соответственно, вкладывать свою репутацию – это, значит, не анонимность, потому что анонимность – ты можешь легко закрыть, никто не знал, остановить. А как только человек, как Билл Гейтс «foundation» или Марк Цукерберг «foundation», когда человек поставил всю свою репутацию, своё имя и фамилию на свою деятельность филантропическую, эти организации имеют свойство жить навечно. А очень часто вещи, которые делают анонимно, они имеют долю смертельности намного выше, потому что для человека очень легко от этого отказаться. Сейчас тяжёлый год, 2015-2016, – легко закрыть. А если стоит твоя фамилия, твоё имя, уже немножко по-другому. Это очень важная составляющая. Мой прогноз такой, что следующие десять лет мы увидим гипорост, так называемый гиф Бека (41.02), когда люди будут думать.
Елизавета Каширина
– Отдавать. То есть они брали, теперь они будут отдавать.
Оскар Хартманн
– Не потому, что они хорошие, они хотят радости и счастья. Они просто поймут, что это единственный способ это получить.
Елизавета Каширина
– Оскар, спасибо большое, очень интересная беседа. Желаю успеха вашим некоммерческим проектам. Друзья, программа «Инсайдеры» на радио «МедиаМетрикс», с вами ведущая Елизавета Каширина. Спасибо, до новых встреч.